ДЕЛО «ПЕСТРЫХ» - Адамов Аркадий Григорьевич. Страница 52

— Слушай, что случилось? Только скажи честно или… или вообще не говори.

Сергей посмотрел на ее встревоженное лицо. «Она же любит его», — пронеслось вдруг у него в голове. И Сергей решился. Стараясь говорить как можно спокойнее, он ответил:

— Видишь ли, Катя. Дело в том, что Костя в тяжелом состоянии отправлен сегодня в госпиталь. Если хочешь…

— Что?! — во взгляде девушки отразилось отчаяние. — Костя?.. Не может быть! Постой, постой… — Она судорожно сжала его руку и вдруг решительно сказала: — Я поеду к нему. Где он лежит? Скажи сейчас же!

— Поздно, Катя.

— Как поздно? — оцепенев, она расширенными глазами смотрела на Сергея. — Как так поздно?

— Ты меня не поняла. Просто уже десятый час. Куда ты поедешь? Вот завтра…

— Нет, нет! Сейчас… Только сейчас…

Катя начала лихорадочно одеваться, всхлипывая и поминутно смахивая со щек слезы. Сергей не стал ее отговаривать.

В этот момент в комнату вошла Полина Григорьевна. Катя уже застегивала пальто.

— Катенька, ты куда это собралась на ночь глядя? Да что это с тобой, что ты плачешь?

— Я… я… у меня… друг один заболел, — бормотала Катя. — Я к нему еду в больницу.

— Да поздно уже, детка. О господи, ну перестань плакать! Не умрет, поди, твой друг. Завтра навестишь.

— Что вы говорите, Полина Григорьевна! Как можно ждать до завтра?

— Пусть едет, — поддержал ее Сергей. — Друг ее очень тяжело болен.

— Да темень-то какая! И одна же, — слабо возражала Полина Григорьевна, помогая Кате разыскивать варежки.

В это время Сергей написал на клочке бумаги адрес госпиталя, потом подумал, что у Кати, наверное, мало денег, а ей надо обязательно взять такси, чтобы быстрее. Его самого уже охватило нетерпение. Он побежал к себе в комнату, достал из чемодана деньги и вместе с адресом отдал Кате.

— А деньги зачем? У меня есть.

— Бери. На такси поезжай. И вот еще что, — он понизил голос. — Позвони мне оттуда. Только одно слово скажешь. Хорошо?

— Ладно, ладно. Ну, я побежала. Ох, Сережа, спасибо тебе! — вдруг вырвалось у Кати, и она опрометью бросилась к двери.

— Господи, уж имена путать начала, — тревожно сказала Полина Григорьевна. — Небось друга ее зовут так, что ли? Вот не думала, что есть у нее такой.

Катя позвонила около двенадцати часов ночи.

— Он жив. Страшно бредит, — еле разбирал Сергей захлебывающийся в слезах голос девушки. — Я останусь. Тут еще товарищи. Врач дежурит.

— Так, понятно. Завтра до института заедешь домой?

— Не знаю я, Сережа. Я в институт не поеду… Я… я… ничего не знаю, — и Катя безудержно разрыдалась.

— Перестань! — сердито крикнул на нее в телефон Сергей. — Слышишь? Тебя такую зареванную в палату не пустят.

В это время в коридор выглянула Антонина. Лицо у нее было встревоженное, нос и глаза красные.

— Куда это Катя уехала? — недоверчиво спросила она.

— Друг какой-то заболел. В больницу поехала. Вот звонит, что дежурить там останется.

— Господи, господи, кругом несчастья, кругом, — запричитала Антонина. — И за что такое наказание, а? И моего тоже… Ну кому он, паразит, нужен? Говорила ему, ироду, работай! А он… Как вы думаете, Коля, за что это? Ничего не говорили?

Сергей подумал, что она рано или поздно узнает обстоятельства ареста мужа и его скрытность только возбудит тогда подозрения. Поэтому он рассказал ей все, но с оговоркой, что слышал это, находясь у себя в комнате. Рассказывал Сергей с таким плохо скрытым испугом, что Антонина поверила каждому его слову.

— Ну что ж теперь будет, Коленька, что будет? И куда его, дьявола, увезли? Куда идти мне завтра? Ведь на что обрек меня, урод такой, подлец проклятый…

Антонина еще долго с озлоблением ругала мужа.

В ту ночь Сергей не мог уснуть.

А на следующий день, рано утром, была получена телеграмма из Иркутска на имя Николая Светлова. Его срочно вызывали на завод. Расстроенный Сергей поделился своим огорчением с Полиной Григорьевной и Антониной: придется уехать, даже не попрощавшись с Катей, — ведь самолет улетает через три часа, и ему забронировано место (они слышали, как Сергей перед этим звонил в кассу аэропорта).

Прощание было таким трогательным, что обе женщины даже всплакнули. Полина Григорьевна не могла оставить квартиру: она ждала Катю. Но Антонина вызвалась проводить его до автобуса, увозившего пассажиров на аэродром: как видно, даже в такой момент она помнила инструкцию мужа.

Сергей это понял и потому, прощаясь с Антониной на автобусной остановке, сказал, что хочет с нею передать записку Кате. В спешке он написал ее на обороте полученной утром телеграммы. Возвратившись домой, Антонина с любопытством прочла не только содержание записки, но, как Сергей и рассчитывал, телеграмму, окончательно убедившись в ее достоверности.

…Через два часа Сергей был уже в кабинете Зотова.

— Ну, здравствуйте, Коршунов, здравствуйте, — тепло приветствовал его тот, грузно приподнимаясь в своем кресле, чтобы пожать Сергею руку. — Значит, вырвались из заточения? А дома были?

— Нет. Я с аэродрома прямо к вам. Как Гаранин?

— Плохо. Задето легкое. Он все еще без сознания. Бредит.

— Катя там?

— Там. Славная девушка. Да, так вот, Коршунов. Прежде всего поздравляю вас с образцовым выполнением задания. Могу сообщить, пока по секрету, — Зотов хитро прищурился, — что приказом полковника с вас будет снято взыскание. Вот. Надо бы вам как следует отдохнуть, — озабоченно продолжал он, — но невозможно. Коротко введу вас в курс дела. Ложкин на допросе, конечно, ничего не сказал. Клял себя только, что прибежал в Москву: МУРа, мол, недооценил. Но при обыске у него нашли крупную сумму денег — пять тысяч, и расписку, странную, надо сказать. Ее, как видно, должен был подписать кто-то, но не подписал. Ложкин должен был дать под нее деньги. Зачем все это — непонятно. Кроме того, у него был изъят билет в цирк.

Зотов достал из несгораемого шкафа сверток и развернул его.

— Видите? Вот деньги, вот билет, а вот и расписка. Прочтите.

На небольшом клочке бумаги синими чернилами были написаны всего две строчки: «Мною получено 5 000 (пять тысяч) рублей от Ивана Уткина. Обязуюсь отработать».

Сергей, дважды, стараясь сосредоточиться, внимательно рассмотрел билет.

Зотов посмотрел на его усталое лицо и строго сказал:

— А теперь отправляйтесь домой. Приказываю хорошенько выспаться. Завтра вы должны снова действовать. Теперь вам многое доверим. Помните, опасный преступник все еще на свободе. И потом появилась новая фигура — Иван Уткин. Кто он такой?

Просторная, хорошо обставленная комната тонула во мраке. Лишь в углу на круглом столе неярко горела лампа под зеленым стеклянным абажуром. Вокруг стола расположились в креслах трое — томный Арнольд с небрежно зажатой в углу рта сигаретой, высокий, худой Растягаев в строгом черном костюме с черным галстуком-бабочкой, с лица его не сходило выражение надменности и презрения, и толстый Камов, неряшливо и торопливо одетый, с пестрым бантом на шее. Все трое сидели сосредоточенные и торжественные.

— Мы собрались сегодня, чтобы судить предателя, — произнес, наконец, Арнольд. — Он бросил нам вызов и должен понести кару.

— Не тяни волынку, Арнольд, — резко проговорил Растягаев. — К черту красивости.

— Попрошу без вульгарностей, — возмущенно выпятил толстую губу Камов.

— Внимание, — строго произнес Арнольд. — Итак, предатель этот — Елена Осмоловская. Мы дали ей время одуматься. Но, увы, этого не случилось. К чему присудим ее?

— Смерть, — зловеще произнес Растягаев, он был очень горд своей непреклонной жестокостью.

При этом слове у Камова нервно задергалась полная щека, он порывисто вскочил и, прижав руки к пухлой груди, нараспев, как стихи, произнес:

— Заря догорает, и это красиво, но человеку не дано приблизить ее конец. Поднять руку на жизнь нам не дано.