Шпион номер раз - Соколов Геннадий. Страница 4

В графстве Шарлотт, штат Виржиния, на родине сэра Дэвида Брюса, в богатой редкими изданиями и старыми фолиантами библиотеке его родового имения, расположенного неподалеку от плантации Статтон Хилл, хранятся многочисленные дневники бывшего посла США в Великобритании, Германии, Франции, Китае, а также по совместительству агента американской разведки.

Сэр Дэвид, без сомнения, был великий человек и выдающийся государственный деятель. С этим не поспоришь. Но был он также и порядочный графоман. Писал в своих личных дневниках обо всем понемногу, но каждый день и без перерыва, практически всю жизнь. В тетрадях американского дипломата и разведчика можно без особого труда найти запись от 14 июня 1963 года. Речь в ней идет об ответе на телеграмму из ЦРУ, в которой Брюсу предлагалось прокомментировать обвинения в его адрес по поводу отношений с доктором Уардом.

В дневнике посол записал, что в своем ответе в Вашингтон он отрицал даже сам факт знакомства с англичанином. В своей ответной телеграмме он называл его «сутенером», человеком без каких-либо моральных принципов, а следовательно, личностью, не достойной внимания посла Соединенных Штатов.

Но все это будет потом, а тем памятным поздним вечером 13 июня 1963 года посол сообщит в Вашингтон, что не знаком с доктором Уардом.

Для ФБР эта ложь была очевидной. Шеф федеральной службы контрразведки, «старый лис» Джон Эдгар Гувер из донесений своих агентов прекрасно знал о дружбе Дэвида Брюса со Стивеном Уардом и дал указание начать расследование о причастности посла к делу Профьюмо.

Над ветераном американской дипломатии стали сгущаться тучи…

Отправив депешу в Вашингтон, сэр Дэвид снял трубку телефона и вызвал к себе Арчибальда Рузвельта.

– Арчи, – сказал он, обращаясь к резиденту ЦРУ в Лондоне, – скажите, есть ли у вас что-нибудь на этого мистера Айванофф, приятеля доктора Уарда. Я имею в виду что-то такое, чего я еще не знаю, но должен бы знать? Вы меня понимаете? На днях к нам прилетает президент. Мне хотелось бы быть готовым к любым вопросам…

Глава 2

Красный кадет

«Мистер Айванофф» родился 11 января 1926 года в древнерусском городе Пскове. Его мать – Мария Леонидовна Каурова – была дворянкой из древней графской фамилии Голенищевых-Кутузовых. Той самой, к которой принадлежал ее знаменитый родственник фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов, волею императора Александра I возглавивший русскую армию в войне 1812 года с французами и разгромивший напавшие на Россию войска Наполеона Бонапарта.

Мария Леонидовна была ровесницей грозового XX века, так что ей недолго пришлось пожить во дворянстве. Большевистский октябрьский переворот 1917 года лишил ее не только дворянских привилегий и средств к существованию, но и родителей. Так что Марии Леонидовне Кауровой с молодых лет пришлось на себе испытать, что такое и холод и голод.

Если бы она не отважилась тогда изменить во всех документах свою родословную, вряд ли бы состоялся ее брак с Михаилом Ивановым, а значит, и не появился бы на свет их сын Женя.

Отец Евгения Михайловича, в отличие от матери, был простым крестьянином из Мытищ – небольшой тогда подмосковной деревеньки. Звали его Михаил Парменович Иванов. В Первую мировую войну он служил в царской армии рядовым, а после революции 17-го года поступил на службу в Красную Армию и вскоре стал командиром.

Его воинская часть квартировала одно время в Пскове. Там они и познакомились с Марией Леонидовной. Лишившись родителей, она вынуждена была, чтобы содержать себя и малолетнюю сестру Анну, пойти работать на местную табачную фабрику, где на всю жизнь научилась безудержно курить. Ну а Михаил Иванов, как ни странно, не только не курил, но и не пил спиртного до конца своих дней. Хотя отец и мать Иванова были людьми разного происхождения, жили они, что называется, душа в душу.

Женькино детство прошло в бесконечных переездах на новые места службы отца: Псков и Витебск, Белый и Гродно, Каунас и Рига. Менялись города и казенные квартиры, школы и дворы. Переезды в разные республики Союза заставили его с детства учиться говорить на разных языках. Живя в Витебске и Гродно, например, он выучился говорить по-белорусски. В Каунасе и Риге – по-литовски и по-латышски. Кроме того, в средней школе Женя Иванов неплохо выучил и немецкий.

Потом эта привычка быстро схватывать разговорную речь основательно пригодилась ему в работе. Жизнь в военных городках приучила юного Женьку к обращению с техникой. С ней он всегда был на «ты». Еще мальчишкой Иванов-младший научился водить отцовскую «Эмку» и приписанный к гарнизонной кухне грузовик «ЗиС-5». Успешно овладел обращением с рацией. Ну а стрелять из офицерского пистолета или солдатского карабина, бросать противотанковую гранату и пользоваться противогазом он умел не хуже любого солдата.

В тридцатые годы по радио то и дело передавали репортажи из зала Верховного суда в Москве, где бесконечной чередой шли политические процессы. Женя слушал гневные речи генерального прокурора Вышинского и сам был готов идти на борьбу с врагами народа. Считал, что в стране орудуют банды убийц и шпионов и нужно вести с ними решительную борьбу. Об этом говорили на митингах и собраниях, в школе и дома.

Не удивительно, что настроение родителей юного Женьки в ту пору было совсем не таким радужным и боевым, как у сына. А когда в 37-м, не дожидаясь неизбежного ареста, застрелился старый друг Михаила Парменовича главком Белорусского военного округа командарм Уборевич, в доме Ивановых воцарилось напряженное ожидание чего-то страшного и неотвратимого.

Всегда жизнелюбивый и общительный отец вдруг стал неразговорчив и угрюм. Мать, женщина решительная и не робкого десятка, без конца курила и нервно замирала каждый раз, когда вечером мимо их дома проезжала машина.

От надвигавшегося ареста отца спас перевод в другую воинскую часть – в Прибалтику. Мария Леонидовна немного успокоилась после того, как уже в Риге мужу присвоили звание майора.

– Раз повысили по службе, – наивно рассуждала она, – значит, арестовывать не будут.

Но аресты продолжились и в Прибалтике.

– Что делается, что творится?! – слышал Женя негодующие восклицания отца в разговоре с мамой. – Представляешь, Блюхера арестовали! Говорят, что он – немецкий шпион!.. Маша, я тебя очень прошу, – продолжал отец, – будь осторожной. И не ходи ты к этой Разумовской, пожалуйста. Ведь у нее муж работает в НКВД. Наговорят на нас такого, что ввек не отмоемся. – Но эта гроза семью Ивановых каким-то чудом миновала. Хотя дворянское прошлое жены, стань оно достоянием гласности, могло бы дорого обойтись в те годы майору Иванову. Одного лишь факта происхождения супруги из класса эксплуататоров было вполне достаточно для обвинения семьи Ивановых и в связи с контрреволюционным подпольем, и в сотрудничестве с белогвардейской эмиграцией.

Позднее, уже много позднее советские историки подсчитают, что в 1937–1938 годах сталинским режимом было репрессировано до сорока пяти процентов командного и политического состава Красной Армии от командира бригады и выше. Удар по вооруженным силам страны был нанесен ужасающий. При таких потерях любая армия резко теряет свою боеспособность. В преддверии тяжелейших сражений с гитлеровской Германией Сталин и его окружение массовыми репрессиями в армии создали вполне объективные предпосылки для крайне неудачного начала Отечественной войны.

В 1938 году в семье Ивановых произошло пополнение. Родился брат Жени – Витюшка. Мария Леонидовна не хотела рожать второго ребенка: время было уж очень неспокойное. Но в те годы действовал сталинский декрет о запрете на аборты. Аборты в СССР были запрещены в 1936 году почти одновременно с принятием советской конституции. Мать кляла этот запрет на чем свет стоит.

– Плевала я на этот сталинский декрет! – возражала она мужу. – Не буду рожать, и все!

– Маша, умоляю тебя, – безуспешно пытался урезонить ее Михаил Парменович, – всюду же уши! Зачем кричать на весь городок?! Ты же меня не только службы, ты меня головы лишишь!