Шесть персонажей в поисках автора - Пиранделло Луиджи. Страница 4

Отец (поспешно). Да, сударь, моя жена!

Директор. Так почему же вы говорите, что она вдова?

Актеры, словно сбросив с себя тяжелый груз, разражаются громким смехом.

Отец (уязвленно, с обидой). Не смейтесь! Ради всего святого, не смейтесь! Ведь в том-то и заключается драма этой женщины, сударь! Она принадлежала другому мужчине, и тот, другой, должен был бы быть здесь!

Мать (кричит). Нет, нет! Не слушайте его!

Падчерица. На свое счастье, он умер два месяца назад. Как видите, мы еще носим траур.

Отец. Но здесь его нет не потому, что он умер. Его здесь нет – посмотрите на эту женщину, и вы мигом поймете, почему его здесь нет! Драма этой женщины вовсе не в том, что она любила двух мужчин… к настоящей привязанности она не способна… разве что чувство благодарности, да и то не ко мне, а к тому, покойному! Она ведь не женщина-любовница, а мать! Ее драма – и заметьте себе: драма страшная – заключена вот в этих четырех отпрысках от двух разных мужчин, которым она принадлежала.

Mать. Я принадлежала? И у тебя хватает духу говорить, что я принадлежала, будто я сама этого хотела? Это он, синьор! Это он силой навязал мне того, другого! Он вынудил меня уйти с ним!

Падчерица (с возмущением). Это ложь!

Мать (растерянно). Как так – ложь?

Падчерица. Ложь! Ложь!

Мать. Что ты можешь об этом знать?

Падчерица. Ложь! (Директору.) Не верьте ей! Знаете, почему она так говорит? (Показывая на Сына.) Только ради него. Она клянет себя, убивается из-за этого сынка… хочет уверить его в том, что если она и бросила его двухлетним ребенком, то только потому, что ее вынудил он…

Мать (настойчиво). Вынудил, вынудил! Богом клянусь, что вынудил! (Директору.) Спросите его самого. (Показывая на мужа.) Пусть скажет!.. А ты (показывая на Дочь), ты ничего не знаешь.

Падчерица. Знаю только, что с моим отцом ты была счастлива до самой его смерти. Разве не так?

Мать. Так…

Падчерица. Он всегда был так ласков и заботлив к тебе! (Мальчику, в ярости.) Разве не так? Скажи! Чего молчишь, болван?

Мать. Оставь ребенка в покое! Зачем ты хочешь, чтобы меня считали неблагодарной? Я вовсе не желала обидеть твоего отца! Я просто сказала, что бросила дом и сына вовсе не по своей прихоти!

Отец. Это верно, господин директор. Виноват я.

Пауза.

Премьер (своим товарищам). Ну и сценка!

Премьерша. Да, для нас это просто готовый спектакль!

Молодой актер. И еще какой!

Директор (живо, с интересом). Послушаем, что будет дальше! (Говоря это, он спускается по приставной лесенке в зрительный зал как бы для того, чтобы охватить картину в целом.)

Сын (не двигаясь с места, тихо, холодно, с иронией). Вот, вот, послушайте, как он будет философствовать! Сейчас он заговорит о демоне опыта!

Отец. Я тебе сто раз говорил, что ты просто циник и болван! (Директору.) Он издевается надо мной за то, что я сказал в свое оправдание.

Сын (презрительно). Пустая болтовня!

Отец. Почему же болтовня? Разве, когда случится горе, не приносят нам подчас облегчение самые обыкновенные слова?

Падчерица. Особенно те, что заглушают угрызения совести.

Отец. Угрызения совести? Неправда! Я не заглушал их одними словами.

Падчерица. Ну да, еще чуть-чуть – деньгами… Да, да, именно деньгами!.. Вспомните хотя бы те сто лир, которые вы предложили мне в уплату!

Актеры содрогаются от омерзения.

Сын (презрительно, сводной сестре). Вот это уже подло!

Падчерица. Подло? А сто лир в синем конверте, которые были оставлены на столике красного дерева в гостиной заведения мадам Паче? Вы знаете, господа, мадам Паче? Это из тех хозяек, которые под вывеской «Платья и пальто» завлекают таких, как мы, бедных девушек из порядочных семей.

Сын. Так неужели эти паршивые сто лир, которые он хотел тебе уплатить и, по счастью, – по счастью, заметь! – просто не имел повода уплатить, дают тебе право всех нас тиранить?

Падчерица. Но ведь ты-то знаешь, что еще немного – и деньги были бы мои? (Хохочет.)

Мать (вмешиваясь). Как тебе не стыдно, дочка!

Падчерица (запальчиво). Чего стыдиться? Просто я решила отомстить. Мне и сейчас жутко вспомнить эту сцену! Представьте комнату… Здесь вешалка, там диван-кровать, зеркало, ширма, а перед окном – тот самый столик красного дерева, и на нем синий конверт с деньгами. Я вижу конверт… Стоит протянуть руку – и он мой… Отвернитесь, синьоры, ведь я почти голая!.. Теперь уж я не краснею – краснеет он… (Показывает пальцем на Отца.) Но тогда, уверяю вас, он был бледен, как мертвец. (Директору.) Даю вам слово!

Директор. Ничего не понимаю!

Отец. Еще бы! Когда на вас обрушиваются со всех сторон! Прикажите им замолчать, дайте я скажу… На их наскоки я отвечать не буду…

Падчерица. Нечего тут рассказывать, нечего!

Отец. Да не рассказывать, а просто кое-что пояснить!

Падчерица. На свой лад, конечно!

Директор выходит на сцену, чтобы навести порядок.

Отец. Но ведь если все зло отсюда! В словах-то именно все зло и есть! В каждом из нас – целый мир, и в каждом – этот мир свой, особенный. Как же мы можем понять друг друга, господа, если в свои слова я вкладываю только то, что заключено во мне, а собеседник мой улавливает в них лишь то, что согласно с его собственным миром? Мы только думаем, что друг друга понимаем, а на деле нам никогда не столковаться! Вот, к примеру, моя жалость к этой женщине (показывает на Мать) была понята ею как жестокость.

Maть. Но ведь ты же прогнал меня!

Отец. Вы слышите? Прогнал! Ей кажется, что я ее прогнал!

Мать. Говорить-то ты умеешь, а я нет… Но раз ты на мне женился… уж почему не знаю!.. Была я бедная, забитая…

Отец. Вот потому-то я и женился! Твоя забитость трогала меня, я верил… (При виде отрицательных жестов Матери замолкает, в отчаянии разводит руками и, видя никчемность своих попыток убедить ее, Директору.) Вот видите! Она не согласна! Ведь это ужасно, господин директор, право, ужасно, когда… (Постукивает себя полбу.) Тут пусто!.. Сердце! Ну да, конечно, для детей! Но ведь когда тут пусто – поневоле впадешь в отчаяние!

Падчерица. А может, ты скажешь этим господам, что дал нам твой светлый ум?

Отец. О, если б можно было предугадать все зло, которым так часто оборачиваются наши благие намерения!

В этот момент Премьерша, которая мучается ревностью при виде заигрываний Премьера с Падчерицей, выступает вперед и спрашивает Директора.

Премьерша. Простите, господин директор, мы будем продолжать репетицию?

Директор. Да, да! Конечно! Дайте только дослушать!

Молодой актер. Удивительный случай!

Молодая актриса. Поразительный!

Премьерша. Конечно, для тех, кто проявляет к нему особый интерес! (Бросает многозначительный взгляд на Премьера.)

Директор (Отцу). Объясните все толком. (Садится.)

Отец. Пожалуйста. Видите ли, был при мне секретарем человек, преданный своему делу, тихий, порядочный. С ней он мигом и во всем решительно находил общий язык… (Показывает на Мать.) Боже упаси вас подумать что-нибудь такое… Был он скромен, покорен и чист душой, совсем как она… Оба они были не только не способны сделать что-либо дурное, но даже помыслить о дурном!

Падчерица. Зато он не только помыслил за них (показывает на Отца)… но и сделал!

Отец. Неправда! Я желал им добра… ну и себе тоже, сознаюсь. Но ведь дело зашло так далеко, господин директор, что я слова не мог сказать ни тому, ни другому без того, чтобы они тут же понимающе не переглянулись… не посмотрели вопросительно друг на друга, будто спрашивая, как отнестись к моим словам, как бы не задеть моего самолюбия. Это, как вы понимаете, бесило меня, и порой я просто приходил в отчаяние.

Директор. А почему вы не выставили за дверь этого вашего секретаря?