Держась за воздух - Валерина Ирина. Страница 16

Входи, судьба, не подавая виду.

Меня хранят бездушная зима

и душная, но спящая обида,

поэтому я снова не умру.

Пусть белый день, срывая кобуру,

предъявит враз обойму аргументов —

не принимая чуждую игру,

из дымных фраз одну лишь подберу

с усталым полустёршимся «мemento...».

ВОЗРАСТНОЕ

Это, наверное, возрастное —

время, на самообман скупое.

Парк одинокий, сухая хвоя...

Пошлый рекламный сор —

тот, на который нас бес рыбалит.

Больше не манят иные дали,

роль чудотворца снесу едва ли,

скучно с недавних пор.

Просто живу —  на таблетках неба.

Веришь, на днях прописал плацебо

док, что анфас так похож на Феба,

в профиль же —  чистый чёрт.

Вот и смотрю, как плывут столетья.

Над паутиной электросети

снова бесчинствует дерзкий ветер,

неприручённый норд.

Сказки закончились.

Здравствуй, зрелость.

Я к тебе, милая, притерпелась

и принимаю твою дебелость,

сухость и склочный нрав.

Кто я?

Мурашка под божьей дланью...

Видишь, над лиственной жухлой стланью

дикой, сторожкой, несмертной ланью

время летит стремглав?

МАРТ 

Есть что-то длительное в марте

и запредельное, как смерть.

...Ты нацарапаешь на парте

пронафталиненное «мреть»,

а твой сосед, дурак ушастый,

покрутит пальцем у виска,

и ты, отверженная каста,

зевнёшь.

Вселенская тоска,

что Цезаря душила, может,

в его последний стылый день,

навалится и подытожит:

— К доске!

Превозмогая темь

от неученья душных формул,

взойдёшь Болейн на эшафот,

но грянет, соблюдая норму,

звонок и вновь тебя спасёт.

Сосед, ухмылисто-щербатый,

с печатью тлена на челе,

опять порадует цитатой

о самом древнем ремесле,

но ты с величием матроны

всандалишь в низкий лоб щелбан

и, осчастливив гегемона,

вернёшься в мир фата-морган…

Альбом о прошлом.

Стынь в мансарде.

И больше некуда взрослеть...

Есть что-то тягостное в марте

и неизбежное, как смерть.

А ВНУТРИ

...А внутри — не тьма, так пропасти,

и никак сакральным «Господи!»,

не изведать пустоты.

Но — молчи.

Сказать по совести,

никому не станешь новостью.

Затихай, замри, застынь.

Засыпай, перпетуум-мобиле.

Заблудился в ленте Мёбиус,

потеряв ориентир.

По закону местной темени

падай в зимнее безвременье.

Дно.

Беспамятство.

Надир.

Побыла огнём и воздухом,

погуляла, аки посуху,

по застуженной воде,

а теперь, уняв речение,

принимай своё лечение —

благодатное нигде.

Если спрячешься и выстоишь,

то с разбуженными  листьями

солнце красное войдёт

в мир, свернувшийся зародышем,

и зальёт сосуд по горлышко

жизнь тягучая, как мёд.

ОТ КОЛОДЦА

Они кричат в тебя, говорят.

Круглы их мысли, слова пусты.

Их плач обманчив, а шёпот — яд,

и каждый ждёт от тебя воды.

И каждый требует свой глоток

не так, как просят посильный крест.

...Воздай по вере, мой мудрый бог,

мы все вторичны, как палимпсест...

Какие б ни были родники

в твоём придонье, найдётся тот,

кто метко плюнет из-под руки —

или другого чего из-под.

А если скажешь, что нет воды,

поскольку вычерпан даже ил,

скорей получишь от чёрных дыр

квант милосердия, света и...

Поставь же точку.

Вода придёт.

Вода приходит, пока есть воздух.

Пусть кто-то шепчет и кривит рот,

но кто-то смотрит, чтоб видеть звёзды.

НЕ УКАЗ

Решившемуся слово не указ,

поэтому, ревнители, молчите.

Не всякий оборвавшийся угас,

раз высветил дорогу в лабиринте.

Пусть мне, сейчас хрипящей в ларингите,

молчание терпения придаст.

Чтоб написать о тёмном, нужен свет,

чтоб написать о страшном, нужен голод

того, кто сроду надвое расколот,

того, кто не открыт, как тайный город,

и, значит, что его почти и нет

ни в мире дольнем, суетном и грешном,

ни в горнем серафимовом огне.

Не потому ли глупой, малой мне

так горько, так просторно, так мятежно,

что те слова, в которых он живёт —

навеки, вопреки хуле и страху,

растут сквозь боль и тьму над скорбным прахом,

где гной и слизь и вздувшийся живот

всего лишь часть большой метаморфозы?

Ведь что есть плоть?

Бутоны, завязь, гроздья,

сбор урожая в страхе не успеть,

потерянные листья, холод, смерть,

распад и снова сборка в новом теле.

Зачем?

Слова и мысли оскудели.

Мне душно, бог.

Пусти меня — на воздух,

по тёмным водам, в слово, с молотка.

Прости меня. Начни меня сначала.

...Не слышит бог — я сильно измельчала.

Но гладит бог.

Рука его легка.

ПОЛНОЧЬ ТУЧИ ТИШИНА

ветер холод зимний сад

ад взрослеющего тела

тёмные мазки на белом

снег рябина пубертат

пропасть звёзды тишина

безразличие вселенной

тау-крест иноплеменной

смута слёзы омут сна

тьма уроненная внутрь

тьме равняется снаружи

боль растёт причастность душит

поднимает слово кнут

пробуждение души

мир пустой и молчаливый

утро небо перспектива

бесконечная как жизнь

зрелость смута близость дна

тьма с которой примирилась

слово бросовая милость

полночь

тучи

тишина.

ТЫ УЖЕ ЗНАЕШЬ

Девочка, силой твоей восхититься и замереть.

Милая, в боли твоей не найти ни надежд, ни брода.

Ты уже знаешь, как жалит огонь, за которым смерть, —

яростный, точно гордыня царя Нимрода.

Что я могу?

Ничего.

Промолчать.

Уйти.

Правда иная бьёт, если ложь — лекарство

или хотя б немудрящий паллиатив.

Что мне позволено?

Разве что это — здравствуй.

Здравствуй всегда.

Несмотря.

Вопреки всему.

Свет продолжается вечность, а твой — тем паче.

Всё, что накоплено, вряд ли снести письму,

но тяготит лукавство,