Головнин. Дважды плененный - Фирсов Иван Иванович. Страница 11

Напряжение схватки нарастало, шведы усиливали натиск. На шканцах флагмана [22] внешне спокойный Круз дымил заветной глиняной трубкой, переходил с борта на борт, отрывисто передавал распоряжения сигнальным матросам.

Неожиданно ему доложили, что тяжело ранен Сухотин, его давнишний приятель.

— Гичку на воду! [23] — не размышляя приказал он командиру. — Оставайся покуда за меня, передать по линии — Усилить огонь! Я на авангардию к Сухотину.

По всплескам, невзирая на свист ядер, мчалась гичка к авангарду.

Обняв товарища, Круз приказал немедля спустить Сухотина в лазарет. Простившись — «Придется ли свидеться!» — сбежал к шлюпке и, выпрямившись во весь рост на корме, в окровавленном мундире под огнем шведов начал обходить корабли сражающейся эскадры. На ходу подбадривал экипажи, в рупор отдавал распоряжения капитанам…

Три раза бросались в атаку шведы, но строй русских кораблей не дрогнул. К вечеру шведы приуныли, на кораблях тушили пожары, выходили из боя, ветер стихал, и Карл Зюдерманландский дал отбой…

Едва стихли последние залпы, Круз опять обошел на шлюпке все корабли, осмотрел повреждения, поздравил моряков:

— Молодцы, ребята! Шведам не пройти!

Поднялся Круз и на борт «Не тронь меня». Его встретил Тревенен, немного осунувшийся, с рукой на перевязи, но бодрый и неунывающий.

— Полный порядок, сэр, полдюжины убитых и десяток раненых, — обратился он по старой привычке.

— Добро, голубчик, — бодро ответил по-русски Круз, — што с рукой-то?

— Контузило малость.

— На ногах-то держишься? Ну и молодец. А это кто такие мальцы? — Круз кивнул на гардемаринов, работавших со шкотами.

В расстегнутых куртках, с прокопченными от порохового дыма лицами, Головнин и его приятель ловко выбирали снасти, перекидывая грот на противоположный борт.

— Сие есть гардемарины из корпуса, бравые ребята, с пользой служат, — ответил капитан.

— Добрая для них закалка, — согласился Круз, — токмо в дыму пороховом и спознают прелести службы флотской…

Близился вечер. Обе эскадры приводили в порядок корабли, хоронили убитых, отправляли в тыл раненых…

Сражение возобновилось с восходом солнца. Шведская эскадра основной удар направила по центру русской позиции. Используя преимущество ветра, корабли шведов пытались занять выгодные позиции для стрельбы бортовыми залпами.

«Неприятельский флот, — доносил Круз, — спускался весьма тихо и старался превосходным числом кораблей своих и частыми поворотами побудить меня к каким-либо невыгодным маневрам».

Герцог все-таки решил использовать преимущество наветренного положения, он обладал свободой действия маневра с более сильной артиллерией. Сблизившись на предельную дистанцию огня, шведы начали палить ядрами в воду, рассчитывая рикошетом пробить борта русских кораблей. Но и это не помогло, россияне ответили яростным огнем. А вскоре на шведском флагмане изумились, а потом перешли в ярость. С «Чесмы» вдруг донеслась до них зажигательная плясовая русская музыка… Не помогли шведам и гребные галеры, высланные на подмогу королем. Русские фрегаты даже не допустили их к месту боя, отогнали огнем. А тут поступило донесение, что на горизонте появились паруса эскадры Чичагова. И герцог решился использовать последний шанс. Он собрал капитанов:

— Всё или ничего! Идем напролом!

На стеньгах шведской эскадры затрепетали боевые флаги. Загремела канонада, их корабли ринулись вперед.

В первый момент сказался перевес в силах, и шведам удалось прорезать строй русских кораблей. Канониры не успевали перезаряжать орудия, то и дело вокруг падали убитые, на палубах ползли в лазареты на перевязку новые раненые.

По канонам морского боя следовало отступать. Но у Круза оставался в резерве отряд фрегатов. Эти-то корабли атаковали фланг неприятеля. Теперь шведам пришлось разворачивать корабли для обороны, защищать свою корму от натиска быстроходных фрегатов. К тому же Круз в какой-то миг обнаружил, что грохот канонады со стороны неприятеля остался прежний, а пронзительный посвист летящих ядер совсем затих.

«А ведь супротивник-то палит холостыми, видать, ядра бережет, — размышлял командующий. Вдруг стрельба совсем прекратилась, по сигналу флагмана шведская эскадра развернулась на обратный курс и начала двигаться на запад.

Круз развернул корабли, начал сближаться с неприятелем, но ветер стих, и буксируемые галерами шведские корабли медленно удалились, не принимая боя. Дым, окружавший место сражения, начал рассеиваться и внезапно, как по команде, отовсюду, перекатами, покатилось звонкое «Ура!!!».

По сигналу флагмана на борт «Чесмы» понеслись шлюпки с капитанами. Военный совет проходил на шканцах. Несмотря на потери и повреждения, мнение командиров было единодушно:

— Гнать неприятеля!

Инициатива перешла на сторону русских.

А неприятель явно показывал корму, желая поскорее оторваться от русский эскадры.

На другой день потянуло с запада, и, как ни старались маневрировать против ветра, выйти на дистанцию огня не удавалось.

В утренних сумерках 26 мая Крузу доложили:

— Неприятель ворочает на север!

«Что за чертовщина? — недоумевал Круз и удивились все капитаны кораблей. — Шведы лезут в капкан, а вернее в мышеловку. Перед ними Выборгский залив, а там все побережье занято русскими войсками».

Спустя два часа все прояснилось. Показались мачты кораблей Ревельской эскадры, она мирно стояла на якорях.

Кронштадтцы легли в дрейф. Круз на шлюпке ушел к Чичагову. Вернулся он расстроенный и вызвал капитанов.

Одним из первых на борт флагмана, придерживая левую руку, поднялся Тревенен и сразу спросил Круза:

— В чем дело? Почему мы не добиваем шведов? Ревельская эскадра совсем свежая, на якорях отстаивается. Чего мельтешит Чичагов?

Круз удрученно махнул рукой.

— Чичагов паруса сушит. Поспешать, говорит, некуда, осмотреться надобно. А шведов, мол, не разглядел, туман помешал.

— Какой туман? Горизонт чист, ни единого облачка.

— А у него, вишь, в глазах дымка, — ехидно усмехнулся Круз, — ладно, Яков Иванович, как контузия-то, отпускает помаленьку? Ну и слава Богу, присаживайся, все капитаны, кажись, собрались.

Окинув взглядом гомонивших капитанов, вице-адмирал поднял руку, призывая к тишине.

— Ныне, господа капитаны, объявляю вам о мужестве и геройстве экипажей ваших. В бою сражались все геройски, как подобает бойцам, потому особо выхвалять никого не стану. Все молодцы. Ныне реляцию государыне представляю о вашей доблести.

Выслушав доклад капитанов, Круз распорядился об отправке раненых в Кронштадт.

— Стало быть, убитых у нас меньше сотни, и то слава Богу, — перекрестился Круз, а капитаны зашумели:

«Как же так, зазря с шведами выстояли, надобно довести дело до виктории окончательной».

На флоте, в офицерской среде, о Чичагове ходили нелестные отзывы: «Старая перечница, все острые углы обходит, всего опасается, а пуще всего свою дряхлую персону под вражеские ядра выставлять боится. Государыня-то ему благоволит, он ей ни в чем не перечит».

Распуская капитанов, Круз объявил:

— Нынче над нами старший флагман командует, адмирал Чичагов, обо всех происшествиях надлежит и ему докладывать…

В тот же день Круз писал донесение императрице и намекнул о несостоятельности доводов Чичагова. «Принужден признаться, что уход неприятеля не только весьма чувствителен для меня, но и для всех моих храбрых подчиненных, так как по дошедшим до меня известиям, шведы находились в чрезвычайном унынии и опасались несказанно этого двуогненного положения, от которого, надо думать, один только туман не мог избавить неприятеля, без успеха со мной сражающегося».

Спустя три дня Круз получил из Петербурга Высочайший указ. Императрица не обделила наградами достойных офицеров. Среди других отметила и «Монаршее наше признание к заслугам капитана 1 ранга Тревенена крестом ордена Святого Владимира 3 степени». Жаловали и других офицеров, всем матросам выдали по серебряному рублю.