54 метра (СИ) - Попов Александр. Страница 24

В гарнизоне в детстве рассказывали пугалку. Разнополая пара крыс забежала на новую подводную лодку перед самым отходом из гавани в поход. Самку убили и думали, что решили проблему. Но позже поймали вторую крысу, самца, который приобрел половые признаки самки и, оплодотворив себя, разродился целым выводком. Дальше, как лавина, они заполонили лодку, ставшую для них домом, и съели людей. Сюжет фильма ужасов, но вдумайтесь, насколько крыса более приспособлена к выживанию в любых условиях!

Открыл глаза – сидит, сука, и смотрит глазами-бусинками. Понимает, что боюсь ее. Так, главное – медленно-медленно и не торопясь. Иначе резкое движение может вызвать панику в крысе размером с откормленную кошку, и тогда хрен знает, что будет. Сначала одна моя рука берется за край одеяла, натянутого по горло, затем другая. Возможно, мне кажется, но я вижу, как крыса смеется, оголяя остренькие зубки. Хотя скорей всего это просто оскал. Щелкунчик, где ты? Только не Боря Моисеев, лучше уж крыса. А теперь нужно резко, как при ударе, вскинуть руки с зажатым одеялом, чтобы выкинуть это животное подальше. Глаза в глаза. Ее бусинки утопали в моих широких от адреналина зрачках. Взмах. Гигантская крыса взмыла в воздух, визжа от страха полета в ограниченном пространстве кубрика. И вразнобой шевеля лапками, будто колибри во время сбора нектара, приземлилась на кровать соседа напротив. От удара тот проснулся и, увидев на животе гигантскую крысу, повторил этот трюк. С писком грызун упал на живот следующему. Тот проделал то же самое. Около двадцати взмахов пришлось пережить животному, прежде чем оно приземлилось на полу. Осмотрев почти весь наш разбуженный взвод, сидя на задних лапах, подобно суслику, «Бэтмен» шмыгнул под кровать и исчез в гниющих переборках «Перекопа». Остаток ночи решили не спать, но спустя уже пятнадцать минут все вырубились, посапывая на кислых от пота постелях. Просто подумали, что сегодня посещений уже не будет. Да и скорей всего напугалась она больше нашего…

«Перекоп» был реально учебным кораблем. Потому что выйти в море ему не позволял затопленный до второй палубы нос, на котором располагался камбуз. Это я выяснил, открыв люк посередине столовой и увидев переливающуюся мазутной пленкой морскую воду, до которой можно было дотянуться рукой. В ней принимали ванну все как одна громадные, с кошку, крысы. На корабле прием пищи приобрел новую для нас традицию, кроме вечернего чая. Каждому из нас на обед, ужин и завтрак выдавались сухари, внутри которых, помимо изюма (а может это и не изюм вовсе), копошились жучки и червячки, скорее всего, и сделавшие пористые ходы в высушенном монолитном хлебе. Ведь «все дело в волшебных пузырьках»! И перед тем как проглотить этот «мясной пирожок», двести человек стучали ими по столу, стараясь вытрясти из них всю живность. Помнится, был такой клип Майкла Джексона, где он выплясывает на столе тюрьмы во время обеда. А заключенные все вместе лупят по столам тарелками, ложками и кулаками со страшной силой, аж камера трясется, как бы бунтуя против беззакония. Так вот, это ерунда по сравнению с тем грохотом, который получался у нас. Казалось, что сошлись две конные дивизии в узком ущелье биться насмерть, стуча копытами по мощеной не к месту дороге, и эхо разносит звук по пространству, придавая оглушительный рев действу. А потом, если не было рядом офицеров, чувствуя, что коллективный мозг приобретает синхронность и единогласие с каждым ударом о стол, я вскакивал на свою привинченную к полу скамейку и подобно «Михаилу Дженькину», хватался за причинное место, голосил, что было сил. И весь народ подвывал мне, безумцу, усатому нахимовцу. Некоторые крутили пальцем у виска, говоря: «Что взять с Попова, кроме анализов?» После этого я спрыгивал на свое место и в образовавшейся тишине хрустел личинками с сушеным хлебом в унисон с коллективом.

В этом месте ничего такого не происходило. Казалось, жизнь тут идет гораздо медленней и размеренней, чем в городе. Каждый занимался своим делом. Одни драили палубу. Другие натирали до блеска медные пороги и барашки иллюминаторов. Третьи убирались в туалетах. Четвертые, свисая в специальных люльках, мыли корпус корабля. Офицеры пили. А клопы кусали Вишняка. Никого не кусали, кроме него. Вишне было от этого обидно. И все ему сочувствовали и пытались хоть чем-нибудь помочь. Клопы водятся в белье? Поменяли белье. Клопы водятся в матрасе? Поменяли матрас. Может, они в обивке кровати водятся? Переложили Вишняка на другую. Но клопы всегда находили его и кусали, а Вишня чесался и мазался йодом. «Это любовь», –подумали мы и оставили их отношения в покое. Сами разберутся.

Однажды СААВЕЙ хотел выкинуться в иллюминатор, пытаясь свести счеты с жизнью и заодно спасти свои носки, улетевшие в море. Но его поймали в последний момент за огромные ступни-ласты, дали несколько затрещин. И уже сами хотели выкинуть САКУ в порыве переживаний за его судьбу, но либо СААВЕЙ передумал, упираясь во внутренний борт корабля, либо мы не смогли скоординировать свои действия и попасть в малое пространство «окошка» извивающимся червяком СААВЬОМ. Больше всего помогал, руководя проектом, Парамон. У них там тоже своя любовь.

Еще на корабле не было вентиляции. В целях экономии энергии, которую отключали командиры сей случайно не затонувшей калоши. Поэтому тем, кому «повезло» жить ниже ватерлинии (например, мне), в помещениях без иллюминаторов, приходилось дышать в основном углекислым газом, выдохнутым несколько дней назад. При желании пукнуть обитатель нашей норы всегда выходил на трап, осознавая всю масштабность поражения и самоубийственность поступка в случае исполнения на месте. Казалось, воздух столь влажен и плотен, что из него можно скомкать невидимый снежок и запустить в товарища. Горячий комок чувствуется при попадании, как материальный предмет и обтекает, обжигая твое тело. Спать в этих условиях оказалось невыносимо. Мы мочили простыни ледяной водой и накрывались ими, пытаясь уснуть. Через час снова вставали, умывались и мочили постель. Еще через час повторяли процедуру. И так всю ночь.

Один раз, устав от подобных гонок за Оле Лукойе (сказочным персонажем, дарящим сны), я вышел ночью на палубу. Корабль казался безлюдным. Я стоял, завернутый в простыню, и вдыхал безумно сладкий воздух, от которого приятно кружилась голова. Как, оказывается, приятно дышать полной грудью морской свежестью, после стольких часов заточения без кислорода. Ветер раздувал простыню, которую я держал обеими руками на шее, и превращал ее в плащ супер-героя, несущегося сквозь тернии к звездам. В свинцово-черном небе сквозь тучи били молнии, похожие на огромные перевернутые ветвистые деревья. Гром раскатами с треском рвал незримую оболочку нашего мира. Чайки плавали на поднимающихся волнах, крича о потерянном покое, словно дети, у которых отобрали любимую игрушку. Их похожий на плач гогот нагнетал растущую в воздухе тревогу. Белые гребешки волн вздымались над толщей морской воды, покрытой рябью-чешуей от порывистого, шквального ветра. В мире носился запах незримого апокалипсиса. А я стоял на носу корабля, дышал и почему-то плакал. Может это оттого, что, оставшись наедине с прекрасной стихией, из-за излишней романтики, с которой я сейчас оказался здесь, я на секунду стал самим собой. Почему? Почему многое в жизни не так, как хотелось бы? Может, пришел мой черед задавать такие вопросы этой жизни и искать самому на них ответы?

Р.S. – Ветер, забери мои слезы… Волны, размойте мою тоску… Заберите меня к себе…

Глава 16. На природе

Под мотив песни Леонида Агутина «Босоногий мальчик», отрывок: «…Только ластоногий САКА ТАРАНТЕЛЛУ танцевал. Тра-та-та!» (аплодисменты и наступание на гигантские ботинки СААВЬА).

Говорят, учиться лучше на ошибках других. Для этого мы с младших классов изучаем историю. Читаем познавательную литературу. Анализируем происходящее. Ругаем правителей и царей. Ругаем ошибки других людей. Ругаем целые народы, обвиняя их в наших несчастьях. Ругаем Гидрометцентр. Но давайте смотреть на мир реально. Человечество существует давно и так ничему не научилось. Мы изобрели машины и компьютеры. Научились пересекать огромные расстояния за считанные часы. Лезем в космос, потому что одной Земли нам уже мало. Казни на центральной площади по праздникам поменяли на передачи по телевизору как более гуманные (хотя это еще вопрос). Боремся со смертностью и голодом, противясь законам природы. Истребляем целые виды животных по своей прихоти. Вырубаем вековые деревья, чтобы проложить очередную магистраль. Снова ругаем кого-то еще, хотя уже не замечаем, что этот кто-то давно стал нами. Мы так и остались изощренными и жестокими обезьянами-убийцами, которые слезли с дерева и убили другую мартышку размером меньше себя из-за банана палкой, валявшейся неподалеку. А потом археологи найдут сей «артефакт» и обзовут его первым орудием труда. Вдумайтесь, первый труд был направлен на уничтожение себе подобных существ. И неважно, что хвоста у нас давно нет. Все в этом мире осталось по-прежнему…