Лирика - Петрарка Франческо. Страница 8

Ни за морем, ни в силе трав волшебной

Болящему от них – они ж врачи

Кто скажет мне: "Довольно, замолчи!

Все об одной поет твой гимн хвалебный!"

Пусть не меня винит, – их зной враждебный,

Что иссушил другой любви ключи.

Творите вы, глаза, непобедимым

Оружие, что точит мой тиран,

И стонут все под игом нестерпимым.

Уж в пепл истлел пожар сердечных ран,

Что ж день и ночь лучом неотвратимым

Вы жжете грудь? И петь вас – я ж избран

Амур, прибегнув к льстивому обману,

Меня в темницу древнюю завлек

И ключ доверил, заперев замок,

Моей врагине, моему тирану.

Коварному осуществиться плану

Я сам по легковерию помог.

Бежать! – но к горлу подступил комок,

Хочу воспрять – и страшно, что воспряну.

И вот гремлю обрывками цепей,

В глазах потухших можно без запинки

Трагедию прочесть души моей.

Ты скажешь, не увидев ни кровинки

В моем лице: "Он мертвеца бледней

Хоть нынче по нему справляй поминки!"

Меж созданных великим Поликлетом

И гениями всех минувших лет

Меж лиц прекрасных не было и нет

Сравнимых с ним, стократно мной воспетым,

Но мой Симоне был в раю – он светом

Иных небес подвигнут и согрет,

Иной страны, где та пришла на свет,

Чей образ обессмертил он портретом.

Нам этот лик прекрасный говорит,

Что на земле – небес она жилица,

Тех лучших мест, где плотью дух не скрыт,

И что такой портрет не мог родиться,

Когда художник с неземных орбит

Сошел сюда – на смертных жен дивиться.

Когда, восторгом движимый моим,

Симоне замышлял свое творенье,

О если б он, в высоком устремленье,

Дал голос ей и дух чертам живым.

Я гнал бы грусть, приглядываясь к ним,

Что любо всем, того я ждал в волненье,

Хотя дарит она успокоенье

И благостна, как божий херувим.

Беседой с ней я часто ободрен

И взором неизменно благосклонным.

Но все без слов… А на заре времен

Богов благословлял Пигмалион.

Хоть раз бы с ней блаженствовать, как он

Блаженствовал с кумиром оживленным.

Когда любви четырнадцатый год

В конце таким же, как вначале, будет,

Не облегчит никто моих невзгод,

Никто горячей страсти не остудит.

Амур вздохнуть свободно не дает

И мысли к одному предмету нудит,

Я изнемог: мой бедный взгляд влечет

Все время та, что скорбь во мне лишь будит.

Я потому и таю с каждым днем,

Чего не видит посторонний взор,

Но не ее, что шлет за мукой муку.

Я дотянул с трудом до этих пор;

Когда конец – не ведаю о том,

Но с жизнью чую близкую разлуку.

Устав под старым бременем вины

И тягостной привычки, средь дороги

Боюсь упасть, боюсь, откажут ноги

И попаду я в лапы сатаны.

Бог низошел мне в помощь с вышины,

И милостив был лик, дотоле строгий,

Но он вознесся в горние чертоги,

И там его черты мне не видны.

А на земле гремит глагол доныне:

"Вот правый путь для страждущих в пустыне,

Презрев земное, обратись ко мне!"

Какая милость и любовь какая

Мне даст крыла, чтоб, землю покидая,

Я вечный мир обрел в иной стране?

Моей любви усталость не грозила

И не грозит, хотя на мне самом

Все больше с каждым сказывалась днем

И на душе от вечных слез уныло.

Но не хочу, чтоб надо мною было

Начертано на камне гробовом,

Мадонна, ваше имя – весть о том,

Какое зло мой век укоротило.

И если торжества исполнить вас

Любовь, не знающая пытки, может,

О милости прошу в который раз.

А если вам другой исход предложит

Презренье ваше, что же – в добрый час:

Освободиться мне Амур поможет.

Пока седыми сплошь виски не станут,

Покуда не возьмут свое года,

Я беззащитен всякий раз, когда

Я вижу лук Любви, что вновь натянут.

Но вряд ли беды новые нагрянут

Страшнее, чем привычная беда:

Царапины не причинят вреда,

А сердце больше стрелы не достанут.

Уже и слезы не бегут из глаз,

Хоть им туда, как прежде, ведом путь,

И пренебречь они вольны запретом;

Жестокий луч еще согреет грудь,

Но не воспламенит, и сон подчас

Лишь потревожит, не прервав при этом.

"Глаза! В слезах излейте грех любовный:

От вас на сердце смертная истома".

"Мы плачем, нам тоска давно знакома,

Но больше страждет более виновный".

"Допущен вами недруг безусловный,

Амур, туда, где быть ему, как дома".

"Не нами, в нас любовь была влекома,

И умирает более греховный"

"Покаяться бы вам в грехе злосчастном!

Вы первые виденья дорогого

Возжаждали в порыве самовластном".

"Мы понимаем: ничего благого

Ждать не пристало на суде пристрастном

Нам, осужденным за вину другого".

Всегда любил, теперь люблю душою

И с каждым днем готов сильней любить

То место, где мне сладко слезы лить,

Когда любовь томит меня тоскою.

И час люблю, когда могу забыть

Весь мир с его ничтожной суетою;

Но больше – ту, что блещет красотою,

И рядом с ней я жажду лучше быть.

Но кто бы ждал, что нежными врагами

Окружено все сердце, как друзьями,

Каких сейчас к груди бы я прижал?

Я побежден, Любовь, твоею силой!

И, если б я не знал надежды милой,

Где жить хочу, там мертвым бы упал!

О эта злополучная бойница!

Смертельной ни одна из града стрел

Не стала для меня, а я хотел

В небытие счастливым погрузиться.

По-прежнему подлунная темница

Обитель мне – ведь я остался цел,

И невозможен горести предел,

Пока душа в моей груди ютится.

Понять, что время не направить вспять,

Извлечь достойный опыт из урока

Давно душе измученной пора.

Я пробовал ее увещевать:

– Не думай, что уходит прежде срока,

Кто слезы счастья исчерпал вчера.

Отправив только что стрелу в полет,

Стрелок искусный предсказать берется,

Придется в цель она иль не придется,

Насколько точен был его расчет.

Так вы, Мадонна, знали наперед,

Что ваших глаз стрела в меня вопьется,

Что вечно мне всю жизнь страдать придется

И что слезами сердце изойдет.

Уверен, вы меня не пожалели,

Обрадовались: "Получай сполна!

Удар смертельный не минует цели".

И горькие настали времена:

Нет, вы не гибели моей хотели

Живая жертва недругу нужна.

Со мной надежда все играет в прятки,

Тогда как мне отпущен краткий срок.