Дорогой ценой - Рой Кристина. Страница 14

«Дорогой Никуша! Благодаря удачно сложившимся обстоятельствам, мне в Вене оставаться дольше необязательно. Дело моё я передал адвокату. Подгоняемый тоской, я спешу к тебе. В понедельник или во вторник ты можешь меня встречать, но, разумеется, не выходя из своей комнаты. Теперь, благодаря полученному наследству, я буду в состоянии занять материально независимое положение. Чтобы быть поближе к тебе, я приму предложение коллеги Раушера и поселюсь либо в Подграде, либо где-то поблизости. Чешский язык я знаю, словацкому быстро научусь, ведь я с ним уже немного знаком.

Всё это я пишу лишь для того, чтобы тебе было над чем размышлять. Коллега жалуется на тебя, но это ничего. Передай привет твоему отцу, а также Урзину, и поправляйся, чтобы мы после моего приезда могли податься в тёплые края. Твой Аурелий Лермонтов.»

— Это действительно хорошее известие, пан Коримский, какого вы и не ожидали,

— заметил провизор, улыбаясь.

— Подумать только — Аурелий поселится в Подграде! Ну, разумеется, у нас, где же ему ещё жить? Да от одного этого известия можно поправиться! Мне и уезжать-то теперь никуда не хочется.

Я боюсь путешествия. Попрошу отца оставить меня и Аурелия дома.

— О, не делайте этого, пан Коримский!

— Отчего же?

— Пан аптекарь уже всё подготовил. Он ведь намеревается отправиться с вами, а ему перемена климата так же необходима, как и вам.

— Отец тоже поедет с нами? Это другое дело! Но я ничего об этом не знал.

— Он хотел вас обрадовать. Но, чтобы вы не обращались к нему со своей просьбой, я выдал его секрет.

Урзин подложил дров в печку. Пламя осветило его бледное лицо. Просветлённое улыбкой и хорошим настроением, оно было привлекательным. Николай обнял его:

— Какой вы хороший, Урзин! Всегда вы приносите добрые вести. Может быть, вы ещё скажете, куда мой отец отправился сегодня?

— Посмотреть вашу летнюю квартиру, — ответил молодой человек, улыбаясь.

— Это я знаю; а ещё куда? Он был так странно возбуждён в последние дни. Мирослав, вы знаете, куда отец поехал.

Провизор встал.

— Я догадываюсь, куда он поехал, однако пан Коримский не поручал мне сообщать вам об этом.

— А молчать он вам велел?

— Чёрные глаза юноши смотрели на собеседника в упор.

— Нет, потому что я только предполагал…

После короткого молчания он продолжил:

— В коридоре я нашёл эту телеграмму, наверное, выпавшую у t написано: «Приди, отец, к твоей Маргите! Горка».

— Маргита дала ему телеграмму, и такую странную, Мирослав! Они, наверное, уже встречались и говорили друг с другом. Но где?

— Говорить и встречаться они вряд ли могли, но, может быть, было письмо.

— Верно, и теперь она позвала его к себе, он поехал, и они помирятся! О, это чудесно! Если бы не отец, как бы я не хотел теперь уезжать отсюда. Болезнь была мне не только во вред: она примирила дедушку с нами. Ведь он посетил меня лишь тогда, после того несчастного случая. В ответ и отец навестил его, и дедушка передал мне через него, что он хотел бы увидеть меня здоровым. Я могу пойти к Маргите, а если она примирилась с отцом, может быть, она ещё раньше придёт ко мне. Сеть разорвана, мы свободны!

— Позвольте, пан Коримский, — сказал Мирослав, — недавно вы были не согласны с моими взглядами, а теперь признаете, что ваша болезнь имеет хорошие последствия. Со временем вы всё больше будете убеждаться в том, что всё, что Господь делает, к лучшему.

По бледному лицу юноши пробежала лёгкая тень.

— Я вас не понимаю, Урзин. Вы так преданно, с таким самопожертвованием и любовью заботитесь обо мне и в то же время, кажется, не только одобряете то несчастье, которое разрушило всю мою жизнь, но хотите убедить меня ещё и в том, что это было необходимо и к лучшему.

Урзин покачал головой:

— Поверьте мне, пан Коримский, если бы я мог взять ваше несчастье на себя, я бы это охотно сделал, чтобы вы не страдали! Но я этого не могу! Единственным моим утешением является твёрдая вера и надежда, что вы через эти скорби получите большое благословение.

Слова молодого человека звучали так убедительно, что на глазах больного выступили слёзы.

— Странные у вас взгляды, но сердиться на вас невозможно. Не будем об этом больше говорить… — Николай огляделся. — Я смотрю и удивляюсь, как хорошо вы устроились здесь в вашей комнатке. А что это там за надписи в рамках? «Прощайте, и прощены будете», — так написано на той картине с цветами?

— Да, пан Коримский, это изречение Господа моего и мой лозунг.

— Ваш лозунг? Вы всё прощаете? Ведь это не всегда возможно, не так ли?

— Своими силами это никогда не удаётся.

— А как же?

— Прощающий должен любить; а любовь — лишь от Бога: только Бог может вложить её в сердце человека и сохранить там.

— По вашим взглядам, человек никогда не должен сердиться на другого?

— Не по моим, а по взглядам Иисуса Христа.

— А вот, положим, кто-то вас обидел. Как вы поступите? Разве вы не вправе возмутиться? Неужели Христос осудит вас за это? Ведь вы правы!

— Он учит: «Любите врагов ваших!». Если я сержусь и не имею любви, я нарушаю Его завет любви.

Николай тяжело опустил голову.

— Жить и всегда только любить, и всё прощать — это ещё ди одному человеку не удавалось, — произнёс он после некоторого размышления.

— Но только Ему одному! — Молодой провизор прислонился к печи

— Кто же это, скажите мне?

— Сам Законодатель — Иисус из Назарета.

— О, — юноша покачал головой, — это совсем другое! Это же был Бог, а мы говорили о людях. Или вы верите в Него только как в человека?

— Иисуса Христа невозможно разделить. Те, которые принимают Его только за человека, не в состоянии понять Его точно так же, как те, которые видят в Нём только Бога.

— Скажите мне, во что вы верите, но выразитесь так коротко и ясно, чтобы я мог вас понять сразу.

— Я, пан Коримский, верю в слово: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного». Сын Божий тоже является Богом, не так ли?

— Согласен, а далее?

— Чтобы отдать Сына, Бог должен был допустить, чтобы Тот стал человеком и принял наше тело. Итак, Сын Божий стал сыном Марии и человеком. Евангелисты описывают нам, как этот человек — Иисус — жил, страдал и умер. Его лозунгом было: любить и прощать! Он один явил нам любовь Отца и Его прощение. До Его пришествия было десять законов. Он соединил их в одно: любить Бога больше всего, а ближнего — как самого себя.

Он дал этот великий завет, но Он его Сам и исполнил. Вся Его жизнь — непрерывная цепь дел любви. Начатые в Вифлеемском хлеве, они завершились на Голгофе в самопожертвовании за врагов, отступников и предателей.

Иисус Христос выполнил порученную Ему миссию спасения На этой земле. Однако Он совершил это как человек, и поэтому Он вправе и от нас требовать: «Отвергни себя, возьми крест свой и следуй за Мной». Доказательством того, что он был не только человеком, явилось то, что Он через десять дней после Своего вознесения послал Духа Святого на апостолов и всех веровавших в Него и сделал из них новых людей, говоривших не только новыми языками, но и живших новой, до того времени незнакомой им жизнью. Эти люди жили потом на земле так, как жил Он: они любили своих врагов, молились за противников своих, благословляли тех, кто их мучил и проклинал, и прощали своих мучителей.

— Они были способны на это, потому что Он дал им Духа Своего, — перебил его Николай. — Он тоже имел эту способность, ибо Он, имея человеческое тело, имел и Духа Святого от Бога. Вы мне многое пояснили, но главного мне не сказали. Я согласен, что с помощью Духа Божия можно жить по Божиему, но как без Него?

— Без Него это, конечно, невозможно, пан Коримский. Но в первой главе Евангелия от Иоанна написано, что Иисус Христос пришёл в этот мир к своим, и свои Его не приняли. «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими». Эти слова говорят нам о том, что если Бог так возлюбил мир, что отдал единородного сына Своего, Он и тем, которые этого Сына, этот дар, в вере приняли, дал власть — и эту власть олицетворяет Святой Дух — быть чадами Божиими. Вы меня понимаете, мой дорогой пан?