Богдан Хмельницкий и его характерники в засадах и битвах - Андреев Александр Радьевич. Страница 2

– У тебя, ясновельможный, невинные глаза, как у всех негодяев!

В не желавшем умирать за чужие доходы коронном войске послышались разговоры: «Что из того, если мы победим Хмельницкого? Гнездо мятежа в Украине плодовито. Даже если бы мы были сторукие гиганты, то и тогда бы не совладали с этой казацкой гидрой, у которой вместо одной срубленной головы вырастают десять. Если мы погубим наше войско, то для Речи Посполитой случится великая беда. На бога, панове отступаем». Отступали шляхтичи во главе с Потоцким и жгли Украину везде, куда могли дотянуться, инстинктивно понимая, что уже никогда не вернутся на ее молочные реки и кисельные берега, слыша слова Хмельницкого, что польское войско само зажгло себе погребальные факелы.

В ночь на 14 мая польское войско у Корсуни встало на прекрасной позиции, имея между собой и догонявшими их казаками реку Рось. Это была сильная боевая позиция на возвышенности, и выбить с нее десятки тысяч хорошо вооруженных и обученных жолнеров можно было только в кровопролитном бою грудь в грудь, при условии, что атакующих втрое больше защищающихся. Поляки быстро успокоились и приободрились, жолнеры быстро возводили в прямоугольном шляхетном лагере высокие валы, выкапывали глубокие рвы и окопы, а из коронных шатров на холме под звон серебряных чарок и келехов уже раздавались гоноровые разговоры, которые не мог слушать даже заткнувший уши Вседержитель:

– Ясновельможный так все село и сжег дотла? Со всеми хлопами? Вот начадил быдлятиной сильно!

– Досконале! Не манерничать надо со скотами, а лить им сала за шкуру.

– У меня, проше пана, если хлопы чуть слово скажут, сейчас их на кол и падла их не велю хоронить, а бросать по полям.

– Отлично удобрение, ясный пане.

– Панове, остановитесь! После вас ничего не останется ни богу свечка, ни черту кочерга! До правды, чуть что – я всех на свой суд, и тут же у меня все виноваты. Конфисковал имущество, проше пана, и wszistko w porzadku.

– Остроумно и досконале, ясновельможное панство. Нет никакого украинского народа, есть только наше рабочее быдло.

Не понимали шановные и гоноровые шляхтичи, что подобного слова могут произносить только нелюди, и вот-вот заговорят долго слушавшие панские беседы казаки. Так заговорят, что враз опухнут чертовы панские уши от казацких речей.

К вечеру 14 мая у Роси встало подошедшее от Чигирина восставшее войско Богдана Хмельницкого, все успевшего и все подготовившего. Казаки быстро стали строить свой оборонный табор и тут же через недалекую речную воду с пропахшего спиртным и уже укрепленного польского лагеря донеслось:

– Эй, собаки, сколько всего быдла в вашем лагере?

Казацкий ответ был мгновенным:

– Хлопцы с собой быдла не брали, завтра возьмем в вашем лагере.

Даже опешившие от жутко-веселого ответа шляхтичи понимали, что следующим утром прогремит решающий бой только для Украины, но не для Польской Короны. Погибнут рыцари Хмельницкого и негде будет взять других опытных бойцов, а значит, конец украинскому народу. Погибнет польская армия и король объявит в Речи Посполитой всеобщее шляхетское ополчение, королята оплатят новых наемников из Германии и Швейцарии, и все начнется сначала. Чем ты думал, Хмельницкий, когда поднимал бунт? Ты здорово помог гоноровому панству, бывший чигиринский сотник. Видно, напрасно говорили в Варшаве, что сам Конде Великий называл тебя природным полководцем. Завтра мы разобъем тебя, Зиновий-Болгдан и не возьмем в плен ни одного твоего схизмата. У Украины больше не будет казаков, а значит, не будет и Украины. У тебя, казацкий атаман, стоит за Росью пятнадцать тысяч твоих лайдаков и четыре тысячи татар. А где же твои сто тысяч хлопов? Интересно, твои пушкари умеют стрелять из притащенных к Роси орудий? В нашем шляхетском войске двадцать пять тысяч опытных и хорошо вооруженных жолнеров, которых от тебя прикрывают сорок грозных пушек. Ты на кого поднял руку, Хмельницкий? Иди, висельник, мы, паны, завтра ждем тебя в смертные гости.

Вдруг прилетел из-за Роси неслышный пока гетманский ответ и тут же почему-то убавилась пыхатая спесь уродзонных: «Шляхте нет места на земле, это позор человеческого рода. Вы, панки, жирные вши на нашем богатом воротнике, состоите целиком из одного жрущего в три горла ненасытного рта. Теперь я – ваша кара, ваш судья и палач. Мы будем судить вас голосом нашей совести. Это будет сабля, вся в человеческих слезах и крови. Вы же сами этого очень хотели!»

Коронные полководцы в подзорные трубы пересчитали за Росью всех казаков. Забыли они только о том, что в десяти километрах сзади от их почти неберущейся позиции ждала уродзонных Гороховая Дубрава. Узкая и единственная дорога немыслимого для поляков отступления от Корсуни шла между двумя лесистыми грядами холмов к Гороховой Дубраве и никак нельзя было развернуть на ней фронт панцирных хоругвей. А в конце этой дороги, в самой узкой Крутой Балке, уже выстраивались шесть тысяч отчайдухов, сделавших невозможный обходной марш, и их предводитель яростный Максим Кривонос с трудом отодрал пальцы от своей всегда готовой к битве страшной сабли. Заступы вгрызлись в дорогу и полетела на нее земля, и появились быстро глубокие рвы и высокие валы поперек этого пути позора, и окопы и траншеи вдоль нее, и уже закрывали окопы непролазные засеки из поваленных деревьев, а прямо в лоб возможным полякам улыбались четыре казацкие орудия с большим запасом дробной картечи.

Богдану Хмельницкому опять был нужен полный разгром регулярных хоругвей двух коронных гетманов, ибо только их уничтожение могло дать ему время для создания армии и Украинской державы до следующего нападения нового войска богатой чужими деньгами Жечи – Речи Посполитой. По стратегическому замыслу казацкого гетмана меньшие числом воины при поддержке орды Тугай-бея должны были выманить поляков из не берущегося штурмом лагеря, проводить их с почетом до Гороховой Дубравы, загнать в засаду и уничтожить совсем. В невозможном боевом деле казацкие рыцари должны победить или умереть. Спокойно гудел успокоившийся от страха польский лагерь, знавший, что завтра он атакует и убьет никчемных хлопов. В накатившей короткой майской ночи тихо спал казацкий табор. Витязем были нужны все силы и еще силы, и неведомо еще какие силы, чтобы победить в непобедимом бою. У сильного всегда бессильный виноват. Завтра, 15 мая 1648 года, про героев Богдана Великого так не посмеет сказать никто.

Рассветный туман от Роси расползался в стороны стоявших на расстоянии полутора километрах друг от друга польского и украинского лагерей. Польская легкая и тяжелая конница медленно строилась справа от центральных таборных ворот, из которых неспешно выходила мушкетная пехота, неотвратимо заполняя пространство у речного берега. На противоположной стороне уже выстроились казацкие полки. Хмельницкий знал, что правый фланг его войска упирается в заболоченную пойму, по которой не смогут пойти в атаку ни конные, ни пешие жолнеры. Справа уже стояла орда Тугай-бея, готовая к пусть и медленному, но к широкому фланговому удару. Взятые в Желтых Водах тяжелые орудия были расставлены по казацкому фронту в трех батареях, но их ядра не долетали до польских укреплений. Пушкари были готовы начать частый огонь, чтобы закрыть черным дымом передвижения полков Хмельницкого, который понимал, что ударить в центр его позиции может только сумасшедший, решивший положить свое войско под дробовой и картечный ураган противника. Потоцкий должен атаковать его левый фланг там, где Роси почти нет. Именно там тремя линиями казацкий гетман выстроил свои лучшие пешие и конные полки, за которыми Ганджа расставил пятнадцать крепких возов-тачанок и уже на них стояли прикрытые железом легкие пушки-фальконеты. Слева же на холме находился шатер Хмельницкого и весь его штаб, за которым незаметно для вражеского берега выстроились два лучших запорожских конных полка. Хмельницкий сосредоточил на месте предполагаемой шляхетной атаки почти десять тысяч воинов, атаковать которых должны были более пятнадцати тысяч лучших польских жолнеров. Богдан уже знал, что бойцы Кривоноса готовы встретить отступавшего врага в засаде Крутой Балки и что посланный им казацкий отряд успел разбить и раскопать вторую дорогу к Богуславу, по которой могли отойти поляки. До частных хоругвей Иеремин Вишневецкого, находившихся недалеко от полтавских Лубен, было более ста километров, но особые группы запорожцев по приказу гетмана уже собрали и угнали в тайные места на Днепре все лодки от Черкасс до Кременчуга, и внезапного удара восьми тысяч солдат шляхетных полков в казацкий тыл можно было не опасаться. Богдан Великий всегда предусматривал все и вся, побеждая противника не только в кровавых битвах, но и удушая его в мягких кошачьих объятиях неожиданной смерти, от которой не было защиты, потому что нельзя защититься от того, чего не видно.