Руденко. Генеральный прокурор СССР - Звягинцев Александр Григорьевич. Страница 58

И вот на одном из партийных собраний аппарата Прокуратуры СССР Миронов, после того как с докладом выступил Руденко, подверг его острой критике.

Рассказывает участник этого собрания Сергей Васильевич Тюрин:

«Мы привыкли к тому, что представители ЦК, присутствовавшие тогда на партийных собраниях, обычно отмалчивались, если же и выступали, то критиковали Прокуратуру СССР вообще. Мы никогда не слышали, чтобы критика касалась непосредственно кого-либо из руководства прокуратуры. Очевидно, тогда это было не принято. И вдруг слышим, как заведующий отделом административных органов начинает критиковать не только аппарат, но и самого Генерального прокурора СССР. Для нас это было непривычно, чувствовалось, что такой оборот оказался неожиданным и для самого Руденко. Обычно уверенный в себе, он в своем заключительном слове вдруг потерял уверенность, был явно растерян. Ведь критика эта с „той“ стороны всегда воспринималась очень серьезно, потому что после такой критики, как правило, следовали оргвыводы…

Критику Мироновым Генерального прокурора СССР мы… восприняли очень серьезно и, прямо скажем, с тревогой. Мы поняли, что между ними возникли серьезные расхождения».

Сейчас трудно сказать, в чем конкретно заключались эти расхождения, но по всей видимости, так считает С. В. Тюрин, речь шла о различных взглядах на роль прокуратуры в координации деятельности правоохранительных органов.

Миронов появился в ЦК КПСС в 1962 году, когда была уже принята Программа КПСС, которая бросила тогда известный лозунг, долгое время потом красовавшийся на главном павильоне Выставки достижений народного хозяйства СССР, а именно: «Партия торжественно провозглашает, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Этот лозунг уже тогда вызывал тайные усмешки у многих членов партии, но, конечно, никто его открыто не опровергал. Потом он «тихо» исчез из Программы партии, как будто его там и вовсе не было. А через двадцать лет люди шутили: вместо коммунизма получили Олимпийские игры.

Не менее авантюрной была и другая поставленная партией задача – ликвидировать преступность. За решение этой «эпохальной» задачи рьяно взялся Миронов, а подыгрывал ему тогдашний министр внутренних дел Щелоков. Победить преступность можно было только одним способом – не регистрировать преступления совсем. Но на пути стояли работники прокуратуры и лично Генеральный прокурор, требовавший от своих подчиненных решительно пресекать практику сокрытия преступлений от учета и по-прокурорски жестко реагировать на всякие нарушения со стороны органов внутренних дел. Чтобы «повязать» прокуратуру, ей всячески навязывалась роль главного координатора по борьбе с преступностью. Руденко не выступал в принципе против координации органов прокуратуры с судами и МВД, он вкладывал в этот тезис несколько иное содержание, о чем он писал в своих приказах, но и не относился к ней упрощенно.

По всей видимости, Миронов, открыто критиковавший Руденко, уже успел подготовить соответствующую почву у Первого секретаря ЦК КПСС. Как известно, Хрущев отличался безапелляционностью во взглядах, упрямством и самомнением. По словам В. И. Теребилова, длительное время работавшего в органах прокуратуры, Руденко «немного побаивался Хрущева в связи с его неудержимыми и непредсказуемыми всплесками государственной деятельности».

Думается, что Руденко хорошо помнил, как Хрущев, со свойственной ему эмоциональностью, на одном из съездов колхозников, когда некоторые делегаты посетовали на то, что, дескать, прокуроры «вмешиваются» в колхозные дела, категорически заявил, что прокурору в колхозе делать нечего.

Конечно, такое заявление Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета министров СССР создало определенные трудности в прокурорском надзоре за соблюдением законов в аграрном секторе, но Руденко тогда смог дипломатично разрешить эту проблему.

Вскоре после критики Руденко на партийном собрании в аппарате начали происходить некоторые кадровые перестановки. Второй человек в Прокуратуре СССР Александр Николаевич Мишутин вынужден был уступить свой пост первого заместителя Генерального прокурора СССР 55-летнему военному прокурору Московского военного округа генерал-майору юстиции Михаилу Петровичу Малярову. Приказом министра обороны Малиновского он был откомандирован в распоряжение Генерального прокурора СССР с оставлением на действительной военной службе в кадрах Советской армии (уволен в запас с правом ношения военной формы лишь 16 марта 1968 года).

«Ни для кого не было секретом, что это была креатура самого Миронова, который знал Малярова по совместной работе в Ленинграде. Было очевидно, что это было сделано с далеко идущим прицелом», – вспоминал Тюрин.

Михаил Петрович Маляров был своеобразным человеком, и отношение к нему в прокуратуре было двойственное. Характерна такая деталь: незадолго до назначения его первым заместителем Генерального прокурора СССР деятельность прокуратуры Московского военного округа подверглась глубокой проверке бригадой Прокуратуры Союза ССР, которую возглавлял заместитель Генерального прокурора Жогин. Проверяли, конечно, не только прокуратуру этого округа, но и деятельность всей Главной военной прокуратуры, но претензий к Малярову было много. Когда же Маляров поднялся несколько выше Жогина, то попытался «подмять» его под себя, но этого не случилось. Жогин оказался «крепким орешком», сам не раз переходил в наступление, открыто возражал ему на заседаниях коллегии. «Мы были постоянными свидетелями „пикировки" Жогина и Малярова», – рассказывал Тюрин.

Маляров родился в 1909 году на Украине, в городе Гадяч Полтавской губернии в семье неграмотного рабочего-портного. В 1917 году он начал посещать церковно-приходскую школу, но через несколько лет учебу оставил из-за отсутствия средств. В 1923 году пошел работать по найму, был портным вначале в Гадяче, а затем на швейной фабрике в Харькове. В 1930 году поступил во Всеукраинский коммунистический институт советского строительства и права. После окончания института работал политинспектором Харьковского областного отдела исправительно-трудовых работ, а в 1935 году был призван в Красную армию. Прослужив несколько месяцев красноармейцем, в том же году стал военным следователем в Житомире.

В последующие годы служил военным следователем военной прокуратуры погранвойск в Туркменской ССР, военным прокурором 4-го отдела Главной военной прокуратуры. Во время Великой Отечественной войны занимал должности военного прокурора мотострелковой дивизии, заместителя военного прокурора и военного прокурора армии. После войны он возглавил третий отдел первого управления Главной военной прокуратуры, был военным прокурором советской военной администрации в Германии, Ленинградского военного округа, некоторое время служил в КГБ, а затем вернулся в Главную военную прокуратуру, где занимал должности старшего помощника прокурора, военного прокурора Южной группы войск и Московского военного округа.

В характеристиках и аттестациях Малярова неизменно отмечался его высокий профессионализм, служебная хватка, твердость в отстаивании своего мнения. Но в то же время подчеркивалось, что он был «самолюбив и обидчив, слегка вспыльчив». Были сигналы о том, что, работая начальником 3-го отдела Главной военной прокуратуры и выступая по уголовным делам на заседаниях Военной коллегии Верховного суда СССР, он ведет себя иногда нетактично, грубит членам коллегии, «отстаивает свои явно неправильные предложения по кассационным делам». Автор «анонимки» (письмо не было подписано) считал, что Маляров «не соответствует занимаемой должности и подлежит снятию с работы».

Проверка показала, что эти доводы неправильны. О Малярове хорошо отзывался председатель Военной коллегии Ульрих (правда, его похвала сейчас звучит зловеще), а также другие члены коллегии. Чем же был недоволен автор, не подписавший письмо? Оказывается, Маляров однажды предложил Военной коллегии прекратить дело в отношении некоего Еремина, обвиненного по статьям 58,1»б» (измена Родине, совершенная военнослужащим) и 58,14 (контрреволюционный саботаж), караемые высшей мерой наказания, в связи с недоказанностью обвинения. Коллегия на это не пошла, но срок наказания снизила до 5 лет. В другой раз Маляров настаивал на прекращении уголовного дела по указанным выше статьям в отношении осужденного Буряка, и Военная коллегия с ним согласилась. Учитывая, что эти события относились к 1945–1946 годам, следует признать, что Маляров принимал неординарные решения и достаточно мужественно отстаивал свое мнение.