В объятиях страсти - Финч Кэрол. Страница 55

Сирена взглянула на возвышавшегося над ней Трейгера, вопросительно выгнув изящную бровь в ответ на его свирепый взгляд. Ну а теперь чем он недоволен? Его неизменно хмурая гримаса успела ей порядком надоесть.

– Долго еще ты намерен наказывать меня? – выпа­лила она, больше не в состоянии играть в молчанку. – Может, если я узнаю, сколько времени мне находиться у тебя под арестом, то смирюсь и сохраню рассудок.

– Наказывать тебя? – недоверчиво повторил он. – Побойся Бога, женщина, я готов поклясться, что все было наоборот!

Сирена поразилась его извращенной логике.

– Ты похитил меня из дома, связал, как преступницу, ведомую на виселицу, и при этом утверждаешь, что я тебя мучила? – Горько рассмеявшись, она принялась тереть себя мочалкой. – Наверное, дорожная пыль въелась в твои моз­ги, Трейгер, и ты все перепутал.

– Как бы не так! – насмешливо фыркнул он, но взгляд его упал на розовые маковки грудей, и…

Помоги ему, Боже, кто вообще смог бы думать, видя столь соблазнительное тело?! Да и какой в этом прок, черт возьми? Он и так провел столько безнадежных сражений, что другому хватит на целую жизнь.

– Думаю, нам пора серьезно поговорить. Я устал от бесконечных стычек. – И Трейгер поднял руки, призна­вая свое поражение.

Сирена посмотрела на него в упор.

– Трейгер, почему ты не отпускаешь меня? – Губы ее дрожали, с трудом выталкивая слова. – Ты не любишь меня и ведешь себя так, словно я заноза, засевшая у тебя в боку. – Слезы навернулись на глаза и скатились по ее щекам. – Я не хочу делать тебя несчастным и не могу более выносить этого напряжения. Позволь мне вернуться домой и жить в уединении и покое.

Трейгер опустился рядом с ней на колени, озадаченный подобным поворотом. Признание застало его врасплох: он никак не ожидал, что Сирена, не пускаясь на хитрости, чтобы усыпить его бдительность, открыто потребует отпу­стить ее. Трейгер полагал, что Сирена попытается его со­блазнить и сбежит, воспользовавшись моментом.

Задумавшись, он машинально взял мочалку и принялся тереть ей спину. Прикосновение к ее нежной коже высекло искру страсти. Взгляды их встретились, и взаимное притя­жение заглушило голос рассудка. Никогда в жизни он не желал женщину так сильно.

Сирена наблюдала за тем, как его одежда небрежно летит на пол.

– Ты собираешься лишить меня ванны – единствен­ной радости, которую мне довелось испытать за последние две недели?

Трейгер хитро усмехнулся и опустился в воду, вытянув длинные ноги по обе стороны от нее.

– Ни в коем случае, мадам, – произнес он исполнен­ным желания голосом. – Просто я вдруг вспомнил о ру­салке, которую встретил однажды в бухте, и о той ночи, когда она соблазнила меня.

Сирена слегка зарделась и, намылив мочалку, потерла его грудь.

– И ты был уверен, что я задам тебе трепку, когда опомнюсь. Ты не доверял мне даже тогда. Сомневаюсь, что когда-нибудь я удостоюсь твоего доверия.

Трейгер поймал ее руки и заглянул в зеленые, как мор­ские глубины, глаза.

– С тех пор как я имел несчастье встретить тебя, ты, наверное, только тем и занималась, что изобретала изощ­ренные способы, как бы меня помучить, – хрипло произ­нес Трейгер, раскаляясь, несмотря на то что сидел по пояс в остывшей воде.

– Ничего такого я не замышляла, – мягко возразила Сирена, избегая его страстного взгляда.

– В чем же тогда заключались твои дьявольские за­мыслы, Рена? – И подарил ей дурманящий поцелуй.

Едва ли момент был подходящим для ответа. От объятий Трейгера мысли Сирены рассеялись, уступив огню, бушевав­шему в ее жилах. Все, чего она желала, – это таять во властном кольце рук, делить мгновения блаженства с един­ственным мужчиной, которому принадлежало ее сердце.

Когда он наконец поднял темноволосую голову, Сирена поскребла ногтями щетину на его подбородке. Трейгер по­нял намек и, взяв бритву, снова сел в ванну.

– Позволь мне, – попросила она.

Выгнув густую бровь, Трейгер уставился на нее с яв­ным подозрением.

– Вы, случайно, не задумали, мадам, чего-то, что уг­рожало бы моей жизни?

Одарив его дьявольской усмешкой, Сирена приподняла ему подбородок, приготовившись сбрить бороду.

– Подобная мысль не приходила мне в голову… до этой минуты. – По-кошачьи стремительно она поднесла бритву к его горлу.

Трейгер вздрогнул, а затем замер, понимая, что малей­шее движение может стать для него последним.

– Мне следовало трижды подумать, прежде чем дове­риться тебе, – пробормотал он, едва шевеля губами. – Не зря я мучился вопросом, что за дьявольский план зреет , в твоей голове. Надо быть редким болваном, чтобы под­вергнуться нападению сидя в ванной.

Внезапное превосходство над Трейгером опьянило Си­рену. Наконец этот мужчина оказался в ее власти, и она не собиралась отпускать его на волю.

– Да, не мешало бы тебе подумать, прежде чем лезть в воду, не зная броду, – безжалостно поддразнила она.

– Ведьма! – прошипел Трейгер, злясь на себя, что так легко попался в расставленную ею ловушку.

– Да, я ведьма, – согласилась Сирена, прижав брит­ву к горлу в ответ на попытку схватить ее за руку. – И ты будешь рабски повиноваться мне, если не хочешь ли­шиться головы по собственной глупости.

Трейгер смирился с тем, что придется выполнять все ее желания, иначе голова скатится с его плеч. Впрочем, не велика потеря, если учесть, что он уже лишился разума и здравого смысла, которыми так гордился.

– Какова твоя цена за мою шею?

Восхитительная, полная лукавства улыбка расцвела на ее лице.

– Признавайся, что безумно в меня влюблен и не возражаешь против тех беспокойств, которые я тебе при­чинила.

Трейгер с изумлением смотрел в веселые зеленые глаза. Сколько еще способен он противостоять сокрушительному воздействию этой женщины, высокомерно полагая, что время охладит его пыл. Однако чем больше стремился Трейгер освободиться, тем сильнее затягивалась петля на его шее. Он превратился в призрак из-за тщетных попыток убедить себя, что может обойтись без Сирены. Настало время забыть гордость и признать, что он проиграл ей все схватки и избежал полного разгрома, только прибегнув к тактике Вашингтона, отступавшего перед превосходящими силами. Бороться с любовью – куда более безнадежное дело, чем отстаивать независимость.

– Ты дразнишь и терзаешь меня в последний раз, – смиренно вымолвил он. – Я люблю тебя, Рена. Помоги мне, Боже, но это так.

Всю ее игривость как рукой сняло, и она уже сожалела о своем порыве. Вынужденное признание Трейгера в люб­ви не доставило никакой радости. Понурив голову, Сирена отложила лезвие в сторону.

– Прости. Мне стыдно, что я заставила тебя солгать. Отпусти меня домой, Трейгер. Так будет лучше для нас обоих.

Она начала подниматься из ванны, но Трейгер схватил ее за руку и потянул вниз с едва заметной улыбкой на губах.

– Я совсем не хотел нуждаться в тебе, испытывать яростное желание защитить тебя, держать при себе, но я больше не в состоянии бороться со своими чувствами, – признался он, обводя кончиком пальца ее манящие губы. – Это правда, поверь. Я действительно люблю тебя.

Сирена затаила дыхание, не осмеливаясь поверить тому, что услышала из его уст признание, которого ждала целую вечность. А теперь, когда до боли желала рассказать ему о своих чувствах, язык не слушался ее. Не веря своему сча­стью, Сирена взирала на Трейгера с раскрытым ртом.

– Разве тебе нечего сказать? Тебе? Неисправимой строптивице, не побоявшейся обрушиться с обвинениями на обалдевших британцев? Неужели тебе не хочется по­злорадствовать, что поймала в свои сети еще одного браво­го вояку?

Язык по-прежнему не повиновался Сирене. Трейгер хмыкнул, чувствуя, что напряжение оставляет его впервые за несколько месяцев. «Определенно чистосердечное при­знание благотворно действует на душу», – подумал он. И раз начав, уже не мог становиться.

– Я шел по жизни, не встречая никого, кто так зани­мал бы мои мысли или по-настоящему тронул сердце. Я отрицал любовь, ибо полагал, что она является признаком слабости. Но, трусливо обманывая самого себя, я жил впол­силы. Рена, мысль о том, что я могу тебя потерять, стра­шит меня больше, чем победа красных мундиров. – Трейгер бросил на нее смущенный взгляд. – Ты должна простить меня за то, как я себя вел. Я новичок в подобных делах. Занимаясь шпионажем, я привык скрывать свои чувства и мысли, и мне нелегко дается это признание.