На пути к краху. Русско-японская война 1904–1905 гг. Военно-политическая история - Айрапетов Олег Рудольфович. Страница 5

Интересно, что в октябре 1902 года большие маневры были проведены и в Японии и тоже в присутствии императора. 6-я и 12-я дивизии отрабатывали на них высадку и отражение десанта и встречный бой. Японская армия прежде всего отрабатывала фланговые обходы и контрудары, а ее артиллерия действовала так, что трудно было бы надеяться на успех приемов в стиле атаки под Касторной. Это также не было секретом для русской армии. «Я стоял на батарее впереди д.[еревни] Нанден и видел, – писал в очерке, опубликованном в «Военном сборнике» наблюдатель, – как работали артиллеристы: спокойно, не суетясь, в полной тишине, словно все, что происходило вокруг, их мало интересовало, и как будто все люди, находившиеся на батарее, не знали друг друга. При таком порядке легко управлять и батареей, и огнем» {88}. Конечно, и на маневрах японской армии проявлялись свои проблемы, но ничего подобного тому, что произошло под Курском, там не было.

После атаки на Касторную победа была присуждена «южным». Генерал Л. Н. Соболев – начальник штаба Московской армии, прямо указывал, что высокая оценка действий Куропаткина рядом генералов (среди которых, кстати, был и его будущий начальник штаба ген. В. В. Сахаров, и его будущий подчиненный командующий армией ген. А. В. фон Каульбарс) объяснялась исключительно его высоким служебным положением. Великий князь, прочитав панегирический отчет о результатах маневров, даже зарекся впредь принимать участие в подобного рода состязаниях с Военным министром {89}. Гораздо более удачными были действия Куропаткина по саморекламе. «Искусность» руководства армией на маневрах, безусловно, добавила Куропаткину популярности. Одной цели он все же добился – журналист из штаба Московской армии вспоминал: «А когда, по окончанию маневра, мы стали обмениваться впечатлениями, мы наслушались немало рассказов о той простоте, с которою жил Куропаткин на маневрах, о том неусыпном труде, который он нес, подавая пример всему штабу» {90}.

По окончанию маневров был проведен смотр и парад шести корпусов, принявших в них участие {91}. 5(18) сентября на огромном поле были выстроены 163,25 батальонов, 85,5 эскадронов и сотен, 408 орудий. В строю стояло 90 генералов, 552 штаб– и 3388 обер-офицеров, 89 121 нижний чин. На трибунах за грандиозным зрелищем налюдали десятки тысяч человек. Император и шах Ирана были в центре внимания {92}. Николай был очень доволен маневрами и парадом {93}. По окончанию смотра были подписаны Высочайшие Именные рескрипты. Император был особо внимателен к Военному министру: «С особым удовольствием Я следил с все время маневров за искусным высшим управлением действиями командуемой Вами армии и высоко поучительным исполнением возложенной на нее задачи» {94}. Чрез несколько лет Куропаткин возглавил армию и показал свои возможности – он терпеливо отступал навстречу резервам, которые так и не смог рационально использовать.

Генерал всегда выезжал к войскам со своей довольно многочисленной свитой, конвоем, с Георгиевским желто-черным значком, а под Шахэ лично повел в атаку свой последний резерв – полк {95}. «За исключением казаков конвоя, – вспоминал офицер его штаба, – одетых однообразно и по форме, все остальные поражали пестротой одежды, в основе которой лежала личная импровизация. Сам командующий был неизменно одет в генеральскую серую «тужурку», подпоясанную серебряным шарфом, что представляло неожиданное сочетание домашней внеслужебной формы с парадной. В свите мелькали сюртуки, кожаные куртки разных оттенков, кителя, рубахи. Долговязый полковник Н. А. Данилов, так называемый «рыжий», занимавший в штабе самую небоевую должность начальника полевой канцелярии, облекался в мундир со всеми орденами. Казалось, он воображал себя одним из героев батальной картины эпохи 1812 года» {96}. Результат был неизбежен.

Многочисленные проблемы во внутренней политике перед войной имели и прямую связь с внешнеполитическим положением страны и будущим конфликтом на Дальнем Востоке. 6–7(19–20) апреля 1903 г. в Кишиневе произошел погром, принявший чрезвычайно значительный масштаб. 45 человек было убито, 71 получили тяжелые и 350 – легкие ранения. 700 домов и 600 лавок было разграблено {97}. Легенда о причастности администрации, и, в частности, Министра Внутренних дел. В. К. Плеве к организации погромов, или, как минимум, в снисходительном отношении к погромщикам активно распространялась С. Ю. Витте {98} и его союзниками в либеральном лагере {99}. Прямолинейный, открытый, беспощадный Плеве, казалось, был природным антиподом Витте {100}. Журнал «Освобождение», издававшийся П. Б. Струве в это время в Германии, еще накауне этих событий занял сторону Витте в его противостоянии с Плеве по еврейскому вопросу {101}. После Кишинева орган Струве нисколько не сомневался в несомненном попустительстве властей погрому и в личной вине Плеве за случившееся {102}.

18 мая 1903 г. «Times» со ссылкой на корреспондента в России опубликовал письмо Плеве к бессарабскому губернатору ген.-м. В. С. фон Раабену, «которое, как предполагается», было направлено накануне погрома, в котором содержались следующие рекомендации: «Министр Внутренних Дел. Канцелярия Министра. 25-го марта 1903 года, № 341, совершенно секретно. Господину бессарабскому губернатору. До сведения моего дошло, что в вверенной Вам области готовятся большие беспорядки, направленные против евреев, как главных виновников эксплуатации местного населения. Ввиду общего среди городского населения беспокойного настроения, ищущего только случая, чтобы проявиться, а также принимая во внимание бесспорную нежелательность слишком суровыми мерами вызвать в населении, еще не затронутом (революционной) пропагандой, озлобление против правительства, Вашему Превосходительству предлагается изыскать средства немедленно по возникновении беспорядков прекратить их мерами увещевания, вовсе не прибегая, однако, к оружию» {103}. «Освобождение» воспроизвело эту публикацию в «Times» в русском переводе, но без оговорок о предполагаемой достоверности документа, добавив: «Это наставление Министра Внутренних дел бессарабскому губернатору, кажется, должно последних сомневающихся убедить в том, какую роль играл в кишиневском погроме самодержец ф. – Плеве» {104}.

Качество подделки было очень высоким, и даже Плеве, часто не вчитывавшийся в подписываемые им документы, поначалу принял этот документ за настоящий {105}. Письмо это однозначно трактовалось как полупризнание правительства в причастности к случившемуся {106} и активно перепечатывалось европейской и американской прессой. Вскоре правда выяснилась {107}. Следствие также быстро выяснило подложный характер письма {108}, что, вообще-то, было очевидно и из самого характера действий властей. Фон Раабен сразу же обратился к военным властям для вооруженного подавления беспорядков, отказавшись при этом от того, чтобы взять на себя ответственность за применение силы. Далее произошло то, что так часто имеет место в любезном Отечестве нашем при критических обстоятельствах – чиновники, не имея четких инструкций, не решались действовать самостоятельно. Пока военные и гражданские власти выясняли, кто должен взять на себя ответственность, шел погром {109}. Министр Внутренних дел отправил Раабена в отставку за бездействие (Витте, кстати, не сделал ничего в отношении властей в Гомеле, допустившим погром во время его премьерства) {110}.