Явка в Копенгагене: Записки нелегала - Мартынов Владимир. Страница 87

— Ну, приходил он к нам в бар. Большой весельчак и затейник. Быстро вошел в компанию с Крамерами. Несколько лет, пока мы держали бар, был другом нашей семьи. Ни одна пирушка не обходилась без его участия. По духу неонацист. С его помощью мы познакомились еще с несколькими наци.

— Вы на него давали характеристику в Центр?

— Что за вопрос? Мы давали характеристики на всех лиц, встречавшихся нам здесь. А их были десятки.

— Так это все же нейтральная связь?

— А вы что думаете, мы станем вербовать всех подряд? Что-то вы нас недооцениваете.

И так далее, в том же духе…

— Нейтральная связь?

— Конечно, нейтральная.

И только на двух я позволил себе сосредоточить внимание Пепе. Оба были клиентами бара, и оба, насколько я знал, покинули страну, причем один из них уехал в США, другой — в Испанию. Но я знал, что по своим личным данным такие люди нашей разведке не подходят. Самое удивительное, что поиски ЦРУ этих людей не увенчались успехом. Они куда-то запропастились, и это обстоятельство их чрезвычайно заинтересовало. После обеда и короткого отдыха— снова за работу. И так — до самого вечера. И все последующие дни. В воскресенье Пепе брал себе отдых.

За ужином появился Охеда. Поужинав с нами, он установил на столе наш приемник «Браун» и магнитофон, за стол уселись охранники, двое из них встали за моей спиной. Я надел наушники и вскоре услышал позывные Центра. Пепе также наблюдал за моими действиями. Листочки с шифрами Охеда теперь аккуратно отглаживал сам, снимал копию и только лишь после этого отдавал мне на дешифровку. Под взглядом охранников я приступил к расшифровке радиограммы.

В шифровке, однако, не было ничего фатального. Она гласила примерно следующее: «Весту», «Весте». Ваш сигнал в Сантьяго не поняли. Выехал ли «Вест» в Чили? Просим сигнал о прибытии в Сантьяго «Веста» продублировать». Далее следовало несколько незначительных фраз.

«Да, — думал я, — видно, в ЦРУ деньга не зря платят. Они предугадали, что сигнал, который я им выдал, мог означать «опасность», и поставили какой-то свой сигнал, который ничего не обозначал, и тем не менее «мечту» наши «сияли». Прошло уже более недели, а Центр все еще находился в полном неведении о том, что с нами случилось. Что делать? Ведь любая следующая радиограмма может означать катастрофу. Могли дать адрес, явку, какое— нибудь имя… Как прервать эту игру? Американцы, по-видимому, ведут параллельную запись передач из Центра». Пока проводил дешифровку, мне стало жарко, на лбу выступили капельки пота, и наверное, прибавилось седых волос на голове. К счастью, в тексте ничего лишнего.

Передав шифровку Пепе. я встал из-за стола, чтобы хоть немного размяться. Охранники следили за каждым моим движением. Прошелся по комнате, придерживая сваливавшиеся штаны. За неделю я, похоже, изрядно потерял в весе, да и ремень от брюк у меня отобрали.

Наутро в гостиной, где мы так мило беседовали с Пепе, меня ждал еще один человек, с виду настоящий американец, высокий, поджарый, спортивного телосложения, лет сорока пяти, одетый в толстый свитер цвета морской волны и джинсы, обутый в добротные ботинки на толстой каучуковой подошве. Он сидел в углу комнаты, закинув нога на ногу, и изучающе разглядывал меня. «Еще один цэрэушник, — подумал я. — И лицо мне его знакомо».

Память мгновенно подсказала: «За две недели до ареста этот сеньор обратился ко мне по-английски, когда я шел по своим делам по авениде Флорида в центре Буэнос-Айреса. По-моему, он спросил, как пройти к гостинице «Президент».

— Меня зовут Густаво. — представился он хрипловатым голосом на английском языке. — Могу вам сообщить, что ваша жена и дети живы и здоровы. Они живут на загородной вилле и всем обеспечены. И все бы ничего, но нам хотелось бы, чтобы ваша жена была более разговорчивой. Более того, она вообще не хочет с нами беседовать.

— А может, собеседник ей не нравится?

— О да, конечно! — улыбнулся он. — Возможно, вы правы. А скажите, почему ваша жена думает, что вас кто-то предал? (Вот это да! И у нее появились мысли о предательстве!)

— А вы у нее спросите.

— И все же, мне хотелось бы знать ваше мнение по этому поводу.

— Может, кто-то и предал. Откуда мне знать? Все может быть. Разве у вас такое не бывает?

— Бывает. И тем не менее?

— Скорей всего, у нас самих где-то был прокол. Может быть, это связано с последней поездкой жены в Европу.

— В Россию, вы хотите сказать?

— Ну да, в Россию. Домой.

— А она вам ничего не говорила о каких-либо своих подозрениях относительно Европы?

— Нет, не говорила.

— Она что же, не заметила, что ее вели через всю Европу? Или она у вас недостаточно опытна?

— Значит, не заметила. А может, и опыта маловато. Ведь она же не профессионал. Она — привлеченная.

— И что же, вы дома никогда по-русски не разговаривали?

— Это исключено.

— Ну а скажем, на улице, в машине?

— Нет.

— И что, так уж никто из ваших друзей не догадывался, что вы русские?

— Похоже, что нет.

— А может, они вам просто об этом не говорили?

— Вполне возможно.

— О каком сигнале идет речь в полученной шифровке?

— Ну, я же вам сказал, какой сигнал нужно ставить в Чили. Откуда мне знать, что вы там нарисовали?

— Да, наши люди, наверное, напутали и поставили не совсем то, что надо.

— Да вы вообще там, похоже, просто раздавили кусочек мела и думаете, что к вам кто-то после этого выйдет.

— А вы уверены, что вы нам дали правильный сигнал?

— Это уж ваше дело, верить мне или нет.

— Но согласитесь, что ваше поведение там, на конспиративной квартире в высотном здании, никак не способствует нашему взаимному доверию.

В ответ я лишь пожал плечами. Он помолчал.

— А скажите мне вот что: разве у вас не был предусмотрен какой-либо сигнал на случай ареста? Я полагаю, что Центр до сих пор не знает о том, что с вами случилось.

— Ошибаетесь. Центр, по-видимому, уже знает об этом.

— Каким образом? Откуда?

— А вы были на нашей квартире?

— Разумеется.

— Так вот. На кухне окно скользит по дюралевым направляющим. В определенные дни, в определенное время окно должно быть приоткрыто на одну треть, что означает: «Все в порядке».

— А если оно закрыто в этот день?

— Тогда это сигнал, означающий «опасность».

Густаво задумался.

— Окно действительно было закрыто. Но, предположим, Центр таким образом узнал о вашем аресте. Почему же он продолжает радиопередачи?

— Чтобы нас поддержать. Вы же видели, что Центр обращается ко мне по кличке «Олег», тогда как мой псевдоним — «Вест». Так вот, обращаясь ко мне по этой кличке, Центр дает мне знать, что ему известно о том, что с нами произошла «маленькая неприятность».

Густаво снова задумался. От себя добавлю, что все вышеописанное было импровизацией от начала до конца. Я знал, что «Веста» окно на кухне закрыла. А моя настоящая кличка действительно была «Олег», а псевдоним «Весты» — «Олегова». И никакой договоренности с Центром на случай ареста у нас, к сожалению, не было. Но похоже, что аналитики из ЦРУ разгадали эту мою туфту, так как Густаво к этому вопросу с окном и с кличкой больше не возвращался.

— Скажите, а вы не были знакомы с Логиновым? — вдруг спросил он.

— Нет, не был. Знаю из прессы, что он провалился в ЮАР.

— А почему, как вы думаете?

— Газеты писали, что из-за того, что ему вздумалось зачем-то фотографировать старую тюрьму, а там это возбраняется.

— И что вы думаете по этому поводу?

— Думаю, что все это чушь. Я думаю, что его арестовали по наводке.

Густаво перевел разговор на другую тему.

О молодом нелегале Логинове сообщалось в прессе: «Впервые советский шпион пойман в ЮАР!» Он был арестован якобы по уже указанной мной причине — фотографирование тюрьмы. Логинов был один, без семьи. Почему он признался, что он нелегал, мне не было ясно. Возможно, к нему применялись какие-то методы воздействия. Центр каким-то образом сумел вызволить его из тюрьмы. Впоследствии он работал преподавателем в одном из вузов Ленинграда.