Нелегалы 2. «Дачники» в Лондоне - Чиков Владимир. Страница 25

— В каком смысле?

— В самом прямом. По дороге в ассоциацию или на обратном пути нам могут устроить какую-нибудь катавасию. В нас может, например, врезаться трейлер, у которого отказали тормоза. После чего появится сообщение в газетах в траурной рамке: «Крогеры погибли в автомобильной катастрофе. Обстоятельства выясняются…»

Питер закрыл глаза, медленно представив столкновение: страшный удар и…

— Не говори глупостей, Лона! — сердито обронил он шепотом. — Мы нужны им живые, а не мертвые. И вообще… ты, по-моему, начинаешь уже паниковать, хотя на тебя это не похоже. Помнишь, Бен говорил: тот, кто не может свыкнуться с опасностью, тот не подходит для нашей работы. Не думай о ней, и все будет о’кей. А теперь готовься к праздничному приему.

— Иду-иду!

Через час они покинули дом. Когда вернулись обратно, Питер, открывая дверь, заметил на замке царапины, которых на нем раньше не было. Он, естественно, насторожился, и рука его сама потянулась к тому месту, где он обычно носил маленький пистолет. Поняв, что кто-то уже открывал дверь, он осторожно прошел по темному коридору в свой рабочий кабинет, где у него всегда хранились некоторые предметы шпионской экипировки. Почувствовав слабый чужой запах еще до того, как зажечь свет, Питер с оглядкой щелкнул выключателем и внимательно осмотрел все, что было в этой комнате. Обычный человек, не имеющий к спецслужбам никакого отношения, ничего бы не заметил, но у разведчиков, особенно нелегалов, такие штучки не проходят. Заранее используя невидимые для глаза «ловушки», профессионал всегда может установить — дотрагивался ли кто до его вещей. Пропажи чего-либо Питер не обнаружил, но по одному ему известным приметам уловил, что во всех ящиках стола кто-то аккуратно рылся, хотя все вроде бы лежало на месте. Затем он прошел в библиотеку, проверил, все ли книги на месте, потому что в некоторых из них лежали фунты и доллары в крупных купюрах, а также были спрятаны куски целлофана, использовавшегося для изготовления микрограмм. Здесь тоже все было цело, но от этого ему не стало легче: теперь он окончательно утвердился в мысли, что за ними не просто следят, а уже скрытым способом добывают доказательства шпионской деятельности.

Чтобы не высказывать Хелен своего тревожного состояния, Питер быстро разделся и лег в кровать, прикрыв глаза. Но заснуть он не мог. Состояние было тягостное: он никак не мог понять, где и когда был сделан тот неправильный шаг или случайно оброненное слово, которые могли вызвать подозрение у английских спецслужб? Мысли его перескакивали с одной на другую, он погружался в себя, начиная фантазировать о том, что когда-нибудь над тайником или при встрече с Беном ему могут закрутить руки, щелкнут наручники — и отвезут его в МИ-5, где два или три опытнейших офицера-контрразведчика поведут с ним грубую вербовочную беседу. «Но ничего у них не получится, я отмету все их грязные домогательства, — подумал он, и в этот момент вдруг какой-то жуткий холод пронзил его, и он почувствовал, как по щеке медленно прокатилась слеза. — Какая обида, столько потрачено сил и нервов на приобретение офиса, оборудование радиостанции, организацию книжного бизнеса, тайники, курьерские поездки, выходы на проверки и ожидание встреч в лондонских туманах и под моросящими и проливными дождями… Сколько сил души ухлопано на все это! И на тебе! Неужели все это кобелю под хвост?..» В груди у него с новой силой закипела ненависть, и он принялся уговаривать себя, что сейчас не время для этого чувства — сейчас нужно собраться и не показывать вида, что ты знаешь, что находишься под контролем английской спецслужбы, что полиция находится почти все время у тебя под боком, присматривая за тобой и твоим домом.

Понимая, что всякие сантименты могут только помешать делу, и зная, что он уже не в силах заснуть от нервного напряжения, Питер встал в середине ночи и уныло поплелся в свой рабочий кабинет. Усевшись за стол с бумагами, он решил закончить подготовку ответов на письма клиентов.

Увлекшись деловой перепиской, Питер потерял всякое представление о времени и не заметил, как наступил рассвет. Утром его позвала на завтрак Хелен. Наливая кофе, она тихо спросила:

— Объясни мне, Бобзи, почему Бен до сего дня не уезжает из Англии? Если он знает, что ведется слежка и Центр дал нам указание свернуть работу, то чего же он дожидается? Резервный паспорт у него имеется… Так в чем же дело?..

Питер сидел молча, погруженный в свой собственный мир, он не знал, что сказать Хелен, какие найти слова для ответа.

— Видишь ли, Лона, если за кем-то и ведется слежка, то это еще не значит, что человек засыпался, — начал он объяснять. — Бывают случаи, когда детективы берут кого-то под наблюдение просто-напросто по ошибке. Очевидно, поэтому Центр, исходя из этого, и дал ему такое расплывчатое указание: на время свернуть работу, чтобы не подвергать опасности и себя и нас.

Хелен взяла блокнот с подоконника и, как когда-то в Нью-Йорке Клод учил ее вести беседу путем переписки, черканула на первой отрывной странице:

— А не мог ли завалить нас Бен? Если взвесить все, то получается некая цепочка событий, в которой Бен и мы, на мой взгляд, нарушили главный принцип разведслужбы — конспирацию. Он, например, беспечно приезжал к нам домой раз шесть, встречался с нами у себя в офисе, как с клиентами, не соблюдая установленных правил осторожности. И самое подозрительное для тех, кто следил за ним, это то, я считаю, что он подолгу задерживался в нашем доме.

Питер почесал подбородок и после небольшой паузы, взяв карандаш, начал писать на другой странице:

— Логика правильная. Один его неверный шаг мог вполне привести к провалу, в том числе и нас. Но мне не хочется преждевременно бить тревогу, потому что все это не имеющие пока никаких доказательств наши домыслы. Лично я ничего не имею против старины Бена. Он — хороший опытный разведчик. Мы проработали с ним бок о бок уже больше пяти лет. Втроем мы прокладывали в Англии путь для нелегальной разведки и все эти годы нуждались друг в друге. Но я не думаю, чтобы Бен пошел на нарушение конспирации, когда посещал наш офис. Кстати, нас посещали, как и он, по нескольку раз многие клиенты. И они тоже, между прочим, подолгу задерживались у нас, подбирая для себя нужную литературу. И уходил он от нас, как и они, всегда со стопкой книг, на которых стоял наш фирменный знак — «Эдип и Медея». Нет, Лона, опытный Бен никогда не допускал оплошности в работе, он все время был начеку. У него, я заметил, выработалась своя, особая психология разведчика-нелегала, схожая с клятвой Гиппократа: «Не навреди». У него есть особый талант. Это — абсолютная честность, порядочность и тонкая хитрость, благодаря чему он и добился таких больших высот в коммерции и, уверен, таких же больших успехов в добывании нужной для Центра информации. Нет, Лона, он не мог сам «засветиться»! И тем более завалить нас по своей якобы беспечности. Не такой он человек! Тут что-то другое. Могли быть обнаружены материалы, заложенные им в тайник, или он попал в поле зрения при изъятии их оттуда. Мог, например, его выдать и агент, случайно проболтавшийся своим друзьям или жене. Да, никогда никто не знает, откуда его подстерегает опасность. Надо просто перестать думать об этом.

Он отложил карандаш и передал блокнот Хелен.

Больше минуты она разбиралась в его небрежно исполненной записи, а когда прочитала, тихо спросила:

— Ты уверен?

Питер пристально смотрел на нее, не говоря ни слова. Казалось, что он находился в это время в глубоком и горестном недоумении. Он и в самом деле чувствовал себя так, будто его только что предали. Потом он взял из ее рук блокнот и быстро написал:

— Нечего меня спрашивать об этом! Это все равно что спрашивать, иметь ли нам детей, зная, что их не будет у нас никогда из-за моего ранения в Испании.

— Извини, Бобзи… Я тоже не хотела подозревать его, но что-то прет из меня помимо моего желания и воли. И все-таки я считаю, что сейчас нам, всем троим, в самый раз улизнуть из Англии.