Мы из ЧК - Толкач Михаил Яковлевич. Страница 18

— Дэ вин зараз?

— А хто ж його знав… Мэнэ заманив… Тащут силком! — хныкал Пономаренко, пытаясь разжалобить Васильева.

Окончательное решение принимал Леонов. И он приказал:

— Пономаренко — в трибунал!

Придурковатая медлительность Луки моментально пропала. Маленькие глазки засветились лютой ненавистью:

— Всех вас повесят! Вашу комсомолку — первой! На части раздерут. Ее добре приметили…

Разгром этой крупной банды еще раз убедил Леонова и других чекистов нашей группы в необходимости более широкого привлечения жителей к борьбе с разбоем и террором…

— Я поддерживаю Семена Григорьевича! — горячился, как обычно, Иосиф Зеликман. — Крестьяне поворачиваются лицом к Советской власти — продналог сделал свое дело. Опираясь на бедноту, в каждом населенном пункте, прилегающем к железной дороге, нужно иметь своих помощников. На крупных узлах — большевистский актив. Одни чекисты — песчинки в море!..

— Дело ваше решать, Федор Максимович, но революционная бдительность превыше всего, — вмешался Бижевич. — Допустим массу людей к секретам — болтунов хоть отбавляй! Капитализм оставил нам добра — вспомните Панко Крука. Урок!

Панко Крук действительно позорное пятно в нашей жизни. Речистый светловолосый парень несколько раз помогал чоновцам ловить беспризорников. Его зачислили в заградительный отряд на станции Пятиматка. Родители Крука приторговывали на вещевом рынке Сечереченска, на Озерке.

Бижевич был против этого парня. Но протест его не приняли во внимание. И вот однажды в пассажирском поезде, идущем из Одессы, Крук задержал подозрительного мужчину с тяжелым баулом. Панко повел его в оперативный пункт ЧК. По дороге задержанный стал упрашивать:

— Отпусти! Сахарину дам.

Панко заколебался. А мешочник уже сунул ему в руку золотую пятерку. Крук и совсем размяк.

— Чого натолкал в торбу?

— Муки выменял… Семья большая и все больные, — плакался задержанный и дал чекисту еще одну золотую монету. — Отпусти ради бога!

Крук вернулся с мешочником на перрон, провел в вагон и усадил в купе:

— Доедешь надежно. Я скажу своим ребятам…

В Сечереченске заградительный отряд опять проверял пассажирский поезд и вновь задержал мешочника.

Досмотр вел Бижевич. В тяжелом бауле под кусками сала, в тайнике чекисты обнаружили несколько килограммов сахарина, много золотых монет царской чеканки, разбитые золотые оправы икон.

— Обманул, сопляк проклятый… Штоб ты подавился моим сахарином… Штоб твои детки наглотались иголок, — бурчал задержанный, злобно поглядывая, как чекисты составляют опись обнаруженных ценностей.

Бижевич поднял голову:

— Кто обманул? Какой сопляк?

Валютчику терять было нечего. И он все рассказал.

Бижевич ликовал, арестовывая взяточника. Панко Крук по приговору коллегии губчека был расстрелян.

Но и Бижевича валютчик Измаил Петерсон провел как мальчишку. Чекисты, отобрав у арестованного ценности, отвели его в комнату предварительного заключения.

— До ветра треба! — сразу же попросился Петерсон в уборную.

Конвоир по неопытности доверился, а матерый спекулянт, когда привели его в туалет, без шума выдавил доску на ту сторону уборной — и до свиданья! Хватились валютчика — где там! Лишь к концу двадцатых годов судьба столкнула меня с Петерсоном. Но об этом дальше…

Юзеф Леопольдович, обжегшись, как говорится, на молоке, стал дуть и на воду. Он отстаивал келейные методы работы органов государственной безопасности, считал, что секретность — и лишь она одна — спутник работы чекистов.

Но тогда, на совещании у начальника дорожно-транспортной ЧК, Бижевич не получил поддержки.

— Красная армия демобилизуется, и сил чекистов недостаточно, чтобы самим ликвидировать бандитизм на Украине, — говорил в заключение Платонов. — Коллегия губернской ЧК создает мощный отряд под командованием Александра Попруги. Отряд будет дислоцироваться в Нижнеднепровске. На первом Всеукраинском совещании чекистов при Центральном Комитете КП(б) Украины принято решение создавать повсеместно из молодежи добровольческие коммунистические отряды особого назначения. Бандитизму наступит конец — партия всерьез берется за это…

Опираясь на трость, поднялся Павел Бочаров. Бледное лицо его порозовело.

— Прошу послать меня в самый пораженный бандитизмом район.

Бижевич скептически усмехнулся.

— Направить его в Гусиниху — там каждый бандит.

— Если можно, давайте Гусиниху, — отозвался Павел.

Мысленно я даже упрекнул друга: «Не храбрись! Ведь едва на ногах держишься…»

Наше совещание было прервано самым неожиданным образом. Дежурный чекист ввел в кабинет молодую женщину в ярком ситцевом платье. Брови подрисованы. Губы густо напомажены. Голос хриплый, как у пропойцы. Глаза — шальные.

— Вон он, сволочь! — Она смело шагнула к Вячеславу Кореневу и залепила ему звонкую пощечину.

Дежурный запоздало схватил ее за руку. Она взвизгнула:

— Не смей крутить руки!

Большинство чекистов знали ее — Зойка Рыжая! Работала она стрелочницей, поведения была легкого.

— В чем дело? — Платонов недовольно смотрел на дежурного чекиста.

Зойка вынула из-за пазухи мятые керенки, давно не имевшие хождения, и бросила их на стол Платонова.

— Вот он дал мне! Что это?.. Подлюга, обманул честную женщину, сунул фальшивки. Поблагодарил, называется! А я, дура, в темноте поверила: чекист все-таки…

— У вас все? — опять спросил Платонов.

— Нет, не все, гражданин начальник. Не все! Сегодня вижу: с женой идет. Чин-чинарем, как фон-барон. Фу-ты, ну-ты! «Подойти да ткнуть ему в харю бесстыжую эти керенки», — подумала я. Но я, честная женщина, понимаю: спорчу жизнь человеку. Засунула руки в рукава и решила: «Иди, хамлет!» Вот, знайте с кем работаете!..

Коренев сидел весь красный, глаза его блудливо бегали по сторонам. Ничего не попишешь, правда! С огромной болью в голосе Бижевич сказал:

— Эх, Коренев!

— По-моему, все ясно. — Платонов прошелся саженными шагами по кабинету. — Прений открывать не будем!

«Братишку» отчислили из ЧК…

Вовлечение местного населения в борьбу с бандами было одобрено коммунистической партией. «Селянская правда», газета Екатеринославского губкома КП(б) Украины, сообщала о том, что беднота на своем втором губернском съезде решила:

На бой с контрреволюционным отребьем поднялась молодежь и комсомольцы села.

Просьбу Павла Бочарова руководство ЧК удовлетворило. Перед отъездом в Гусиниху он заглянул ко мне, посмеиваясь:

— Ну, Володя, давай лапу!

Павел был с толстой тростью, прихрамывал.

В лазарете пролежал больше месяца — врачи едва отходили простреленную ногу. Мне было жаль товарища, и я заикнулся, мол, отдохнул бы… Павел резко перебил:

— Не отпевай меня, Гром, раньше смерти! Знаешь, Володя, хочется доказать таким, как Бижевич, что население само расправится с бандитами. Подучить его надо, и никаких варяг не потребуется. В самом уезде найду таких помощников! С умом только начать… Как считаешь, Володя, получится у меня?..

Смотрю на Бочарова и припоминаю, каким был он в Рязани. Где его бесшабашная удаль? Она стала его умной храбростью. С годами он научился сдерживать свой порыв. ЧК научила его организованности. После долгого молчания я ответил:

— Получится, Паша! Я верю тебе. Ты ведь такой…

— Ну-ну, запел! Спасибо на добром слове.

Наваливаясь на трость, Бочаров покинул мою комнату.

И вскоре из уезда пошли хорошие вести о коммунистическом отряде. Павел быстро собрал актив, повел его в жаркие схватки с врагами.

Как-то грабители после налета на железную дорогу съехались в село Софиевку, по своему обыкновению запьянствовали. Изрядно захмелев, они хватали и насиловали молодиц. Из села к Бочарову примчался паренек:

— Выручайте!