Только представьте… - Филлипс Сьюзен Элизабет. Страница 2

Ах, если бы только все не менялось с такой ужасающей быстротой! Южная Каролина. Радерфорд. «Райзен глори». Даже она сама. Старик принял ее за ребенка, на самом же деле она совсем взрослая. В восемнадцать лет девушка уже может считаться настоящей женщиной. И хотя тело это подтверждало, ум отказывался смириться. То, что она родилась девочкой, всегда казалось ей чем-то невероятным.

Заметив полисмена, она поспешно спряталась за спинами рабочих, тащивших ящики с инструментом. Несмотря на съеденное пирожное, в животе урчало от голода. Ноги заплетались от усталости. Если бы только она снова оказалась в «Райзен глори», на любимом персиковом дереве, или у озера, с удочкой в руках… или хотя бы в кухне, где, как всегда, хлопочет Софрония!

Девушка сунула руку в карман и стиснула клочок бумаги, словно желая увериться, что он все еще на месте, хотя написанный на нем адрес навеки отпечатался в мозгу. Нужно еще поискать, где бы остановиться на ночлег, но прежде она хотела взглянуть на дом. Может, и увидит человека, угрожавшего существованию всего, что она любила. Ну а потом Кит сумеет сделать то, что не удалось ни одному солдату во всей армии конфедератов. Выхватит оружие и отправит на тот свет майора Бэрона Натаниела Кейна.

Бэрона Кейна можно было назвать роковым красавцем: рыжевато-каштановые волосы, точеный нос, серебристо-серые глаза. У него был бесшабашный вид человека, постоянно ходившего по краю пропасти. При этом необходимо заметить, что ему приелось все на свете. Вернее, до смерти надоело. Пусть Дора Ван Несс прелестна и не отличается строгостью нравов, все же Кейн откровенно жалел, что пригласил даму на ужин. Сегодня он не в настроении слушать ее трескотню. И хотя знал, что она готова к любовной схватке, намеренно засиделся за бренди. В конце концов, он не какой-то дрессированный домашний песик! И всегда брал женщин на своих условиях! Кроме того, такое бренди следует ценить по достоинству.

У бывшего владельца дома был превосходный винный погреб, содержимое которого вместе с самим особняком перешло к Кейну благодаря его железным нервам и вовремя выпавшей паре королей.

Бэрон вынул тонкую сигару из деревянного хьюмидора [6], оставленного экономкой на столе, отрезал кончик и зажег.

Через несколько часов его ждут в одном из лучших клубов Нью-Йорка, где наверняка затеется игра в покер по высоким ставкам. Но до этого он успеет вдоволь насладиться прелестями Доры.

Откидываясь на спинку стула, он заметил взгляд женщины, устремленный на шрам, уродующий тыльную сторону его правой ладони, — один из многих, полученных во время войны и неизменно возбуждавших любовницу.

— Бьюсь об заклад, Бэрон, ты не расслышал ни единого слова из того, что я произнесла за весь вечер, — кокетливо заметила Дора, проводя языком по губам.

Кейн знал, что женщины считают его неотразимым, но отнюдь не гордился ни своей внешностью, ни столь лестным мнением, считая, что все это вовсе не его заслуга. Всего лишь наследие слабовольного отца и матери, раздвигавшей ноги перед каждым, кто удостаивался ее мимолетного внимания.

Ему было четырнадцать, когда он впервые заметил взоры, бросаемые на него женщинами. Сначала он отвечал на каждый, но со временем ему приелись подобные утехи, да и женщин было слишком много.

— Разумеется, слышал, — лениво обронил он. — Ты привела сотню причин, по которым мне следовало бы работать на твоего отца.

— Он человек влиятельный.

— У меня уже есть занятие.

— О, брось, Бэрон, какое же это занятие? Так, времяпрепровождение.

Бэрон ответил бесстрастным взглядом.

— Ошибаешься. Игра — мой способ зарабатывать на жизнь и безбедно существовать.

— Но…

— Выбирай: или немедленно отправляешься наверх, или я провожаю тебя домой. Не хотелось бы чересчур тебя задерживать.

Дора немедленно вскочила, и уже через несколько минут они резвились в постели. Сжимая в ладонях полные, налитые груди, Бэрон лениво размышлял, почему не чувствует особого удовольствия.

— Сделай мне больно, — прошептала она. — Чуточку. Самую малость.

Он устал причинять и терпеть боль, устал от войны, крови и ужасов, и хотя, казалось, все закончилось, раны так и не зажили. Однако уголки его губ дернулись в циничной ухмылке.

— Все, что прикажет леди.

Позже, снова оставшись один, уже одетый для вечера, Бэрон бродил по комнатам дома, выигранного с помощью пары королей. Что-то в обстановке напоминало ему о жилище, где он родился и рос.

Мальчику было всего десять, когда мать сбежала, оставив его с обремененным долгами отцом в унылом филадельфийском особняке, постепенно разрушавшемся от небрежения и отсутствия денег. Три года спустя отец умер, и дамы — члены благотворительного комитета пришли, чтобы забрать Бэрона в сиротский приют. В ту же ночь он сбежал, не имея ясной цели, не зная куда, придерживаясь исключительно одного направления. Западного.

Следующие десять лет он бродяжил, перебираясь из одного города в другой, и перепробовал десятки занятий: перегонял скот, клал железнодорожные шпалы и рельсы, искал золото, пока не обнаружил, что может найти больше драгоценного металла за карточным столом, чем в ручьях и речках. В то время Запад был новым, неосвоенным пространством, нуждавшимся в образованных людях, но Бэрон не смел никому признаться, что умеет читать. Женщины влюблялись в красивого юношу, чьи словно высеченные резцом скульптора черты и холодные серые глаза обещали тысячи тайн и несказанных наслаждений, но ни одной не удалось растопить лед, казалось навеки сковавший его душу. Те человеческие эмоции, которые укореняются с самых ранних лет и расцветают в ребенке, познавшем любовь, начисто в нем отсутствовали. Сам Кейн не знал, убиты ли они навсегда или дожидаются, пока их разбудят. Не знал и знать не хотел.

Едва разразилась война, он впервые за двенадцать лет пересек Миссисипи в обратном направлении и записался в армию, но не для того, чтобы помочь сохранить Союз, — просто превыше всего ценил свободу и ненавидел рабство в любой форме. Позже он присоединился к обстрелянным ветеранам армии Гранта и заслужил одобрение генерала при штурме форта Генри. К тому времени, когда они добрались до Шило, он уже числился при штабе генерала. Ему удалось дважды избежать смерти: сначала в битве при Виксберге и четыре месяца спустя под Чаттанугой, при атаке на Мишинери-Ридж, в сражении, открывшем войскам Шермана путь к морю.

Газеты пестрели заметками о Бэроне Кейне, провозглашавшими его «героем Мишинери-Ридж» и превозносившими до небес за мужество и патриотизм. После ряда успешных рейдов Кейна через линию фронта репортеры на все лады комментировали фразу генерала Гранта: «Я предпочел бы скорее потерять правую руку, чем Бэрона Кейна».

Но ни газетные писаки, ни сам генерал не подозревали, что Кейн не мог обходиться без риска, как пьяница — без алкоголя. Опасность, как и секс, словно вливала в его жилы свежую кровь, делала его живым и деятельным. Он привык ставить на карту все. Абсолютно все.

Но постепенно поблекло и это. Карты, эксклюзивные клубы, женщины — ничто уже не имело для него значения. Что-то ушло, какой-то стержень сломался, и Бэрон сам не мог понять, в чем дело.

Кит дернулась, как от толчка, и подняла голову. Разбудил ее чей-то незнакомый мужской голос. Девушка не сразу пришла в себя и, машинально вытащив из-за ворота соломинку, вообразила, будто каким-то чудом очутилась дома, в коровнике «Райзен глори», но тут же вспомнила, что постройка сгорела.

— Почему бы тебе не угомониться, Магнус? День выдался нелегким, — увещевал незнакомец. Доносившийся из-за перегородки стойла голос показался ей довольно резким: ни тягучих гласных, ни пришепетывающих согласных ее родины.

Девушка моргнула, пытаясь привыкнуть к темноте. И тут она вдруг сообразила, где находится. Иисусе сладчайший! Да ведь она уснула в конюшне Бэрона Кейна!