Американский снайпер - Кайл Крис. Страница 2

ВМС утверждают, что я самый результативный снайпер за всю историю американских вооруженных сил. Скорее всего это правда. Вот только с окончательным результатом они не могут определиться: сперва говорят о 160 убитых, потом это число значительно растет, а спустя некоторое время оказывается посредине. Хотите знать итоговый результат? Обратитесь к ВМС. Если вам повезет и вы зайдете с нужного направления, возможно, вам скажут правду.

Люди так устроены: им нужно число. Впрочем, даже если бы мне дали официальное разрешение, я бы числа не назвал. Мне не важны числа. Те, кто служат в SEAL, не ищут публичной славы, а я «морской котик» до глубины души. Если вы хотите знать все точно, добудьте свой Трезубец. Если хотите меня проверить – спросите у того, кто служит в отряде.

Если вам нужна та история, которую я готов рассказать, – пусть даже без особого желания, – читайте дальше.

Я не самый лучший стрелок и не самый лучший снайпер, и я отнюдь не скромничаю. Мне много пришлось работать, чтобы отточить свои умения, но все было бы не впрок, если бы не гениальные инструкторы, которые заслуживают самых лучших характеристик. И вот еще что: основной вклад в мой успех внесли парни из SEAL, армии, морской пехоты, которые сражались вместе со мной и помогали мне делать мою работу. Мой высокий снайперский счет, и моя так называемая «легенда» во многом связаны с тем, что я очень долго был в дерьме. У меня просто было больше возможностей, чем у других. Я оттрубил в Ираке шесть лет, с самой высадки в 2003 году и до моего увольнения в 2009-м. И все это время мне посчастливилось быть на передовой.

Есть еще один вопрос, который мне любят задавать: «Не тяготит ли вас то, что вы убили стольких людей в Ираке?»

Я отвечаю: «Нет».

Я серьезно. Когда ты впервые стреляешь в кого-то, то нервничаешь. Думаешь: а смогу ли я выстрелить? Как оно, действительно ли все будет о’кей? И лишь увидев труп своего врага, ты понимаешь, – все действительно о’кей. Все просто отлично!

Ты делаешь это снова. Потом снова и снова. Ты убиваешь врагов, чтобы они не смогли убить тебя или твоих соотечественников. И так до тех пор, пока стрелять будет не в кого.

Это и есть война.

Мне нравилась моя работа. Она и сейчас мне нравится. Если бы обстоятельства моей жизни сложились по-другому, если бы я не был так нужен моей семье, я бы вернулся туда, где столько адреналина. Я не вру и не преувеличиваю, когда говорю, что это было весело. В SEAL я жил настоящей жизнью.

Какие только ярлыки мне не навешивали: крутого парня, задницы, «морского котика», старого доброго традиционалиста и даже такие, которые вряд ли подойдут для книги. И во всем этом есть доля истины. В конце концов, моя история о пребывании в Ираке и вне его – это больше, чем история об убийстве людей или о сражениях за свою страну.

Это история о том, как быть человеком. История о любви и о ненависти.

Глава 1

Объездка лошадей и другие способы развлечься

Ковбой в душе

У каждой истории есть свое начало.

Моя началась в северной части Центрального Техаса. Я вырос в маленьких городках, где сильны традиционные ценности: семья, патриотизм, уверенность в своих силах, как важно присматривать за своей семьей и помогать соседям. Я могу сказать, что до сих пор пытаюсь жить в соответствии с этими ценностями. У меня обостренное чувство справедливости, и жизнь я вижу в черно-белых тонах, без оттенков серого. Мне кажется, что защищать других – очень важно. Я никогда не отказываюсь от тяжелой работы, но в то же время не прочь повеселиться. Жизнь слишком коротка, чтобы этого не делать.

Меня растили в христианской вере, я до сих пор не утратил ее. Если бы было нужно, я бы расставил свои приоритеты в следующем порядке: Бог, Страна, Семья. Можно поспорить по поводу второго и третьего места, так как со временем я пришел к убеждению, что при некоторых условиях Семья может быть важнее. Впрочем, разрыв очень маленький.

Я всегда любил оружие, обожал охоту, и в определенном смысле вы могли бы назвать меня ковбоем. Я научился держаться в седле тогда же, когда начал ходить. Впрочем, нынче я бы себя ковбоем не назвал: прошло слишком много времени с тех пор, как я работал на ранчо, и я разучился обращаться с лошадьми. Но если я не спецназовец ВМС, то точно ковбой, или должен был бы им быть. Проблема в том, что это нелегкая жизнь, особенно когда у тебя семья.

Я не помню точно, когда я начал охотиться, но знаю, что это было в детстве. В нескольких милях от дома у моей семьи была охотничья делянка, которую мы сдавали (для янки [6] я поясню – это значит, что у собственника есть участок земли, на котором он за деньги предоставляет право охотиться. Платишь деньги и иди охоться. Наверное у вас, там, где вы живете, дело обстоит иначе. Но здесь подобное в порядке вещей). Там мы и сами охотились каждую зиму. Кроме оленей, мы охотились на индеек, диких голубей и перепелок, смотря по сезону. Мы – это мой отец, мама, я и мой брат, который младше меня на четыре года. Выходные мы проводили в нашем старом кэмпере, доме на колесах. Он был невелик, но для нашей дружной сплоченной семьи места хватало, и нам было хорошо.

Мой отец работал в Юго-Западном отделении Bell и AT&T, и на протяжении своей карьеры отец пережил разделение компаний и их повторное слияние. Он работал менеджером, и с каждым его повышением, происходившим довольно регулярно, мы переезжали на новое место. Так что я рос в Техасе в буквальном смысле везде.

Несмотря на то что отец быстро продвигался по карьерной лестнице, он ненавидел свою работу. Не совсем работу, если быть точным, а то, что было ее неотъемлемой частью: бюрократию, сидение в офисе, ежедневную необходимость надевать костюм и галстук.

«Не имеет значения, сколько у тебя денег, – говорил он мне. – Деньги не приносят счастья сами по себе». Самый ценный его совет звучал так: «Делай в жизни то, что хочешь». До сих пор я стараюсь следовать этой философии.

Во многом отец был моим самым лучшим другом, пока я рос, но в то же время он смог сочетать нашу дружбу с жесткой дисциплиной. Существовала граница, которую я не мог перейти даже в мыслях. Когда я того заслуживал, мне доставалась добрая порка (у вас, янки, это называется «отшлепать»), но не больше чем нужно, и никогда отец не наказывал меня в гневе. Если он злился, то он сначала несколько минут давал себе остыть, и только потом принимался за мое наказание. Все было под контролем. Потом он обнимал меня.

Мы частенько дрались с братом. Хоть он и на четыре года младше, но характер у него еще тот. Он всегда шел до конца и никогда не просил пощады. Он один из самых близких мне людей. Несмотря на то что мы устраивали друг другу настоящий ад, мы весело проводили время вместе, и я всегда чувствовал его поддержку.

В холле нашей старшей школы стояла статуя пантеры. Каждый год, традиционно, ребята из выпускного класса пытались посадить на эту статую новичков. В год, когда я выпускался, мой брат стал старшеклассником. Я предложил сто баксов тому, кто усадит его на пантеру. В общем, та сотня до сих пор хранится у меня.

Я довольно часто дрался, но драки затевал не я. Отец рано дал понять, что если я буду задираться ко всем, то порки не избежать. Он считал, что мы должны быть выше этого.

Зато мне не запрещали драться, если нужно было постоять за себя. Тут я отрывался по полной. А уж когда пытались бить брата (если кому-то приходила в голову такая идея), то имели дело со мной. Бить брата мог только я сам.

Как-то так получилось, что я принялся защищать ребят младше меня, которым доставалось в школе. Я чувствовал, что должен приглядывать за ними, и это стало моей обязанностью.

Может быть, это началось из-за того, что я умел найти оправдание для драки, не влипнув в историю. Но мне кажется, дело не только в этом: привитое отцом чувство справедливости и стремление к честной игре влияли на меня больше, чем я тогда осознавал это. Даже больше, чем я могу объяснить сегодня, когда вырос. Но, в чем ни была причина, я мог драться, сколько захочу, благо поводов хватало.