Тайна 21 июня 1941 - Чунихин Владимир Михайлович. Страница 93

Воспроизведены здесь эти строки вовсе не для очередных панегириков в адрес Сталина. Просто ещё раз хочу обратить ваше внимание на то, что работа Сталина по руководству одной только экономикой страны военного времени не была нисколько формальной или парадно-представительской. Это была действительно РАБОТА.

И как всякая работа, требовала, конечно, и времени, и сил. Сколько этого самого времени и этих самых небеспредельных человеческих сил? Как вы думаете? Особенно если помнить о том, какие фантастические результаты были в итоге достигнуты?

Сталину в начале войны был 61 год.

Здесь есть шестидесятилетние? Прикиньте-ка на себя всю гору дел, лежащих на его плечах. И представьте, что вам надо сверх этой горы навесить сверху ещё одно глобальное дело, сложнейшее, малоизученное и подлежащее самому скрупулёзному изучению. Без отрыва от производства, так сказать.

Думаю, из всего сказанного напрашивается вывод.

Перед войной Сталин непосредственно армию возглавлять не планировал. Не собирался.

Именно поэтому 23 июня сработала заготовка мирного времени. Я имею в виду создание Ставки во главе с Наркомом Обороны.

Сталин, кстати, был назначен тогда членом этой Ставки. Вполне достаточная форма взаимодействия власти с военными вопросами. В условиях обычной войны.

Но вот началась война иная.

И мгновенно высветилась вопиющая необходимость что-то менять в руководстве армии.

* * *

Теперь о генерале Павлове

Что это было? Измена? Халатность? Недомыслие?

Попробуем разобраться.

Объяснение распоряжений генерала Павлова его изменой существовало с лета 1941 года. Эти же обвинения продолжаются иногда и сегодня. Действительно, подобные действия, да еще, если вспомнить о катастрофических масштабах их последствий, кажутся на первый взгляд весьма подозрительными.

Что об этом можно сказать.

Начнём с самого начала. В момент ареста Павлов уже был обвинён как изменник. Именно такую формулировку использовал Мехлис.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОГО ПАВЛОВА Д. Г.

7 июля 1941 г.

Вопрос: Вам объявили причину вашего ареста?

Ответ: Я был арестован днем 4 июля с. г. в Довске, где мне было объявлено, что арестован я по распоряжению ЦК. Позже со мной разговаривал зам. пред. Совнаркома Мехлис и объявил, что я арестован как предатель…

Но был ли Сталин убеждён в измене Павлова? Ведь Мехлис, что бы о нём не говорили, был личностью совершенно неординарной. Его фанатичность и беспощадность соседствовали с безусловной принципиальностью. Каковы бы ни были эти его принципы, надо признать, что следовал он им безусловно, никогда и ни в чём не отступая. Даже если бы Сталин и колебался в тот момент в оценке действий генерала Павлова, Мехлис своё мнение высказал бы всё равно, одобрено это Сталиным или нет.

Другое дело, что было тогда всё же нечто такое, что прямо должно было подтолкнуть Сталина к мысли о генеральском предательстве. Предлагаю снова вернуться к воспоминаниям Главного маршала авиации Голованова. Я приводил уже этот разговор в «Запрещённых очевидцах». Напомню его ещё раз.

…Павлов поздоровался со мной, спросил, почему так долго не приезжал в Минск, поинтересовался, что мне нужно, и сказал, что давно уже дал распоряжение, чтобы нас всем обеспечивали, так как об этом его просил Сталин. Только я начал отвечать на его вопросы, как он, перебив меня, внес предложение подчинить полк непосредственно ему. Я доложил, что таких вопросов не решаю.

— А мы сейчас позвоним товарищу Сталину. — Он снял трубку и заказал Москву.

Через несколько минут он уже разговаривал со Сталиным. Не успел он сказать, что звонит по поводу подчинения Голованова, который сейчас находится у него, как по его ответам я понял, что Сталин задает встречные вопросы.

— Нет, товарищ Сталин, это неправда! Я только что вернулся с оборонительных рубежей. Никакого сосредоточения немецких войск на границе нет, а моя разведка работает хорошо. Я еще раз проверю, но считаю это просто провокацией. Хорошо, товарищ Сталин… А как насчет Голованова? Ясно.

Он положил трубку.

— Не в духе хозяин. Какая-то сволочь пытается ему доказать, что немцы сосредоточивают войска на нашей границе.

Я выжидательно молчал.

— Не хочет хозяин подчинить вас мне. Своих, говорит, дел у вас много. А зря.

На этом мы и расстались. Кто из нас мог тогда подумать, что не пройдет и двух недель, как Гитлер обрушит свои главные силы как раз на тот участок, где во главе руководства войсками стоит Павлов?..

Чем были вызваны эти слова генерала Павлова? Ведь это же даже не халатность. Это позиция. Причём позиция, очень сильно отличавшаяся в тот момент даже и от позиции самого Сталина.

Что я имею в виду? Я не говорю уже о таких «мелочах», как упомянутые ранее приказы и директивы Наркомата Обороны. Или о мерах, принимавшихся в других военных округах. Или на флоте. Или в НКВД и НКГБ. Но даже позиция самого Сталина, выраженная в его указании о придвижении к западным границам огромного количества войск, эта позиция была в данном случае проигнорирована.

А ведь нельзя забывать о том, что в это самое время Сталин получал множество сообщений от самых разнообразных источников о готовящемся германском нападении. Но обратим внимание на то, что одновременно он получает такие вот успокоительные донесения. И от кого? От командующего одного из самых важных военных округов. И не откуда-то, а прямо с самой границы.

На самом деле странно получается. Ведь прямые указания, получаемые генералом Павловым, их же надо было просто исполнять. А Павлов вместо этого настойчиво убеждает Сталина в отсутствии военной угрозы. При этом нельзя забывать, что слова эти должны были рассматриваться не просто как личное мнение генерала Павлова. «Я», в понимании командира любого уровня, это не только он сам, но и вся подчинённая ему войсковая структура. В данном случае весомость словам Павлова придавало то, что понимались они и оценивались как совокупное мнение Военного совета округа, штаба округа, аппарата разведки округа, в конце-концов. Это же были ответственные слова, на основании которых положено принимать ответственные решения. На государственном уровне.

Так чем они были вызваны?

Естественно, сразу после германского вторжения, первая же оценка в Москве недавних павловских докладов и должна была принять окраску настороженную.

Кроме того, добавьте сюда то обстоятельство, что с самого начала войны деятельность командования Западного фронта была, мягко говоря, неудачной. Оцените вот это, например.

Из протокола судебного заседания 22 июля 1941 года.

Показания подсудимого Павлова.

…Член суда тов. Орлов: А чем объяснить, что 26 июня Минск был брошен на произвол судьбы?

Подсудимый: Правительство выехало из Минска еще 24 июня.

Член суда тов. Орлов: При чем здесь правительство? Вы же командующий фронтом.

Подсудимый: Да, я был командующим фронтом. Положение, в котором оказался Минск, говорит о том, что Минск полностью обороной обеспечен не был.

Член суда тов. Орлов: Чем объяснить, что части не были обеспечены боеприпасами?

Подсудимый: Боеприпасы были, кроме бронебойных. Последние находились от войсковых частей на расстоянии 100 километров. В этом я виновен, так как мною не был поставлен вопрос о передаче складов в наше распоряжение. По обороне Минска мною были приняты все меры, вплоть до доклада правительству…

Какие это «все» меры? Доклад правительству? А как доклад правительству может улучшить обстановку на фронте? Да ещё если в докладе этом не ставятся самые простые вопросы, которые можно решить одним-двумя словами? О подчинении тех же складов, например?

Генерал-майор Рокоссовский 22 июня приказал взломать склады, подчинённые не ему. Чтобы сэкономить время, потребное на развёртывание.