Спиридов был — Нептун - Фирсов Иван Иванович. Страница 15

Последнее время все чаще Апраксин стал бывать у брата Петра. Безвременная кончина сына Александра, капитана 3-го ранга, подкосила Петра Матвеевича, и он уже несколько месяцев не покидал дома, да и отводил душу генерал-адмирал у брата. Раньше он давал выход своим переживаниям и откровенно высказывался в беседах с царем Петром I, близким человеком ему не только по духу, но и родственным связям. Теперь находил некоторую отраду в доме брата.

— Вишь ты, — говорил он Петру, — венценосец-то еще не коронован, а себе на уме — шастает по лесам на охоте да блудом тешится, а держава скрипит по всем швам и никому дела нет.

— Мои-то столоначальники в Юстиц-коллегии никакого сраму не имут, мзду в открытую тянут и с вора и с безвиноватого, — болезненно поморщился в ответ брат, президент Юстиц-коллегии. — Учуяла сволота мою хворобу. Ты-то в Москву съедешь, и твои комиссары последнюю копейку уволокут от флота.

— Правда твоя, Петруша, — с горечью в голосе согласился генерал-адмирал, — после кончины Петра Алексеевича, царство ему небесное, вовсе обнаглели мои капитаны, особливо иноземцы. На Змаевича который донос поступил в коллегию. Да все руки не доходят. Вернусь с коронации, возьму его за грудки. А нынче забота у меня о гардемаринах, поспеть надобно экзаменацию им учинить.

Исполняя заветы Петра I, стареющий Апраксин в повседневных заботах о нуждах флота помнил о людях. Четверть века назад одержимый морем молодой царь поставил близкого ему человека, Федора Апраксина, заведовать Навигацкой школой в Москве. Еще раньше, на Плещеевом озере, вместе с царем обретал Федор первые навыки морской выучки. На Белом море, в походах к океану, в нем проснулась «морская жилка», как образно назвал маринист Константин Станюкович безотчетную страсть и приверженность человека к морскому делу.

Кем только не приходилось быть Апраксину на этой стезе: адмиралтейцем, строить корабли для Азовской флотилии, водить в бой галерный флот при Гангуте, командовать Балтийским флотом, поднимать кайзер-флаг в Каспийском море, воевать Персию.

За долгие годы генерал-адмирал усвоил непреложную истину — успех дела на море решают добротные корабли и наперво люди, которые ими управляют. Не раз приходилось ему наблюдать, как верная и вовремя отданная команда офицера приносит победу в бою, спасает корабль от гибели в схватке с морской стихией. Мало еще таких капитанов из россиян, флот только-только народился. Но первая поросль петровской предтечи уже видна.

Взять того же Наума Сенявина, прирожденного моряка. Без образования, на глазах у Апраксина, прошагал он все ступени морской службы — от матроса до адмирала. Постигал нелегкую профессию моряка природным умом, крепкой хваткой, отвагой. Десятка два кампаний не покидает палубы кораблей. Одержал над шведами первую победу в морском бою, которую царь назвал «добрым почином российского флота».

Потому Сенявина первым из флагманов назвал Апраксин для приема экзаменов. Остальные едва понимали и говорили по-русски, какие из них экзаменаторы? Выделялся среди них англичанин Томас Гордон, племянник Патрика Гордона, сподвижника Петра. За десять лет Гордон научился довольно сносно объясняться по-русски. Его-то и определил Апраксин вторым флагманом в комиссию. Кроме флагманов, экзаменаторами назначили опытных капитанов и штурманов. От Морской академии присутствовал профессор Фарварсон. К нему Апраксин относился двойственно.

Появился англичанин по приглашению Петра I еще в Москве, когда Апраксин ведал Навигацкой школой. Предмет навигации знал основательно, по его конспектам до сих пор обучались будущие офицеры. В Москве Фарварсон и его соплеменники Грыз и Гвын не ужились с талантливым математиком Леонтием Магницким, который знал не меньше англичан. Апраксин помнил, как генерал-адмирал Федор Головин говаривал, что «высоко ценит знания и личность Магницкого, который может быть приравнен только к Фарварсону, а Грыз и Гвын, хотя и навигаторами писаны, но до Леонтия наукою не дошли». Но в Петербург Магницкого не пригласили. Больше того, платили Магницкому скудно, в четыре раза меньше, чем Фарварсону. После кончины Петра англичанин начал перестраивать учебу на свой лад. Апраксин не вмешивался, но в душе оставался неприятный осадок. «Раньше-то лебезил перед императором, а нынче волю взял, никого не испрашивает, хотя учителя недовольны его переиначками».

Экзаменовали волонтеров гардемаринской роты и воспитанников Морской академии по штурманскому и констапельскому, то бишь артиллерийскому делу, спрашивали строго за корабельное управление. Какие команды подаются на руль, на мачты, что делают по ним матросы, какой маневр совершает корабль. Тут-то и сказалась практическая выучка волонтеров. Кто из них на кораблях «бабочек не ловил», а кто набивал мозоли на ладонях снастями, стремглав карабкался по вантам, разбегался по реям, «набивал» втугую паруса.

Знания оценивались простой шкалой — «знает», «часть знает» и «не знает», но спрашивали строго, без снисхождения.

Довольно многие экзаменующиеся, почти четверть, не вытягивали на положительный балл и зарабатывали унылую отметку «не знает». Таких оставляли «для повторения» на второй, а кого и на третий год.

Спиридов по списку значился одним из последних и к моменту вызова успел «перегореть». Плотно прикрыв дверь, он неторопливо вышел на середину зала, успев кинуть взгляд на длинный, покрытый зеленым сукном стол, за которым восседало более дюжины флагманов и капитанов в мундирах и преподавателей в черных сюртуках. Внятно, без видимого волнения он произнес:

— Волонтер Спиридов Григорья.

Допрос, как обычно, начал генерал-адмирал. Поправив очки, он спросил:

— Годков сколько тебе, Григорья Андреев?

— Четыре надсять, вашедитство, — отчеканил волонтер.

— Добро, — слегка растянув рот в усмешке, Апраксин кивнул Фарварсону: «приступай, мол».

Англичанин прежде всего спрашивал и оценивал испытуемых по степени знания его, «фарварсоновых» конспектов по навигации, плоской и сферической тригонометрии, мореходной астрономии. Вопросы следовали один за другим, Григорий отвечал довольно уверенно, но Фарварсон не отставал, даже вспотел, но «поймать» экзаменуемого не удавалось.

Прервал излияния профессора-англичанина Наум Сенявин. Он взял лежащий на столе квадрант для измерения высот светил и протянул Спиридову:

— Сочти-ка метку на лимбе.

Прищурившись, не отрывая глаз от окуляра, Григорий произнес с остановкой:

— Градус двадесять первый, минут четыредесять осьм с четвертью.

— Верно, — усмехнулся краешком губ Сенявин, — а поведай, коим образом к ветру судну располагаться удобнее, если на якорь становится?

— Наилучше супротив ветра, вашедитство, — без запинки ответил Спиридов.

Довольный ответом, Сенявин согласно закивал головой, а в разговор вмешался контр-адмирал Гордон, начал расспрашивать о рангоуте, такелаже, парусах. Ни один вопрос не остался без ответа.

— Коли флагман-сигнал показал: гнать неприятеля по ветру, — какие паруса надлежит ставить? — опять спросил Наум Сенявин.

— Какие ни есть, все прибавить.

Апраксин посмотрел добродушно в сторону капитанов, и те по очереди начали немудрено выспрашивать о вахте на руле, пушечных и флажных сигналах, корабельном распорядке.

Капитаны замолчали, и Апраксин спросил с хитрецой:

— В бою быть при пушках, во время хода на фордеке, как матрос, — снимая очки, удивленно поднял брови Апраксин, — где про то сказано?

— В Уставе морском его величества, блаженныя памяти отца нашего, Петра Великого.

Апраксин закашлялся.

— Верно, то наша предтеча начертал для потомков. Кто же тебе сии премудрости преподал?

Спиридов смущенно переминулся.

— Помаленьку капитаны на кораблях, а так более их благородие капитан-командор Бредаль.

— Ну, ступай.

Когда закрылась дверь, Апраксин твердо сказал:

— Знает.

Сенявин одобрительно добавил:

— Не по годам смышлен и дело знает. Добрый капитан бысть может. — Наум закряхтел: — Токмо где ему руку набивать? Флот далее Кронштадта ныне не плавает.