Изображение военных действий 1812 года - Барклай-де-Толли Михаил Богданович. Страница 29

Вице-король атаковал опять наш арьергард, стоявший на Осьме, и намеревался обойти его слева, но был удержан Платовым, который, видя, однако же, что беспрестанно получаемые неприятелем подкрепления дают ему значительный перевес над нами, – вечером отступил к селу Семлеву, на большой дороге.

Для поддержания Платова главнокомандующий 1-й армией поставил за ним, у Семлева, 1-й и 2-й кавалерийские корпуса, а поутру 16 августа продолжал отступление за Вязьму, к селу Федоровскому, намереваясь на другой день вступить на позицию у Царева-Займища. Авангард, живо преследуемый неприятелем, отступил к Вязьме и перешел под начальство Коновницына.

«Русская армия, – пишет Данилевский, – отступала со всем населением окрестных мест, окруженная пожарами и истреблением. Со всех сторон выезжали на дороги обозы крестьянских телег и помещичьих экипажей. Поселяне и помещики искали защиты в соседстве армии. Иные брели за ней с простреленными членами. Горящие города и села, покинутые жилища, все более и более возжигало огонь мщения в армии и народе.

Духовенство ближних к дороге церквей, с иконами и хоругвями, окруженное частью своих прихожан, с поникшими и непокровенными главами, шло посреди полков стройных, но безмолвных и печальных. Кто мог равнодушно смотреть на беспрерывные пожары, удаляющийся народ, храмы Божии, разрушаемые нечестием, веру отцов своих поруганную, Россию, казавшуюся бессильною?

Желание сражения сделалось столь же общим, пламенным в армии, как и во всей России. Помыслы и молитвы всех устремлены были к одному: положить конец отступлению, удержать стремление врагов в сердце государства». В таком расположении духа шли войска, кипевшие желанием встречи с виновниками бедствий их Отечества, с нарушителями его покоя и благосостояния. С оставлением каждой позиции общее неудовольствие на Барклая усиливалось; громкий ропот войска доходил до его слуха, но он твердо переносил тягость своего положения, убежденный в совести, что для сохранения армии не мог действовать иначе.

Между тем время главного его начальствования над войсками, долженствовавшими защитить и спасти Россию, и ответственность в своих действиях перед Монархом, Отечеством и потомством, приближались к концу. Побуждаемый общим недоверием к Барклаю де Толли, разномыслием его с князем Багратионом и необходимостью подчинить все противопоставленные врагу военные силы государства одному верховному вождю, император Александр поручил выбор этого вождя особому комитету. Выбор пал на Кутузова.

Маститый полководец, незадолго перед тем окончивший пятилетнюю войну с Турцией богодарованным, как выразился сам Александр, Бухарестским миром, был избран комитетом 5 августа, в тот самый день, как кровопролитная битва кипела под стенами и в стенах Смоленска. Через три дня, 8 августа, император лично объявил Кутузову о назначении его главнокомандующим всеми армиями и ополчениями, и в то же время известил об этом Барклая, Багратиона, Тормасова и Чичагова, шедшего из Молдавии и Валахии на соединение с 3-й армией.

Все они получили рескрипт одинакового, следующего содержания: «Разные важные неудобства, происшедшие после соединения двух армий, возлагают на меня необходимую обязанность назначить одного над ними главного начальника. Я избрал для сего генерала от инфантерии князя Кутузова, которому и подчиняю все четыре армии. Вследствие сего предписываю вам со вверенной вам армий состоять в точной его команде. Я уверен, что любовь ваша к Отечеству и усердие к службе откроют вам и при сем случае путь к новым заслугам, которые мне весьма приятно будет отличать надлежащими наградами».

Барклай де Толли, получив отправленный к нему рескрипт 15 августа, в Вязьме, тогда же отвечал государю: «Всякий верноподданный и истинный слуга Государя и Отечества должен ощущать истинную радость при известии о назначении нового главнокомандующего всеми армиями, который уполномочен все действия вести к одной цели. Примите, Всемилостивейший Государь, выражение радости, которой я исполнен. Воссылаю мольбы, чтобы успех соответствовал намерениям вашего величества.

Что касается меня, то я ничего иного не желаю, как пожертвованием жизни доказать готовность мою служить Отечеству во всяком звании и достоинстве». О назначении Кутузова 1-й армии было объявлено, в день получения рескрипта, следующим приказом начальника главного штаба Ермолова: «Его светлость генерал от инфантерии князь Голенищев-Кутузов по высочайшему повелению назначается главнокомандующим 1-й, 2-й, 3-й и Молдавской армией».

Возвещение это было принято с восторгом в обеих армиях, утомленных продолжительным, почти безостановочным отступлением, казавшимся как бы оскорбительным для чести Русского оружия. Теперь, с назначением Кутузова, со славой служившего под знаменами Румянцева и Суворова, и еще недавно разгромившего турок, все оживали надеждою, что он прекратит отступление и даст решительную битву Наполеону, битву, которой жаждали все в России и в которой все видели предел неприятельскому вторжению. Назначение Кутузова, вождя с русским именем, удовлетворяло и народному самолюбию; особенно в такую эпоху, когда начиналась война народная.

Высочайший рескрипт, подчинявший все четыре армии новому главнокомандующему, не имел, впрочем, никакого влияния на распоряжения Барклая, который, как выше сказано, 16 августа продолжал отступление к Федоровскому. Извещая государя о намерении своем занять позицию при Царево-Займище и дать там генеральное сражение, он, между прочим, писал: «Не намерен я теперь, когда наступают решительные минуты, распространяться о действиях вверенной мне армии. Успех докажет, мог ли я сделать что-либо лучшее для спасения государства.

Если бы я руководим был слепым и безумным честолюбием, то, может быть, ваше императорское величество изволили бы получать донесения о сражениях, и, невзирая на то, неприятель находился бы под стенами Москвы, не встретив достаточных сил, которые были бы в состоянии ему сопротивляться».

Поутру 17 августа обе армии пришли в Царево-Займище и, готовясь к сражению, начали укрепляться редутами с фронта и обоих флангов, между тем как Коновницын, с арьергардом, отступив от Вязьмы по зажжении всех тамошних магазинов, остановился в 18-ти верстах от Царева-Займища, а Милорадович, с резервом из 15 тысяч человек, пришел в Гжатск. В то же утро приказ генерала Ермолова известил армию о скором приезде нового главнокомандующего, который и прибыл вечером, вместе с Беннигсеном, незадолго перед тем уехавшим из армии, вследствие разномыслия своего с Барклаем. Прежняя приязнь между ними уступила теперь место чувству взаимного нерасположения и никогда уже не восстановлялась.

Возвестив армии о своем прибытии особым приказом, Кутузов объявил, что каждый из главнокомандующих остается при прежней своей власти, «Учреждением о Большой Действующей армии», ему присвоенной; что генерал Беннигсен поступает в такое же отношение к главнокомандующему всеми армиями, в каком находились начальники главных штабов к главнокомандующим каждой армии, порознь, и что, по случаю предназначения прибывших в Гжатск резервов на укомплектование 1-й и 2-й армий, приведшему их генералу Милорадовичу вверяется начальство над 2-м и 4-м корпусами (Багговута и графа Остермана) 1-й армии.

Таковы были первые распоряжения Кутузова по прибытии его в Царево-Займище. Осмотрев избранную там позицию, он сначала, как казалось, одобрил ее, ибо велел ускорять построением редутов, но около полудня 18 августа, после совещания с Беннигсеном, велел прекратить работы и отступать далее.

Обстоятельство это приписывают тому, что Кутузов согласился с представленным ему Беннигсеном мнением о неудобствах Царево-Займищевской позиции, находя ее и сам слишком открытою. 19 августа, когда обе армии, миновав Гжатск, пришли к деревне Ивашковой, последовали еще новые назначения в главном штабе Кутузова: генерал-майору Вистицкому велено было принять должность генерал-квартирмейстера соединенных 1-й и 2-й армий, генерал-квартирмейстеру 1-й армии полковнику Толю находиться при главнокомандующем всеми армиями, а полковнику Кайсарову состоять также при нем, в должности дежурного генерала, с тем что все приказы по армиям, им подписанные, должны были почитаться равносильными подписанным самим главнокомандующим.