Старики и бледный Блупер - Хэсфорд Густав. Страница 9
Искренне Ваш,
Джефф
Дорогой американец:
Мне хотелось бы поговорить с тобой по-настоящему, а не через открытку. У нас есть собака, она такая четкая. Она черная, с длинными волосами. Меня зовут Лори. Я всегда буду упоминать о тебе в своих молитвах. Скажи всем, что я люблю их всех, и тебя тоже. Ну, пока.
Твой друг Лори
Стропила читает эти письма вслух. Он еще способен умиляться.
А по мне эти письма – что туфли для покойников, которые ходить уже не могут.
Когда начинает темнеть, мы с Стропилой добираемся на попутках до хибары, отведенной для информбюро в расположении штаба 1-й дивизии морской пехоты.
Стропила пишет письмо матери.
Достаю черный маркер и ставлю жирный крест на числе 59 на крутом бедре голой женщины, которую я нарисовал в натуральную величину на фанерной перегородке позади своих нар. На моем бронежилете, на задней стороне – уменьшенная копия той же самой женщины.
Практически у каждого морпеха во Вьетнаме есть свой стариковский календарь его срока службы – обычных 365 дней и еще двадцать как бесплатное приложение за то, что он морпех. Некоторые рисуют их маркерами на бронежилетах. Некоторые украшают ими каски. Некоторые накалывают. Есть и трафаретные картинки Снупи, на которых его собачье тело разделано на части бледно-голубыми чернилами, или каска с парой ботинок – "Старик". Рисунки бывают разные, но самый популярный – полуженщина-полудевочка с большим бюстом, которая раскроена на кусочки, как сборная картинка-головоломка. Каждый день очередная деталь ее соблазнительного анатомического устройства затушевывается, а та, что между ног, естественно, остается на последние несколько дней в стране.
Сидя на шконке, я печатаю на машинке свой отчет о высоте 327, этом оазисе для военнослужащих, о том, как всем нам, добропорядочным юным гражданам Америки, гарантируются здесь ежедневные рационы хавки, и о том, как те из нас, кому повезет посетить тылы, смогут посмотреть, как Мистер Джон Уэйн с помощью каратэ забивает Викторов Чарли до смерти в цветных мультиках про войну в каком-то другом Вьетнаме.
Статья, которую я пишу на самом деле – шедевр. Требуется настоящий талант, чтобы убедить людей в том, что война – это прекрасное приключение. Поезжай один, приезжайте все в экзотический Вьетнам, жемчужину Юго-Восточной Азии, здесь вы познакомитесь с интересными людьми, наследниками древней культуры, которые пробудят в вас интерес к жизни… а еще вы сможете их убить. Стань первым парнем из своего района, кто откроет официальный счет убитым врагам.
Валюсь в койку. Пытаюсь уснуть.
Заходящее солнце заливает оранжевым светом рисовые поля за проволочным заграждением.
Полночь. Где-то под нами, в деревне Догпэтч, гуки запускают фейерверки, отмечая вьетнамский Новый год. Мы с Стропилой забрались на жестяную крышу нашей хибары, откуда лучше видны салюты посерьезнее, освещающие аэродром Дананга. 122-миллиметровые ракеты падают с темного неба. Я вскрываю банку "B-3", и мы едим джонуэйновские печенюшки, макая их в ананасный джем.
Не прекращая жевать, Стропила говорит:
– Я думал, должно быть перемирие, ведь Тэт у них – великий праздник.
Пожимаю плечами.
– Ну, наверное, лишь из-за того, что сегодня праздник, трудно отказаться от удовольствия пострелять по тем, кого уже давно пытаешься пристрелить.
И вдруг "у-у-у-ш-ш-ш…"
Это по нам.
Я спрыгиваю с крыши.
Стропила, раскрыв от изумления рот, вскакивает на ноги. Он смотрит на меня сверху вниз как на сумасшедшего.
– Что…
Мина разрывается на палубе в пятидесяти ярдах от нас.
Стропила слетает с крыши.
Рывком поднимаю Стропилу на ноги. Пихаю его. Он валится в блиндаж из мешков с песком.
Повсюду вокруг холма оранжевые пулеметные трассеры взлетают к небу. Летят в противника мины. Бьет артиллерия. В нас летят ракеты. Осветительные заряды вспыхивают над рисовыми полями. Ракеты блестят, плавно скользя вниз на миниатюрных парашютах.
Пару секунд прислушиваюсь, потом хватаю за шкирку Стропилу и втягиваю его в хибару.
– Хватай оружие.
Беру свою M16. Щелкаю магазином. Кидаю набитый магазинами подсумок Стропиле.
– Вставляй магазин, и патрон – в патронник. Заряжай.
– Но ведь так не положено.
– Делай что говорят.
За дверью штабные из окружающих хибар несутся, запинаясь, в стрелковые ячейки на рубеже обороны. Они в одном исподнем, ежатся в мокрых окопах. Напряженно вглядываются в темноту за проволокой.
Там, внизу, на аэродроме Дананга, ракеты Виктора Чарли ливнем бьют по бетонным конюшням, где крыло авиации морской пехоты держит свои штурмовики F-4 "Фантом". Ракеты мерцают как фотовспышки. Затем вспышки лопаются. И раздается барабанный бой.
Информбюро на высоте напоминает карнавал, на который все пришли в зеленых костюмах – много-много человек. Служаки так и хотят показать себя бесстрашными командирами. Новички готовы обмочиться от страха. Говорят все сразу. Все ходят взад-вперед и смотрят туда-сюда, ходят и смотрят. Большинство из этих ребят в говне еще ни разу не были. Зверство не волнует их так, как волнует оно меня, потому что так, как я, они им еще не прониклись. Им страшно. С ними смерть еще не побраталась. Потому они и не знают, о чем говорить. Они не знают, что им надо делать.
Входит наш начальник майор Линч и приводит всех в кондицию. Он сообщает, что Виктор Чарли воспользовался праздником Тэт и начал наступление по всему Вьетнаму.
Нападению подверглись все основные объекты во Вьетнаме, имеющие военное значение.
В Сайгоне посольство Соединенных Штатов захвачено отрядами смертников. Кхесань тоже вот-вот захватят, как Дьенбьенфу. Термин "укрепленный район" отныне потерял всякое значение. Всего в пятидесяти ярдах от нас на высоте, возле генеральских апартаментов, отделение вьетконговских саперов разнесло ранцевыми зарядами центр связи. Наш "побежденный" противник взбрыкнул поразительно мощно.
Все начинают говорить одновременно.
Майор Линч спокоен. Он стоит в центре этого бедлама и пытается отдавать нам приказания. Никто не слушает. Он заставляет нас себя услышать. Его слова вылетают отрывисто, как пули из пулемета.
– Задернуть молнии на бронежилетах. Ты, морпех, каску надень. Примкните магазины, но не досылайте патрон в патронник. Всем приказываю заткнуться на хер. Джокер!
– Ай-ай, сэр.
За спиной майора Линча флаг Корпуса морской пехоты – кроваво-красный, с орлом, земным шаром и золотым якорем, на нем надписи: U.S.M.C. и Semper Fidelis. Майор стучит пальцем мне по груди.
– Джокер, я приказываю снять этот чертов значок. Ну, как это будет выглядеть? – тебя убьют, а у тебя пацифик на груди.
– Ай-ай, сэр!
– Двигай в Фубай. У капитана Января сейчас каждый на счету.
Стропила делает шаг вперед.
– Сэр? Можно мне поехать с Джокером?
– Что? Громче говори.
– Я Комптон, сэр. Младший капрал Комптон. Я из фото. Хочу в говне побывать.
– Разрешаю. И – добро пожаловать на борт.
Майор отворачивается, начинает орать на новичков.
Я говорю:
– Сэр, я думаю, что не…
Майор Линч раздраженно оборачивается ко мне.
– Ты еще здесь? Исчез, Джокер, и порезче. И салагу забирай. Отвечаешь за него.
Майор отворачивается и начинает рявкать, отдавая приказы по организации обороны информбюро 1-й дивизии морской пехоты.
На аэродроме Дананга царит хаос, вражеские ракеты похерили кучу хибар, морпехов и "Фантомов". Обращаюсь к крысе в очках с толстыми стеклами. Крыса читает сборник комиксов. Используя свой голос как командное средство, довожу до этой крысы, что я офицер и имею личное поручение от командующего корпуса морской пехоты. Мы со Стропилой занимаем приоритетное место в очереди, и потому вынуждены ждать всего девять часов, пока вместе с сотней служак из морской пехоты не запихиваемся во чрево транспортника C-130 "Геркулес", как в пещеру.