Разведка — это пожизненно - Радченко Всеволод Кузьмич. Страница 15

Мы в резидентуре знали о Полке очень мало — из Центра свежей информации тоже не было. Приходилось гадать, какая будет реакция у Полка, когда вещи будут названы своими именами. Никакого пароля или других условий связи у нас не было. Следовало передать привет от Михаила Фёдоровича и заявить, что последний хорошо помнит Полка и «надеется на взаимопонимание». Попытались с резидентом просчитать варианты реакции, но сошлись на том, что я сам должен выбрать и подготовить способы объяснения.

Хорошо сидим на террасе, мило беседуем. Подвожу к тому, чтобы услышать, что мой собеседник был дипломатом и работал в разных странах. Наконец, доедая Tornedo, «вспоминаю», что мой хороший товарищ в Москве Михаил Фёдорович просил кланяться и вспоминает моего собеседника с большим уважением и добрыми чувствами. Мой французский позволяет ловко и без напряжения произнести эту витиеватую речь с ключевыми словами «Михаил Фёдорович». Мгновенной реакции нет, но и пауза не затягивается. Полк с улыбкой, без видимого волнения (кадровый дипломат) говорит почти следующее: «И вы оттуда!» Но не отнекивается и вскоре спрашивает, чего же мы от него хотим по большому счёту. Деликатно, но прямо поясняю, что хотели бы восстановить сотрудничество и получать от него актуальную политическую информацию, ну и, возможно, другую помощь, особенно по интересующим нас людям. Не спеша, очень ясно Полк излагает своё видение вопроса. Он поясняет, что Советский Союз тогда был в большой опасности, и он хотел помогать нам и делал всё, что мог. «Чума гитлеризма» кончилась, Союз победил, и теперь это мощная держава, которая с каждым годом, по его мнению, будет становиться ещё сильнее. Он прямо сказал: «Вы теперь не нуждаетесь в моей помощи, да и мои силы и возможности уже совсем не те. Моя помощь просто не будет такой полезной и сколько-нибудь значимой!» Разговор, по-прежнему в любезной тональности, продолжается. Он поясняет, что я лично ему симпатичен и, что в «способностях» нашей службы он не сомневается, но что исключает агентурное сотрудничество, а со мной, в частности, готов и далее поддерживать самые добрые отношения. В этой связи он сообщает, что по средам у себя дома проводит вечера at home, на которых бывают его знакомые и друзья из дипкорпуса, люди искусства, писательская братия, и что он приглашает меня на эти встречи, желательно, для начала, с женой. На этих вечерах он готов познакомить меня с любым из гостей и представить меня им в лучшем свете, а там дальше «вам виднее». Это, как он пояснил, небольшой салон, о подобном салоне писывал Лев Толстой в «Войне и мире», рассказывая о светской жизни. Договорились, что я к нему в любом случае зайду в офис через пару недель.

Доложили подробно в Центр и обсудили всё с резидентом. Мы в Париже опыта работы «в салонах» не имели. Любопытно, конечно, но в конкретном исполнении не очень представляется возможным. Центр «думал» довольно долго, но с учётом былых заслуг экс-агента и чётко высказанной им позиции было решено дальнейших попыток установления с ним агентурных отношений не предпринимать. Также сочли нежелательным использовать Полка для моих посещений «салона», чтобы не привлечь ненужное внимание спецслужб к личности Полка. Вопрос был окончательно закрыт при моём повторном кратком посещении Полка в его офисе.

Наступил день моего отъезда из Франции. Я решился плыть из Гавра в Ленинград нашим пассажирским пароходом. Перед отъездом я купил автомобиль, и было удобнее погрузить его на палубу в Гавре и отправиться прямо до Союза морем, чем гнать машину через всю Европу. Мы с женой и дочкой выехали на своей новой машине. Нас сопровождал наш товарищ на другой машине.

При прощании в ЮНЕСКО меня пригласили в «кадры» и предложили сдать наши международные паспорта, мотивируя тем, что у меня есть мой дипломатический паспорт, и этого более чем достаточно для въезда в Союз. До сих пор, все годы работы в ЮНЕСКО, я ездил в отпуск и в другие страны по международному паспорту. Кадровики пояснили, что из Москвы я буду вынужден пересылать международные паспорта гарантированной почтой, и должен оставить расписку, что обязуюсь вернуть паспорт сразу по возвращении в Москву. Я, естественно, тут же сдал международные паспорта.

Мы прибыли в Гавр загодя. Команда погрузила вещи в каюту, а автомобиль закрепили на палубе. Посадка пассажиров, как было объявлено, должна была начаться часа за полтора до отплытия. И тут всё закрутилось. Оказалось, что нам, советским, требуется выездная виза, и начальник портового погранпоста чётко заявил, что помочь мне ничем не может. Я тут же позвонил в наше консульство в Париже и получил аналогичный ответ: «Помочь ничем не могу, тем более, что в воскресение МИД, конечно же, не работает». Дорогая супруга уже начала рыдать, а дочка весело сопровождала меня на все переговоры. Я принял решение, что мы возвращаемся в Париж, а на следующий день либо заберу обратно свои международные паспорта, либо «бегу» в МИД за выездными визами, затем покупаю билеты на следующий день на самолёт до Копенгагена, и там мы перехватываем свой пароход и спокойно плывём дальше через Стокгольм и Хельсинки в Ленинград. До отплытия парохода остаётся минут 40, все нам сочувствуют. И здесь подходит начальник пограничников и сообщает мне, что в порт проводить наш пароход приехал префект Приморского округа. Пограничник поясняет, что здесь это верховная власть, которая может ему (пограничнику) отдать любой приказ. Быстро иду к префекту. Его помощник выслушивает меня, докладывает шефу. Префект меня принимает. Я достаточно толково, мой французский это позволяет, объясняю ему ситуацию. Префект просит меня подождать в приёмной и даёт распоряжение помощнику соединить его по спецсвязи с Министерством внутренних дел, где, видимо, намерен проверить мою личность. Проходит 15 томительных минут. Меня приглашают вновь в кабинет, и префект желает мне счастливого пути, сказав, что пограничникам указания уже даны. Не хочу настаивать, но сомневаюсь, что у нас такой поворот событий был бы возможен. Мы поднимаемся на корабль последними, и нас встречает сам капитан. Пребывая в лёгкой эйфории, отплываем домой.

И вот наш корабль покинул Хельсинки и направился к Ленинграду. В этот момент меня нашёл помощник капитана и вполголоса рассказал, что в Москве «разоблачили антипартийную группу Молотова, Маленкова, Кагановича». Я спросил, откуда информация, и узнал, что об этом сообщило радио Москвы. Я сказал помощнику, что если это сообщение московского радио, то следует включить трансляцию по всему кораблю. Он как будто только и ждал команды, чтобы осознать, что происходит и что надо делать. Часа через два-три наш корабль замедлил ход и затем совсем остановился. Я не сказал, что мы плыли на корабле «Вячеслав Молотов». Далее с борта корабля была спущена люлька и два матроса очень ловко и довольно быстро закрасили название и вскоре отлично нарисовали новое название «Балтика». Под этим названием мы и вошли в порт Ленинграда, а «Балтика» много лет плавала по Балтийскому и другим морям. Так что не следует спешить давать имена здравствующих вождей городам и кораблям.

После четырёхлетней работы в ЮНЕСКО у меня навсегда осталось приятное воспоминание о Париже. Первое время я в ЮНЕСКО был единственным советским человеком. Года через два после моего приезда в Париж был назначен советский представитель при ЮНЕСКО. Этим представителем стал профессор-искусствовед, бывший президент общества культурных связей с зарубежными странами, Кеменов. У меня с ним сложились доверительные отношения, и я ему нередко помогал информацией и советами по различным возникающим вопросам работы в ЮНЕСКО, как старожил. Помню, как Кеменов, подарив моей жене на день рождения небольшую парижскую миниатюрку, написал на ней: «Лучше быть уж к дому ближе, если нет — тогда в Париже».

В Париже несколько всемирно известных мест, но я хочу рассказать только об одном, менее заметном, но не менее важном для Парижа и французов, — это могила Наполеона, несомненно, самого великого человека в истории Франции и самого почитаемого до сих пор. Наполеон захоронен в соборе Дома Инвалидов. Это один из шедевров классического стиля. Под главным куполом собора установлена гробница Наполеона. Наполеон умер 5 мая 1821 года в ссылке на острове Св. Елены. Только через семь лет англичане, пленником которых он был, разрешили французам перевезти прах императора во Францию. От Гавра, куда прибыл корабль с прахом, вверх по Сене и через Париж останки Наполеона провожала вся страна. Останки императора по примеру египетских фараонов замурованы в шесть гробов: два свинцовых и три из дорогих пород древесины. Гробы покоятся в большом саркофаге из красного гранита. По кругу главного зала собора стоят восемь статуй, символизирующих победы величайшего военачальника Франции, «охраняющих покой императора». В соборе захоронены его приближенные генералы Бертран и Дюрок, его сын король Рима и братья Жером и Жозеф, а также маршалы Тюренн, Вобан, Фош и Лиотей.