Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - Хейстингс Макс. Страница 1

Макс Хейстингс

Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Переводчик Мария Десятова

Редактор Антон Никольский

Руководитель проекта И. Серёгина

Корректоры Е. Аксёнова, М. Миловидова

Компьютерная верстка А. Фоминов

Дизайнер обложки О. Сидоренко

* * *

Посвящается Пенни, которая делает настоящее дело

В 1910 году преподаватель штабного колледжа британской армии бригадный генерал Генри Вильсон, считавший вероятность войны в Европе достаточно высокой, говорил, что единственным благоразумным выходом для Британии будет объединиться с Францией в союзе против Германии. На возражение одного из курсантов, что «ввергнуть в войну всю Европу способна лишь необъяснимая глупость властей», Вильсон разразился хохотом: «Ха-ха-ха! Именно так, необъяснимая глупость нас и ждет!» {1}.

«Мы входим в длинный тоннель, залитый кровью и мраком» (Андре Жид, 28 июля 1914 года) {2}.

16 августа представитель российского Министерства иностранных дел в разговоре с британским военным атташе пошутил: «Ваши вояки, должно быть, говорят нам спасибо за возможность поразмяться в небольшой безобидной войне». «Поживем – увидим, насколько она окажется безобидной», – ответил военный атташе {3}.

Введение

Уинстон Черчилль писал впоследствии: «Из всех этапов Великой войны интереснее всего начало. Размеренное, молчаливое сближение гигантских сил, неопределенность их действий, череда неизвестных, непостижимых фактов, которые привели к первому столкновению в этой непревзойденной драме. За всю Мировую войну не было сражений столь масштабных, унесших в мгновение ока такое огромное количество жизней, и не стояло на кону так много. Кроме того, поначалу наша способность удивляться, ужасаться и восторгаться еще не притупилась, опаленная долгим пожаром войны» {4}. Подмечено верно, однако в отличие от Черчилля большинство таких же, как он, непосредственных участников событий ничего захватывающего в них не видели и были далеки от восторгов.

Из XXI века Первая мировая представляется чередой образов: траншеи, грязь, колючая проволока и окопные поэты. Самым кровавым моментом всей войны традиционно считается первый день битвы на Сомме в 1916 году. Это заблуждение. В августе 1914 года французская армия (отряды бравых солдат в красно-синих мундирах, скачущие верхом офицеры под развевающимися знаменами, полковые оркестры, наполняющие звуками маршей идиллические окрестные пейзажи) несла беспрецедентные ежедневные потери в сражениях куда более жестоких, чем те, что последуют позже. По наиболее точным (хоть и оспаривающимся) подсчетам, за пять месяцев военных действий в 1914 году французы потеряли [1] свыше миллиона человек, в том числе 329 000 убитыми. В одной роте из 82 солдат к концу августа уцелело лишь трое.

Немцы в начальный период войны потеряли 800 000 человек – в том числе погибшими в три раза больше, чем за всю Франко-прусскую кампанию. Ни на одном последующем этапе конфликта немецкая сторона не несла таких сокрушительных потерь. Августовские сражения при Монсе и Ле-Като навеки вписаны в анналы британской истории. В октябре небольшое британское войско на три недели угодило в мясорубку первой битвы при Ипре. Англичане выстояли (благодаря куда более сильной поддержке французов и бельгийцев, чем хотелось бы верить британским националистам), однако большая часть старой британской армии осталась лежать в той земле: в 1914 году погибло в четыре раза больше солдат короля, чем за три года Англо-бурской войны. Тем временем на востоке шли друг на друга стеной российские, австрийские и немецкие солдаты, считаные недели назад мобилизованные с полей, из-за прилавков и от станков. Крошечная Сербия ввергла Австрию в череду поражений, заставив пошатнуться империю Габсбургов, которая к Рождеству потеряла 1,27 миллиона человек от рук сербов и русских – то есть каждого третьего из мобилизованных ею солдат.

Многие книги о 1914 годе сводятся либо к дипломатическим и политическим коллизиям, в результате которых в Европу в августе хлынули армии, либо к хронике военных событий. Я же попытался связать эти линии воедино, дать читателю хотя бы какие-то ответы на глобальный вопрос «Что произошло в Европе в 1914 году?». Начальные главы посвящены предпосылкам войны, ее завязке. Затем я описываю, что происходит на фронтах и вокруг них до самого наступления зимы, когда противостояние перерастает в патовую ситуацию, которую не удается переломить, по сути, до самого окончания войны в 1918 году. И пусть кому-то Рождество 1914 года покажется сомнительной финальной точкой, я разделяю процитированное выше мнение Уинстона Черчилля о том, что начало Великой войны носит уникальный характер и вполне заслуживает отдельного рассмотрения. Выход на более широкое поле для размышлений дается в заключительной главе.

Хитросплетение событий, послуживших завязкой Первой мировой, по праву считается куда более сложным для понимания, чем Октябрьская революция в России, начало Второй мировой войны и Карибский кризис. На этом этапе основными движущими силами, несомненно, выступают государственные деятели и генералы, а также противостояние соперничающих альянсов – Тройственного союза (Германия, Австро-Венгрия и Италия как запасной игрок) и Антанты в лице России, Франции и Британии.

Сегодня нередко считается, что мотивы противоборствующих сил не имеют значения, поскольку меркнут перед ужасами непосредственных военных действий – подход в стиле сериала «Черная гадюка» [2].

Сомнительная позиция, даже если не разделять мнение Цицерона, что причины событий гораздо важнее самих событий. В 1996 году мудрый историк Кеннет Морган – не консерватор и не ревизионист – в своей лекции о культурном наследии двух глобальных катастроф XX века доказывал, что «история Первой мировой войны была монополизирована в двадцатых годах критиками». Самым ярким из обвинителей Антанты был Мейнард Кейнс, порицавший несправедливость и глупость Версальского договора 1919 года, однако не давший себе труда задуматься, какой мир заключила бы Германская империя и ее союзники, окажись они в победителях. Между стыдом и позором, которые овладели британцами после окончания Первой мировой, и ликованием 1945 года – разительный (и активно подчеркиваемый) контраст. Я среди тех, кто отвергает мнение, что Первая мировая война в моральном плане отличалась от Второй мировой. Отсидись Британия в укрытии, пока Центральные державы захватывали власть на Континенте, ее интересы оказались бы под непосредственной угрозой со стороны Германии, чьи аппетиты победа только разожгла бы.

Писатель XVII века Джон Обри в своих дневниках вспоминает: «Где-то в 1647 году я навестил пастора Стампа в надежде ознакомиться с его заметками, которые мне довелось мельком видеть в детстве, однако к тому времени от них почти ничего не осталось: его сыновья-военные чистили ими ружья». От подобных огорчений не застрахован ни один историк, однако изучающим 1914 год грозит, скорее, противоположное – обилие в большинстве своем подозрительных или откровенно подтасованных материалов на всевозможных языках. Почти все ведущие игроки в той или иной степени фальсифицировали сведения о своем участии в событиях; массово гибли архивные материалы – не столько по неосторожности, сколько ввиду фактов, компрометирующих государства или отдельные личности. Начиная с 1919 года немецкие власти в стремлении восстановить свой политический авторитет пытались снять с Германии груз вины, систематически уничтожая изобличающие сведения. Аналогичным образом поступали некоторые сербы, русские и французы.