Трамвай «Желание» - Уильямс Теннесси "Tennessee Williams". Страница 19

СТЭНЛИ. Молодцом.

БЛАНШ. А малышка?

СТЭНЛИ (дружелюбно ухмыляясь). Появится только утром, так что мне посоветовали отправляться домой и вздремнуть ненадолго.

БЛАНШ. Из чего следует, что мы остаемся здесь с глазу на глаз, так я вас понимаю?

СТЭНЛИ. Ага. Вы да я, да мы с вами, Бланш… Если только вы никого не прячете под кроватью. В честь чего это вы вырядились в пух и прах?

БЛАНШ. Ах да, в самом деле, — ведь телеграмма пришла уже без вас…

СТЭНЛИ. Вам?

БЛАНШ. Да, получила телеграмму от одного давнего поклонника.

СТЭНЛИ. Добрая весть?

БЛАНШ. Пожалуй… Приглашение.

СТЭНЛИ. Куда? На бал пожарных?

БЛАНШ (вскидывая голову). Прогулка на яхте по Карибскому морю!

СТЭНЛИ. Так, так. И что же теперь будет?

БЛАНШ. Большей неожиданности не помню за всю свою жизнь.

СТЭНЛИ. Да уж, конечно, куда больше…

БЛАНШ. Эта телеграмма просто как гром среди ясного неба!

СТЭНЛИ. Так от кого, вы говорите?..

БЛАНШ. От одного давнего поклонника.

СТЭНЛИ. Это не тот, что подарил вам песцов?

БЛАНШ. Мистер Шеп Хантли. Мой постоянный спутник на последнем курсе в колледже. С тех пор и не видела его до прошлого рождества. Столкнулись на Бискайском бульваре. И вот, глядишь — телеграмма!.. приглашает прокатиться по Карибскому морю! Только вот что надеть… ума не приложу. Перерыла все свое имущество в поисках чего-нибудь подходящего для тропиков.

СТЭНЛИ. И остановились на этой роскошной тиаре, осыпанной алмазами?

БЛАНШ. Что, этот остаток былого величия?.. Ха-ха! Да это всего лишь рейнские камешки!

СТЭНЛИ. Фу ты, напасть! А я-то уж совсем было принял их за алмазы от Тиффани. (Начинает расстегивать рубашку.)

БЛАНШ. Ну и что ж. Зато там я буду окружена самой настоящей роскошью.

СТЭНЛИ. М-гу… Из чего неопровержимо явствует, что никогда не знаешь, когда найдешь, когда потеряешь.

БЛАНШ. Только было я совсем уж решила, что счастье начинает изменять мне…

СТЭНЛИ …Как на сцене — тут как тут появляется этот миллионер из Майами.

БЛАНШ. Совсем он не из Майами. Из Далласа.

СТЭНЛИ. Да ну?

БЛАНШ. Да, из Далласа… где золото бьет фонтаном…

СТЭНЛИ. Ну что ж, хорошо, что хоть откуда-то. (Снимает рубаху.)

БЛАНШ. Прежде чем раздеваться дальше, хоть занавеску бы задернули.

СТЭНЛИ (благодушно). Да я только рубашку. (Обдирая с пивной квартовой бутылки обертку.) Ключ для бутылок вам не попадался?

Она отошла к туалетному столику, стоит, крепко сжимая сплетенные пальцы.

Был у меня когда-то кузен, так тот, бывало, открывал пивные бутылки зубами. (Прилаживаясь сорвать пробку о край стола.) …Это был единственный его талант — больше ничего не умел: человек пробочник. И вот как-то раз праздновали чью-то свадьбу — выбил себе все передние зубы зараз!.. А после того ему стало так стыдно за себя, что только, бывало, начнут собираться гости, он потихоньку-потихоньку тут же смывается из дома.

Крышка с бутылки соскакивает, пивная пена высоко ударила сильным фонтаном.

(Заливается счастливым смехом, поднимает бутылку над головой.) Ха-ха! Дождик, дождик, посильней!.. (Протягивает бутылку Бланш.) Ну, зароем же топор войны, разопьем чашу дружбы и возлюбим друг друга! А?

БЛАНШ. Нет, спасибо.

СТЭНЛИ. Да ну же!., такая знаменательная для нас обоих ночь: вам — ваш нефтяник со всеми его миллионами, мне — малыш! (Идет в спальню, к шифоньеру, нагнулся, доставая что-то из нижнего выдвижного ящика.)

БЛАНШ (отступая). Что вам здесь нужно?

СТЭНЛИ. А вот… я всегда достаю ее по торжественным дням, вроде нынешнего. Шелковая пижама — в ней я был в свою первую брачную ночь!

БЛАНШ. А-а…

СТЭНЛИ. Как только зазвонит телефон и мне скажут: «У вас родился сын!» — тут же раздеру ее в клочья и вывешу флаги! (Размахивает в воздухе переливающейся всеми цветами радуги пижамной курткой.) Сегодня, по-моему, нам с вами обоим есть от чего занестись. (Перекинул пижаму на руки, уходит на кухню.)

БЛАНШ. Как подумаю, что это будет за блаженство снова иметь возможность оставаться наедине с собой — готова заплакать от счастья!

СТЭНЛИ. А ваш миллионер из Далласа, он-то где же будет — так и предоставит вас самой себе?

БЛАНШ. У нас с ним будет совсем не то, что у вас на уме. Этот человек — джентльмен и уважает меня. (Лихорадочно импровизируя.) Ему недостает меня, общения со мной. От великого богатства иной раз так одиноко. А образованная женщина, интеллигентная, воспитанная, может наполнить жизнь мужчины таким богатым содержанием. У меня есть все для этого, в избытке, могу дарить щедрой рукой и — не обеднею. Красота — недолговечна. Преходящее достояние! А красота духовная, блеск ума, душевная тонкость — и всем этим я наделена — не меркнут, не идут на убыль, а растут. С годами их только прибывает! Ну, не смешно ли… и меня-то — меня — еще называют человеком без средств. Это когда в моем сердце заперты такие сокровища… (Всхлипнув.) По-моему, так я очень, очень богата. Но я вела себя глупо… метала бисер перед свиньями.

СТЭНЛИ. Свиньями? Х-ха!

БЛАНШ. Да, свиньями. Свиньями! Я имею в виду не только вас, но и вашего дружка, мистера Митчелла. Он тут заходил ко мне! Хватило наглости явиться прямо в спецовке. И пересказывать мне все эти мерзости, подлейшее злопыхательство, которого он набрался от вас! Ничего, я ему выправила подорожную по всем правилам…

СТЭНЛИ. Да ну?.. Х-ха!

БЛАНШ. Но он тут же и вернулся. Пришел с корзиной роз выпрашивать прощения. Умолял простить его! Но не все прощается… Сознательной, заранее обдуманной жестокости нет прощения. Преднамеренная жестокость, по-моему, — единственный грех, которому нет никаких оправданий, и единственный грех, в котором я еще ни разу не была повинна. Вот это я ему и выложила. Я сказала: «Благодарю вас, но величайшей глупостью с моей стороны было думать, что мы вообще можем хоть в чем-то подойти друг другу. Слишком уж по-разному сложилась жизнь у каждого из нас. Слишком уж чужды вы мне, а я вам и по происхождению и по образу мышления. Надо быть реалистом и смотреть на все это прямо. Так что прощайте, друг мой, и простите! Не будем помнить друг другу зла и…»

СТЭНЛИ. Все это было еще до телеграммы вашего нефтяного миллионера из Техаса или уже после?

БЛАНШ. Какой еще телеграммы?.. Нет, нет… после! В сущности говоря, телеграмма пришла как раз когда…

СТЭНЛИ. В сущности-то говоря, никакой телеграммы не было и в помине.

БЛАНШ. О-о!..

СТЭНЛИ. А этого вашего миллионера просто не существует! Да и Митч не возвращался к вам с розами, потому что я знаю, где он сейчас…

БЛАНШ. О!

СТЭНЛИ. И все это одно только ваше воображение, чтоб его черт побрал!

БЛАНШ. О!

СТЭНЛИ. Одно только вранье, дурацкие выверты, кривлянье!

БЛАНШ. О!

СТЭНЛИ. Да посмотрели бы только на себя! Видели бы вы себя в своих паршивых обносках… словно ряженая на святках! — разжилась напрокат этим тряпьем у какого то дерьмового старьевщика… Да еще и эту дурацкую корону нахлобучила! — царицей вообразила себя, что ли?

БЛАНШ. О-о… Боже мой!

СТЭНЛИ. Ну, я взялся за вас по-своему с самого же начала. Сколько раз было, что вы вот-вот и совсем уж задурите голову этому чудаку!.. Приехала, засыпала все в доме своей пудрой, забрызгала духами, напялила на лампочку бумажный фонарик… вот тебе и Египет, а сама — царица Нильская: расселась на своем троне да знай себе хлещет мое виски! А я говорю: х-ха!.. х-ха! Слышали?.. Ха-ха-ха! (Направляется в спальню.)

БЛАНШ. Не подходите! (Зловещие тени заметались по стенам вокруг нее. Чудовищные эти образы обозначаются все более отчетливо и грозно. Затаив дыхание, она подбирается к телефону и отчаянно дергает рычажок.)

СТЭНЛИ проходит в ванную, закрыл за собой дверь.

Дежурный, дежурный! Дайте, пожалуйста, междугороднюю… Мне нужно соединиться с мистером Шепом Хантли из Далласа… Он такая знаменитость, что адреса не требуется… Да спросите вы кого угодно… только спросите!.. Да подождите же!.. Нет, я не могу так сразу сию же минуту и отыскать… Но поймите вы, прошу вас… Я… нет, нет, подождите!.. Минуточку! Но кто-нибудь же должен… Ничего! Не давайте, пожалуйста, отбой!.. (Положила трубку, бесшумно прокралась в кухню.)