Южный Урал, № 1 - Головин Анатолий Дмитриевич. Страница 33

ДЕРЕВНЯ

Борис Кедров

КУЛИКОВСКИЙ ЗНАК

Рассказ

Вечером, после ужина, на веранде одной из дач, что расположена на берегу Банного озера, собралось нас человек восемь. Все мы приехали отдыхать в дом отдыха инженерно-технических работников Магнитогорского комбината. Курили, шутили, смеялись. Кто-то напомнил, что недавно был юбилей Магнитки: «Первого февраля 1932 года был получен первый магнитогорский чугун». Мысленно мы все перенеслись на 15 лет назад. Каждый стал вспоминать, где он работал, кем был в тридцать втором году. Тогда-то и рассказал нам эту историю инженер К. Весёлый и общительный, он работает механиком в одном из цехов. И хотя молод он, но хорошо известен на Магнитке.

— Я родился и вырос на одном из старых уральских заводов, — так начал он. — В 1932 году мне было шестнадцать лет. Я тогда окончил фабзавуч и работал токарем. В сравнении с Магниткой наш завод маленький, но в то время он был одним из крупнейших на Урале. Естественно, что на этом заводе было размещено много заказов Магнитостроя, и его цехи — литейный и два механических — работали с огромным напряжением. Людям доставалось. Почти каждый день, отстояв у станка положенное время, токари ходили в литейку. Дело было в том, что хронически отставал участок обрубки, и ему помогали все — работали здесь ежедневно по нескольку часов, орудуя кувалдами и пневматическими зубилами. Мы не считались со временем, каждый знал, что труд этот — для Магнитки.

Магнитка! Какой большой смысл вкладывался в это слово. Помню: по путёвке комсомола несколько наших товарищей уехали в Магнитку. Когда мы их провожали, нам было грустно и завидно… немного грустно и здорово завидно. Мы ещё с большей энергией взялись за работу: теперь нам надо было работать и за себя, и за них. В нашем цехе появились маленькие красные флажки с надписью «Ударник Магнитостроя». Каждый токарь гордился, когда на его станке появлялся такой флажок. На одном из станков, таком же, как пятнадцать других в нашем пролёте, нас работало трое: Павлик Куликов, Андрюша Стасюк и я. Как и все другие рабочие, мы гордились, обрабатывая подшипник, вал или шестерню, предназначенные для какого-либо агрегата никем из нас невиданной стройки, с азартом молодости боролись за маленький, но почётный красный флажок.

Работали мы дружно. Получив новый заказ, вместе решали, как лучше и быстрей выполнить его, вместе подбирали наиболее подходящий инструмент. Не обходилось, конечно, и без споров, ибо бывало, что мнения расходились. Однако, это были деловые споры и кончались они всегда хорошо, без обид для кого-либо из нас и с пользой для дела.

Вот тогда-то, в начале 1932 года, появился на деталях «куликовский знак» или, как называли его мы, «марка КС». Собственно, «куликовский знак» не был новостью на заводе, но за несколько лет перед этим он исчез, а в 1932 году появился снова, удивив многих старых токарей.

Однако, не буду спешить, расскажу всё по порядку. Я не помню сейчас, что было причиной появления «куликовского знака», — или какое-либо недоразумение при проверке готовых деталей контрольным мастером, или как результат нашего мальчишеского задора. В общем, мы решили метить все детали, которые делаем на своём станке. Встал вопрос, как метить, чем? Делать знак зубилом или керном? Взять в инструментальной какой-нибудь литер? Всё это обсуждалось, но показалось нам неподходящим и было отвергнуто. Хотелось чего-то совсем особенного, своего. «А вдруг кто-либо задумает опозорить нашу марку и подбросит бракованную деталь, заклеймив её таким же керном?» Это, помнится, был один из доводов в защиту «особого» знака. Сейчас этот довод кажется мне наивным и смешным, но ведь в то время, не забывайте, нам всем было по шестнадцати лет, и мы обсуждали его со всей серьёзностью людей, совсем ещё недавно игравших в «красных дьяволят».

Мы редко сходились вместе все трое. Бывало это только тогда, когда один из нас имел «длинный» выходной после ночной смены и приходил в цех в часы отдыха. Обычно же, хотя мы и виделись ежедневно, но встречались по двое, сменяя друг друга. Поэтому прошло порядочно времени, неделя или две с того дня, как кто-то из нас предложил клеймить детали, а мы всё ещё не решили — «как?»

И вот однажды, придя на работу, Павлик торжественно объявил мне:

— Есть!

— Что есть? — не понял я.

— Клеймо. Такое клеймо — во!

— А ну, покажи! — заинтересовался я.

Павлик порылся в своих карманах, выложил кронциркуль, связку инструментальных бирок, потом нутромер и, наконец, извлёк прямоугольный стальной брусочек длиной миллиметров в сто. На одном конце его я увидел две выпуклых буквы «КС». Но что это были за буквы! Замысловатые, с завитушками и хвостиками, они прямо-таки вплетались друг в друга, но так ловко, что ясно было видно и ту, и другую.

— Где твои детали? Давай попробуем! — предложил Павлик после того, как я вдоволь налюбовался тонкой работой.

Мы тотчас же взяли молоток и заклеймили несколько пар вкладышей, обработанных мной в этот день. Выбитые на сверкающей бронзе буквы казались ещё красивее.

Очень хороший мастер, должно быть, изготовил это клеймо. Но, самое главное, — К и С были начальными буквами наших фамилий. Словно специально для нас постарался кто-то!

— Где ты взял его? — спросил я.

Павлик засмеялся.

— Дедовское. У деда взял.

Вон оно что! Так это и есть, значит, «куликовский знак», о котором до сих пор с уважением говорят старики. Я не раз слыхал о нём, но видел его впервые.

— Как же он тебе дал? — невольно вырвалось у меня!

— А что ж? Ему ведь не нужно, — пожал плечами Павлик.

Я знал его деда, Степана Емельяновича Куликова, который почти полвека проработал токарем, тридцать лет из этого времени — на одном заводе, на одном станке. В первые годы после Октябрьской революции Куликов получил звание героя труда и право лично контролировать свою работу. На изготовленных деталях он ставил своё клеймо, и контрольный мастер, увидев «куликовский знак», пропускал деталь без проверки. Степан Емельянович очень гордился этим почётным правом, пожалуй не меньше, чем званием героя труда. В 1929 году старик вышел на пенсию — слаб стал глазами и, как говорили старые токари, боялся, что из-за плохого зрения может опозорить свою марку. Но и теперь ещё он появлялся иногда в цехе. Прохаживаясь по пролётам, он постукивал по полу своей толстой суковатой палкой, подходил к старым рабочим и беседовал с ними, а на нас, молодых станочников, глядел строго и, как мне казалось, подозрительно.

Через несколько дней после того, как Павлик принёс в цех «куликовский знак» и мы начали клеймить им свои детали, Степан Емельянович устроил нам скандал. Оказывается, Павлик взял клеймо без разрешения. Кто-то из приятелей сказал старику, что в цехе снова появилась его марка, он спохватился, начал искать клеймо и, конечно, не нашёл. Павлика в это время дома не оказалось, и Куликов явился в цех. Он пришёл в хорошее для нас время — все трое были в сборе. Иначе трудно пришлось бы кому-то из нас. Правда, и так, хотя мы были все налицо, нам пришлось не легко.

Увидев Павлика, Степан Емельянович сразу подошёл к нему и сердито сказал: