Полководцы Украины: сражения и судьбы - Табачник Дмитрий Владимирович. Страница 96

За время руководства академией Драгомиров неоднократно привлекался и к ряду практических задач военного строительства (вплоть до решения вопросов подводной минной обороны), и его роль в преобразовании армии лишь немногим уступала роли военных министров – вначале Милютина, а потом Ванновского.

В августе 1889 г. Александр III назначает Драгомирова командующим войсками Киевского военного округа. В этот период, после смены внешнеполитической ориентации империи, округ приобрел особое значение в планах стратегического развертывания. Будущая война с Австро-Венгрией, как уже ранее указывалось, начала рассматриваться в практической плоскости и основная роль в этом предназначалась войскам Киевского округа.

Следует заметить, что именно благодаря тогдашнему командующему Киевским военным округом основным методом подготовки войск в нем стали маневры, в которых разные рода оружия учились взаимодействию в полевых условиях. Киевские маневры стали образцом для всей российской армии, и методика Драгомирова вскоре была перенята и в других округах.

Одновременно генерал считал недопустимым подмену маневров и в целом полевого обучения «военными играми» на картах и моделях местности. Вот что Драгомиров писал по этому, крайне принципиальному для него вопросу (от решения которого зависела вся подготовка войск), дискутируя с попытками навязать офицерскому составу неверные представления: «Распространение нарезного оружия, выдвинув на первый план вопрос индивидуального развития вообще, заставило подумать и о тактическом образовании собственно. При увлечении одним маневрированием тактическое образование привелось к знанию тонкостей устава, и это не могло не отразиться вредно на складе умственной деятельности военного люда. Придя к убеждению, что стройность форм и движений составляет важнейшее в военном образовании, естественно поставили себе целью достижение в ней совершенства, мало-помалу забыли боевые цели собственно и, разумеется, оказывались несостоятельны, столкнувшись лицом к лицу с неприятелем.

При таких столкновениях обнаруживалось, что начальники, умевшие превосходно командовать, терялись, когда приходилось распоряжаться. Пока столкновения разыгрывались в нашу пользу, никто не обращал на это внимания; вспоминали, правда, что иногда начальник части, получив приказание занять, напр., деревню, спрашивал, на сколько шагов за – или перед нею следует расположиться; но это никого не останавливало, потому что подобные вопросы приписывались всегда личным свойствам вопрошавшего, а не системе образования.

Но пришли затем времена другие: за каждое слишком линейное понимание назначения неприятель стал наказывать жестоко. Заметили тогда – несколько поздно, – что недостаток распорядительности составляет общее, а не исключительное явление; что, напротив, распорядительность стала исключением. Тогда невольно задали себе вопрос: как добиться ее от начальников?

Явилось несколько разрешений этого вопроса, смотря по вкусам и взглядам каждого.

Были такие, которые находили, что если дело и шло плохо, то благодаря не ошибочной системе образования, а ее непониманию и тому, что эта система не была применена к делу с достаточной последовательностью.

Были и такие, которые, отправляясь от мысли, что успех в бою возможен только для человека нравственно и умственно самостоятельного, что, кто строит военную систему на совершенстве выучки и на гнете личности, строит на песке, – утверждали, что если таковой самостоятельности не оказалось в решительную минуту, то потому, что она не требовалась и в предшествовавшую тому эпоху мирно-военной деятельности, а, напротив, тщательно искоренялась, как нечто крайне вредное и благоустроенному войску вовсе ненужное.

Они доходили до того, что утверждали, будто какие-либо нормы для маневрирования в бою частей, больших одной тактической единицы, не имеют никакого смысла, устраняя для начальников необходимость распоряжаться и доставляя возможность, вместо распоряжения, отделываться автоматически односложной командой; что ум и воля не только не могли развиться в подобных тисках, а напротив, должны были ослабнуть, не находя в них никакой себе гимнастики; и что, следовательно, несостоятельность их, обнаруженная тяжелыми минутами, не есть принадлежность личностей, а следствие системы, по которой эти личности были приготовляемы к боевому делу.

При таком взгляде на дело, разрешение вышесказанного вопроса было просто: прежде чем хлопотать о новом, нужно очистить от нелепостей старое; не притягивать к развитию насильственно, а похлопотать сначала об уничтожении причин, тормозивших развитие в прошлом. Думать о каких бы то ни было улучшениях, не начиная их с изменения системы отношений, значило, по мнению этих господ, то же, что вырывать левой рукой насажденное правой: водотолчение, которое может быть сравнено только с шагом на месте и которое в конечном результате дает опять то же самое: умственное и нравственное расслабление, наружный блеск, внутренний разлад.

Наконец, третьи пришли в разрешении того же вопроса к такому заключению: и люди хороши, и система прежняя недурна, только неполна – в ней нет отдела, который имел бы в виду развитие собственно распорядительности. Есть, правда, маневрирование в поле; но оно требует так много места, исполнение самой незначительной задачи растягивается на такое продолжительное время, сопровождается зачастую такою путаницей, что маневрирование не может быть вполне назидательно для всех и делает невозможным передачу дела во всей идеальной чистоте. Приняты были, правда, для ослабления этого неудобства маневрирования меры довольно радикальные, вроде изыскания для маневров мест не слишком пересеченных и принятия уменьшенных, сравнительно с боевыми, дистанций между частями; но все же это не совершенно освободило практику в распоряжениях от влияния пространства и времени: недостаток весьма важный потому в особенности, что лишает возможности разрешить большое число задач.

Сознав этот недостаток разрешения тактических задач на местности и войсками, подумали, нельзя ли его устранить? Нельзя ли придумать такой способ упражнений, при котором можно бы маневрировать не маневрируя, т. е. не испытывая всех тех препятствий, местных и временных, от влияния которых не свободно ни одно действительное военное явление? При таком способе можно было бы решать большое число задач, хотя и совершенно не в тех условиях, в которых приходится разрешать их на деле.

К числу жаждущих этого улучшения в системе военного воспитания принадлежат поборники распространения военной игры в войсках; не как игры, которою можно заниматься или не заниматься, но как обязательного отдела образования, долженствующего даже иметь решительное влияние на назначения и производство.

Это последнее мнение на очереди в настоящую минуту; оно близко даже к осуществлению, и потому не лишено будет интереса для военной публики нашей уяснение вопроса – полезна или вредна военная игра; и если полезна, то в какой именно степени?

Со времени приведения в систему г. Кузьминским и доныне военная игра составляла не более как времяпровождение для офицеров, ознакомившихся основательно с военной историей, теорией тактики и с топографическим выражением местности; занимались ею преимущественно на картах; впрочем, в Академии генерального штаба последнее время стали заниматься ею и на моделях.

Теоретическая и в особенности историческая подготовка была делом первой важности при этой игре как предохранительное средство от принятия знания военной игры за знание военного дела. История, с той прихотливостью развития, с той неожиданностью разрешения, которая свойственна всему совершающемуся в действительности, предостерегала в особенности от подобного увлечения.

В начале нынешнего года г. Н. предложил распространить военную игру в войсках, заменяя карты моделями, как более удободоступными для понимания без предварительной топографической подготовки; он предлагает игру не как применение изученного предварительно, но как средство для изучения военного дела теми даже, которые им занимались прежде только с уставной, а не с тактической точки. Таким образом игра перестает быть игрою, а возводится уже на степень науки, что г. Н. и высказывает, определяя ее «наукой тактических и стратегических состязаний». Оставляя в стороне оригинальность подобного определения, в силу которого оказывается, что должна существовать также и наука состязаний, напр, в бегах, перехожу: 1) к усовершенствованиям, сделанным г. Н. в военной игре; 2) к значению, которое он дает этому приятному и невинному занятию; и 3) к пределам, которые ему полагает.