Маг для особых поручений - Филоненко Вадим Анатольевич. Страница 34

Да, уже завтра Кайе придется долго и убедительно оправдывать свой поступок перед женой кузнеца, иначе ох как не сладко придется наложнице Бродаря! Темьяна порадовала эта мысль: Соланна сумеет достойно отомстить за него. Умная госпожа Шатуба наверняка найдет способ сделать жизнь Кайи невыносимой. Темьян улыбнулся бы, если бы умел, но огонь не улыбается, а Темьян успешно закончил превращение, став жарким оранжевым языком пламени.

Теперь можно было уходить из селения, но он не удержался от мальчишеской выходки и поджег общественный амбар – место его побед, поражений и позора. Раздались крики. Люди бросились за водой, выстраивая цепочку от ближайшего колодца. Темьян немного полюбовался их слаженными действиями и… пошел гулять по улицам селения. Дома в большинстве своем были каменные, но конюшни, амбары, деревья и деревянная мебель в домах… Много вкусной и обильной пищи. Впрочем, покрытая лаком мебель имела вяжущий, горьковатый привкус.

…Когда он ушел в лес, горело почти все селение. Ненасытный огонь оставил в покое лишь несколько домов, в том числе кузнеца и… Свирина. Ради Лодды. И ради Хью: он не виноват, что оказался слабым и струсил перед авторитетом отца, – так решил Темьян.

Он вернулся в лес и несколько суток сознательно уходил из знакомых мест, чтобы избежать желания хоть одним глазком взглянуть на Кайю. Порой он был готов убить и ее, и Бродаря, чтобы растопить сковавший его сердце лед. И все же…

Он скучал по ней и находил тысячи оправдывающих ее причин, сваливая всю вину на Ксила.

Темьян забредал все дальше и дальше в Белковскую пущу. Постепенно к нему вернулись старые кошмары про уничтоженную кабаёши деревню, сгорающую мать и изуродованную Арису. Мысли у него путались. Порой на месте Арисы он видел Кайю и наоборот. Он перестал спать, избегая ужасных снов. Урмак шел и шел вперед, постепенно все глубже погружаясь в болезненную, сумеречную зону сознания. Он все чаще оставался в облике Барса, избегая личины человека, и с каждым разом все в большей степени ощущал себя настоящим Зверем.

Зверем, состоящим из одних инстинктов.

Зверем без чувств и памяти.

Не умеющим любить и страдать…

Темьян не заметил, как прошло лето, миновала осень, пролетела зима. Жизнь у него теперь была чрезвычайно проста: охотиться, чтобы не умереть с голоду, найти теплое лежбище, чтобы не замерзнуть, покинуть территорию более сильного зверя, чтобы остаться в живых, или самому прогнать более слабого, чтобы занять его охотничьи угодья. И самое главное – не спать. Как можно дольше не спать, пока хватает сил, чтобы не видеть во сне любимого и ненавистного лица Кайи, сгорающую мать и жалобно повизгивающего барсенка Кунни…

Так продолжалось до следующей весны. А затем удача оставила Темьяна. То ли в тех местах, куда он забрел, обитала совсем уж пугливая дичь, то ли охотничьи инстинкты стали подводить его, но много-много дней подряд ему не удавалось отведать свежего мяса. Он сильно ослабел и в результате получил перелом и плохо заживающую, глубокую рану на ноге от голодного проснувшегося медведя, которому очень не понравилось вторжение странного чужака на свою территорию. Истекающий кровью, голодный, хромой Барс был вынужден несколько дней торопливо уходить с медвежьей территории, а грозный хозяин шел за ним по пятам, не давая ему ни минуты передышки. Так Темьян постепенно забрел в глухие болота, где умудрился подцепить жестокую болотную лихорадку.

Таким и нашел его Келвин: оголодавшим, измученным, больным, с незажившей переломанной ногой и погруженным в тяжелый бред. Разбойник выходил Темьяна. Не пожалел денег на мага-целителя, который полностью вылечил и лихорадку, и перелом так, что не осталось следа ни от того, ни от другого. Кроме того, циничный и грубоватый Келвин умудрился, не влезая в душу «пациента», излечить и его разум. Трудно сказать, как ему это удалось. Может, искренним отсутствием жалости, а может, личным примером немного насмешливого, но в целом позитивного отношения к жизни, как бы жестока она ни бывала порой. Вскоре Темьян научился воспринимать и любить жизнь такой, какая она есть – со всеми ее ударами и подарками.

И самое ценное – Келвин никогда ни о чем не расспрашивал Темьяна, будто умирающие, сторонящиеся людей оборотни-одиночки в лесу самое обычное дело. Сам не расспрашивал и другим не позволял. Хотя шутить и издеваться над добродушным урмаком в банде не возбранялось. Да-да, именно добродушным: Темьян не озлобился, не разочаровался в жизни вообще и в женщинах в частности, и «сумел сохранить внутреннюю чистоту», что очень порадовало бы кузнеца Шатубу.

Так Темьян стал разбойником и вскоре забыл, что когда-то у него была совсем иная жизнь. И только по ночам прошлое иногда безжалостно вторгалось в его сны, и тогда он просыпался в слезах…

– Темьян, ты что, заснул? Ты собирался рассказать нам о себе и своей жизни, – напомнил Миссел.

Урмак вздрогнул, в первый момент не сообразив, где находится, – так затянула его в себя то ужасающе мрачная, то сладостно прекрасная бездна воспоминаний.

– Они люди, если те, кого я видел тогда, и есть Черные Чародеи, – сказал Темьян.

– Они? – переспросил Миссел.

– Ну да. Тогда их было двое. Очень похожи друг на друга. И вели себя как равные. И были в красных плащах, а не в черных. Красные Чародеи.

– Здесь явно какая-то путаница. И в цвете, и в количестве, – сказал Эрхал.

Они втроем медленной рысью скакали по лесу, удаляясь от Дзенты. Накрапывал дождик, постепенно набирая силу и переходя в ливень.

– Так что там с твоими детскими воспоминаниями, Темьян? Ты будешь нам рассказывать или нет?

– Они наняли кабаёши, разгромили нашу деревню, убив всех жителей. Они выкачали из них кровь вроде для жертвоприношения. Для промежуточных ритуалов, так они сказали.

– А ты?

– Я спасся чудом. Вернее, моя мать спасла меня. Она была сильной колдуньей и магией отвела им глаза.

Ехавший первым Эрхал изумленно оглянулся через плечо, но промолчал.

– Что еще за промежуточные ритуалы? – переспросил Миссел. – Чтобы расколоть мир, нужен один-единственный ритуал.

– Я же говорил, что не уверен, будто те события имеют к Черному Чародею какое-либо отношение, – напомнил Темьян.

– Погодите, я совсем запутался. – Эрхал нагнулся, сорвал широкий лист лопуха и попытался соорудить из него нечто вроде капюшона, чтобы просачивающаяся сквозь ветки вода не стекала по лицу и не попадала за шиворот. – Давайте разберемся. В этом мире есть некто именуемый Черным Чародеем. Это раз. Он похитил Нефелу с помощью джигли. Это два.

– Это вовсе не «два», – возразил Миссел. – Мы не знаем, кто на самом деле похитил Нефелу.

– Ты прав. – Эрхал подумал. – Тогда так: некто похитил Нефелу. Это два. И три: еще один некто подбирает себе жертв для таинственных жертвоприношений с загадочными промежуточными ритуалами и уничтожает для этого целые деревни…

– Но нечасто, – подсказал Миссел, прилаживая по примеру Эрхала лопух-капюшон.

– Хвала Богам, что нечасто, – уточнил Темьян.

Миссел нахмурился: его явно задели слова урмака.

Эрхал усмехнулся и продолжал рассуждать:

– Значит, что мы имеем? То ли на Ксантине действуют трое неизвестных, то ли двое, то ли один.

– Богатый выбор, – грустно вздохнул Темьян. – Получается, мы толком не знаем, у кого в руках Нефела.

– Ну ты хорош, Темьян! Тут решается будущее мира… Твоего, между прочим!.. А тебя заботит только судьба своей подружки, – раздраженно воскликнул Миссел. Он еще не простил Темьяну похвалу Богам.

– Она мне не подружка, – заупрямился урмак.

– Нашел чем хвастаться! – отрезал Миссел. – Если бы по твоей милости она до сих пор не оставалась девственницей, сейчас у нас было бы значительно меньше проблем.

– Я думаю, что на Ксантине действует все же кто-то один, – не обращая внимания на их перепалку, продолжал Эрхал, не отступая от выбранной темы. – Цвет – ерунда. Он может надевать разные плащи: хоть красные, хоть белые. Его прозвали «черным» вряд ли из-за цвета одежды. Вон Миссел тоже весь в черном.