54 метра (СИ) - Попов Александр. Страница 46

СВИН отвечал за пищевой терроризм и, поэтому скоро АГЕИЧ перестал есть в нашей столовой, обнаружив несколько раз подозрительный кучерявый волосок в своей еде. Те, кто смотрел «Бойцовский клуб» и «Большую жратву» понимает, о чем я говорю. В офицерской еде постоянно обнаруживались нестандартные ингредиенты. Метод получил распространение и на других факультетах.

По выходным, когда в свободное время разрешалось поспать, подполье наносило удар по его самолюбию, поджигая в руках крепко спящих сигареты «Прима». Сырые сигареты тлели очень медленно, наполняя едким дымом весь кубрик. Командир видел это и спрашивал:

– А почему они спят с зажженными сигаретами?

– Это все злоупотребление алкоголем, товарищ капитан первого ранга, – отвечал я. – Нажрались в КАКАШКУ и спят, товарищ командир.

И ВИТЕК бегал, поднимал всех спящих с сигаретами и нюхал их рты на наличие спиртового содержания. А их рты пахли, как и положено пахнуть ртам после сна. Понятное дело, не ромашками. Надышавшись зловониями и отняв у меня очередной порножурнал, он убегал на КПП и звонил маме. Там он долго жаловался в трубку на тяжелую судьбину, а вахтенные сидели и ржали от услышанного. Так весь батальон узнавал о героизме наших партизан и слагал легенды о главных героях.

По ночам командир, словно тень отца Гамлета, перемещался по темному кубрику, скрипя половицами, подсвечивая фонариком лица спящих подчиненных. Он мстил, как и положено призраку. Кого-нибудь стукнет украдкой. Кому-нибудь в лицо мигает фонариком. У кого-нибудь укладку скинет и потопчет, словно петушок курочку.

Укладка – это аккуратно сложенная рабочая одежда с ремнем сверху. За правильность ее сборки мне все мозги выели за годы в военной системе. В таком состоянии тугого свертка одежда не сохнет и к утру остается сырой, как и была вечером. Поэтому я комкаю ее и закидываю в тумбочку. А АГЕИЧ приходит, словно тень, скидывает на пол и топчет одежду моего соседа сверху Штортуна. Тот все время думает, что это я, и злится.

На зачетах и экзаменах ВИТЕК жестит. Он забегает в класс и трясет все бумажки в поисках шпаргалки. А когда находит маленькие клочки исписанного «папируса», как ребенок, начинает прыгать с ноги на ногу с возгласами: «А Попов списывал со шпаргалки!!! Бла-бла-бла!!!» Сволочь, одним словом.

Зато когда его величество шло в туалет, жестить начинал я. Хлюпкие щеколды не могли спасти его в кабинке за закрытой дверью. Я впрыгивал в его кабинку с криками «Вам на какой этаж?» или «Кто последний?» и нажимал на дверце незримые кнопки. Или резко открывал дверцу туалета и при лицезрении раскорячившегося ВИТЬКА закрывал глаза с криком «О Боже, зачем я это видел?!» с криком «Больше не могу терпеть!» начинал быстро заходить в эту же кабинку с уже спущенными штанами и присаживаться на сидевшего там в низкой фронтальной боевой стойке командира, «несущего яйца», но перестал, когда тот укусил меня за ягодицу (зверь да и только!).

Или вот случай был. Перед очередным зачетом или экзаменом нам разрешили ночью в классе (они у нас в ротном помещении) поучить уроки и подготовиться к завтрашнему дню. Но АГЕИЧ ворвался в класс и выгнал меня спать в надежде, что я так и поступлю. Через пятнадцать минут зашел снова, чтобы проверить правильность выполнения приказа, потому что в кровати меня не обнаружил.

– Попова не видели? – обратился он к сидевшему классу и, увидев, как те начали загадочно улыбаться, начал мои поиски. Он смотрел под партами, под скамейками, под накинутыми шинелями, пока не вышла из-за туч луна на небосклоне и, просвечивая своим светом через окно и штору, выявила силуэт стоящего на подоконнике меня. Силуэт не двигался.

АГЕИЧ стервятником метнулся к окну, перескочив через ряд парт и, зацепившись за одну из них, рухнул. Но быстро вскочил и, вплотную встав у окна, резко отдернул занавеску. На уровне его глаз гордо торчал мой не вовремя набухший от долгого воздержания детородный орган. В этот момент я закричал, как человек, к которому ворвались в примерочную кабинку и начал бедрами поступательные движения, как будто сейчас упаду с подоконника на командира и проткну насквозь. Командир прищурился, будто увидел яркое солнце, открыв широко рот, тоже заорал, вторя каждому моему движению, и принялся отступать назад. Через мгновение он запутался в своих ногах и упал на спину, продолжая орать.

Класс смеется, а я убегаю и прыгаю в чью-то пустующую кровать. Погоня. Какое кино обходится без погони? Но вот наше обойдется, потому что АГЕИЧ, подняв с пола остатки своего достоинства (а было ли?), с фонариком принялся механически, не спеша, искать мое голое тело. Словно киборг из футуристического фильма, он лучом света блуждал в темноте из угла в угол, но я вовремя менял позиции, поэтому у него ничего не получилось.

Иногда он останавливал меня чарующе тупым вопросом «Что вы здесь делаете?» Этот нелепый вопрос задается в соответствующей нелепой обстановке. Например, по дороге в туалет или на улице, или в любом другом месте земли, где он меня встречал. Поначалу, первые несколько раз, я тушевался, не зная, что ответить. Но затем смекнул, что нужно говорить правду, поэтому отвечал: «Я стою. Я иду. Я дышу. Я чешусь. Я зеваю. Я сейчас вас укушу». Вариации того, что я ему говорил, появлялись в зависимости от ситуации, в которой он меня застал. После этого я старался уйти от него подальше и быстрее. АГЕИЧ понял, что короткими вопросиками меня не взять, и тогда стал добивать меня тупостью на построениях, от которых мне никуда не деться. Он нависал надо мной и просил точнее высказываться о том, что я делаю (как будто не видно, что). И тогда я впадал в припадочные ступоры, с серьезным лицом раскачиваясь и повествуя всякую ересь, что приводило всю роту в состояние полного прыскающего веселья. Например:

– Они зеленые… Они зеленые… – раскачиваясь и глядя в потолок, бормочу я (еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться самому).

– Кто? – заинтересованно приближается ко мне командир ухом.

– Они летают… Они летают… – продолжаю я.

– Кто? Инопланетяне? – озабоченно предполагает Витек.

– Нет! Елки! – поясняю я.

– Какие елки?

– Говорю же, зеленые!

– А почему летают?

– Это ваши елки не летают, а мои могут, когда захотят!

– Отставить!

– Поздно… Слишком поздно… Они улетели…

– ???

– Но обещали вернуться.

Или приказывал написать объяснительную записку по какому-то из перечисленных поводов. На что я твердо заявлял: «Мне папа запретил писать и подписывать какие-либо документы!» И ему приходилось довольствоваться тем, что он главный герой наших будничных розыгрышей, без письменного освидетельствования.

Однажды моя сестренка и мама приехали поговорить с ним. Я давно не был дома, и они соскучились. Как им казалось, разговор по душам с командиром поможет тому, чтобы меня отпустили на денек домой. Я уже внутренне смеялся и пытался подготовить родственников к встрече с загадочным «мистером Х».

– Он неадекватный, мама. Точнее сказать, абсолютно ненормальный.

– Сынок, сделай серьезное лицо. Мы сейчас зайдем и спросим его, как человека. То, что ты говоришь, не может быть правдой.

– Мам, ты знаешь язык суахили?

– Грузинский, что ли?

– Ладно, проехали, – говорю я и пытаюсь сделать жалобно-плаксивое лицо попрошайки, тыча себя пальцем в глаз.

Мы заходим. ОНО сидит в затхлости комнатушки-канцелярии посреди огромной кучи рулонов туалетной бумаги и пьет чай из трехлитровой банки, громко чмокая тонкими губками. Его непоколебимый взгляд устремлен в стенку. В моей голове проносится мысль: «Интересно, что там сейчас показывают?» Его отрешенность продолжается и после того, как моя мама начинает говорить:

– Здравствуйте, я мама курсанта Попова. Я хотела бы узнать, как он здесь поживает? Ну и поговорить немного с вами о перспективности моего сына (Еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, но все еще стою с грустным лицом). А могли бы вы его отпустить на один денек домой? К нам родственники издалека приехали, и Саша давно их не видел…