Катерина - Шевченко Тарас Григорьевич. Страница 1
I
Чернобровые, любитесь,
да не с москалями,
москали — чужие люди,
глумятся над вами.
Позабавится и бросит —
поминай как звали.
а дивчина погибает
в горе да в печали.
Пусть сама б она погибла,
кляня долю злую,
но еще и то бывает —
губит мать родную.
Если есть за что увянуть —
сердце с песней вянет,
люди в сердце не заглянут
и жалеть не станут.
Чернобровые, любитесь,
да не с москалями:
москали — чужие люди,
смеются над вами.
Ни отца, ни мать родную
слушать не хотела —
с москалем слюбилась Катря,
как сердце велело.
Полюбила молодого,
в садик выходила,
пока там девичью долю
не запропастила.
Мать звала вечерять дочку —
дочка не слыхала;
где встречалась с любимым,
там и ночевала.
Много ночек кари очи
крепко целовала,
пока вдруг не зашумела
недобрая слава.
Что ж, пускай дивчину судят
люди в разговоре:
она любит и не слышит,
что подкралось горе.
Весть недобрая примчалась —
в поход затрубили.
Уходил москаль, а Катре
голову покрыли.
Не заметила позора,
пропустила мимо:
словно песня, сладки были
слезы о любимом.
Обещался чернобровый:
буду цел — вернуся.
Ожидай его, дивчина,
ожидай, Катруся!
С москалями породнишься —
горе позабудешь,
а пока — пускай болтают
что угодно люди.
Не тоскует Катерина —
слезы вытирает,
а на улице девчата
без нее гуляют.
Не тоскует Катерина,
а ночной порою
берет ведра молчаливо,
идет за водою,
потихоньку, незаметно
дойдет до криницы,
тихо станет под калиной,
запоет о Грице.
Так зальется, что калина
плачет от печали.
Возвратится — и довольна,
что не увидали.
Не тоскует Катерина,
ничего не знает,
из окна в платочке новом
смотрит, ожидает.
Ожидала Катерина,
а время летело,
захворала Катерина,
слегла, ослабела.
Занедужила, бедняжка,
еле-еле дышит...
Отлежалась — и за почкой
колыбель колышет.
А соседки злые речи
с матерью заводят:
«Мол, не зря в твой дом ночами
москали приходят.
У тебя родная дочка
стройна и красива,
и не зря она качает
солдатского сына:
что искала — получила...
Уж не ты ль учила?..»
Дай вам Боже, цокотухам,
чтоб вас горе било,
как беднягу, что вам на смех
сына породила.
Катерина, мое сердце!
Ой, беда с тобою!
Как ты жить на свете будешь
с малым сиротою?
Кто расспросит, приласкает,
кто вам даст укрыться?
Мать, отец — чужие люди,
с ними не ужиться!
Отлежалась Катерина,
встала понемногу,
под окном ласкает сына,
смотрит на дорогу.
Смотрит Катря — нету, нету...
Может, и не будет?..
Хоть бы в сад пошла поплакать
так увидят люди.
Сядет солнце — Катерина
в садике гуляет,
к сердцу сына прижимает,
тихо вспоминает:
«Здесь его я поджидала,
здесь его встречала,
а вон там... сынок, сыночек!..»
и не досказала.
Зеленеют, зацветают
черешни и вишни.
В тихий садик Катерина,
как и прежде, вышла.
Но уже не запевает,
как тогда бывало,
когда друга молодого
ждала-поджидала.
Приумолкла Катерина
от тоски-печали,
а соседи, а соседки
уши прожужжали.
Пересуды да насмешки
злобою повиты...
Где ж ты, милый, чернобровый?
В ком искать защиты?
Ой, далеко чернобровый,
и ему не видно,
как враги над ней смеются
и как ей обидно.
Может, лег он за Дунаем
в могилу сырую?
Иль в Московщину вернулся
да нашел другую?
Нет, не лег он за Дунаем
на глухом кладбище,
а бровей таких на свете
нигде он не сыщет.
Пусть в Московщину поедет,
пусть плывет за море —
с кем угодно Катерина
красотой поспорит.
Черны брови, кари очи,
молодая сила.
Только счастье мать родная
дать ей позабыла.
А без счастья ты на свете,
как в поле цветочек:
гнет его и дождь и ветер,
рвет его кто хочет.
Умывайся ж, Катерина,
горькими слезами!
Москали давно вернулись
другими путями.
II
За столом отец угрюмо
на руки склонился
и на свет смотреть не хочет,
в думу погрузился.
На скамейке, возле мужа,
села мать-старуха
и, слезами заливаясь,
вымолвила глухо:
«Что же, доченька, со свадьбой?
Отчего ж одна ты?
Где жених запропастился?
Куда делись сваты?
Все в Московщине. Ступай же,
там проси защиты,
а о матери родимой
людям промолчи ты.
Знать, в несчастную годину
тебя породила.
Коли б знала, что случится,
лучше б утопила...
Не увидела б ты горя,
не была б несчастной...
Дочка, доченька родная,
мой цветочек ясный!
Словно ягодку на солнце,
я тебя растила.
Дочка, доченька, голубка,
что ты натворила?..
Что ж... ступай в Москву к свекрови!
Так уж, видно, нужно,
мать послушать не хотела —
будь хоть ей послушна.
Поищи ее да с нею
там и оставайся.
Будь довольной, будь счастливой
и не возвращайся,
не ищи дорог обратных
из дальнего края...
Только кто ж меня схоронит
без тебя, родная?
Кто поплачет надо мною,
над старухой хилой?
И калину кто посадит
над моей могилой?
Кто молиться будет Богу
о душе, о грешной?...
Дочка, доченька родная,
мой цветочек вешний!..
Что ж... иди!»
И пошатнулась,
в путь благословляя:
«Бог с тобою!» — и упала,
словно неживая...
«Уходи! — прибавил старый —
что остановилась?..»
Зарыдала Катерина,
в ноги повалилась:
«Ой, прости ты мне, родимый,
что я натворила!
Пожалей свою Катрусю,
голубь сизокрылый!»
«Пусть Господь тебя прощает,
пусть жалеют люди!
Молись Богу и — в дорогу!
Отцу легче будет».
Еле встала, поклонилась,
пошла за ворота;
и остались в старой хате
старики сироты.
В тихом садике вишневом
помолилась Богу
и взяла щепоть землицы
с собою в дорогу.
«Не вернусь я в край родимый,
Катря говорила, —
мне в чужой земле чужие
выроют могилу.
Но пускай своей хоть малость
надо мною ляжет
и про горькую судьбину
людям пусть расскажет...
Не рассказывай, не надо,
где б ни закопали,
чтоб меня на этом свете
злом не поминали.
Ты не скажешь... Он вот скажет,
кто его родная!
Где ж мне, где искать приюта,
матерь пресвятая?
Знать, найду приют навеки
под тихой водою.
Ты мой тяжкий грех замолишь
в людях сиротою,
без отца!..»
Идет Катруся.
Заплаканы очи;
голова платком покрыта,
на руках — сыночек.
Вышла в поле — сердце ноет,
назад оглянулась —
поклонилась, зарыдала,
в слезах захлебнулась.
Стала в поле, словно тополь
у дороги пыльной.
Как роса ночная, слезы
полились обильно.
И не видит за слезами
света Катерина,
только крепче прижимает
да целует сына.
А сыночек-несмышленыш
не знает заботы: