По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918 - Мартышевский Яков. Страница 16

– Взвод, пли! Первое и второе отделения – двенадцать, третье и четвертое – четырнадцать!.. Взво-о-од… пли!

Один за другим раздавались дружные глухие залпы, и пули с громким шипением уносились навстречу врагу. А враг упорно наступал, хотя и был еще далеко. Я не отрывал бинокль от глаз и видел, как австрийцы двигались из-за гребня сначала густыми колоннами, вероятно, по-батальонно, как потом рассыпались в цепь и бегом, уже цепью, устремлялись вниз по скату. Такими ничтожными они мне казались издали, и так их было много!.. Все равно как муравьи на своей куче копошатся, суетятся, куда-то бегут. Даже как-то не верилось, чтобы эти маленькие человечки, мелькавшие как точки, несли с собой смерть и разрушение. Вот первая цепь австрийцев словно провалилась сквозь землю, и вместо нее видна только чуть заметная темная узкая полоска. Присматриваюсь в бинокль: оказывается, они заняли свои заранее приготовленные окопы. Оттуда донесся частый ружейный огонь, прерываемый изредка методическим звуком пулеметов. Я не понимал, по кому они могли стрелять в то время, когда наши войска лежали на месте и только иногда, за дальностью расстояния до противника, давали мощные залпы. Тотчас же мне пришла в голову мысль, что, вероятно, и у них царит такое же волнение, как и у нас, а может быть, даже и больше. В это время какой-то свистящий, довольно приятный звук вроде протяжного «т-с-с-и-иу-у» или короткого «т-ци-уз-с-сть» поразил мой слух. Вдруг я услышал совсем близко от себя «в-з-з», как будто пролетела оса, и около меня в землю что-то глухо ударилось, как камешек. Это были первые пули. «A-а, уже и пульки начинают посвистывать», – самодовольно подумал я, лихорадочно сжимая в руках бинокль и всматриваясь вдаль. В воздухе опять послышался шипящий, но более сильный шум, словно с неба несся незримый метеор, и вслед за этим шагах в десяти от меня поднялся клуб пыли, полетели кверху небольшие комья земли и одновременно раздался сухой короткий треск. Это начали рваться австрийские гранаты. Эффект разрыва был слабый. Я воображал себе, что будет оглушительный гром, черный дым, визг осколков. На самом же деле ничего этого не оказалось, и в душе появилась даже какая-то маленькая неудовлетворенность. «Все это не то, не настоящее…» – говорил мне внутренний голос. Впоследствии я узнал, что австрийские гранаты вообще дают слабый разрыв. Но, несмотря на это, всякий раз, как в воздухе раздавалось зловещее шипение, в моей душе шевелилось какое-то незнакомое еще, неприятное чувство, и когда снаряд где-нибудь недалеко от меня взрывал землю, сразу как-то становилось легче и даже веселее… Многие снаряды, со свистом прорезывая воздух, впивались в землю и не разрывались. В этих случаях меня наполняло злорадное чувство, и невольно являлась сама собою бодрая уверенность, что не все обстоит благополучно у врага. И действительно, у австрийцев были видны растерянность и торопливость. Они спешили ударить нас, стараясь не дать возможности нам развернуться в боевой порядок. Их артиллерия гремела где-то далеко за лесом. Гранаты едва долетали до наших цепей, а шрапнели с бело-красным дымом рвались высоко в небе, не причиняя нам вреда и вызывая смех и хорошее настроение у солдат.

Между тем австрийцы прекратили огонь и опять устремились вниз по скату в нашу сторону. Впереди перебегали длинные цепи, а сзади подходили все новые и новые колонны, от которых почернел весь занятый ими скат. При виде этой массы людей, подобной лаве, хлынувшей на нас, и, взглянув на горсточку наших войск, растянувшихся тонкой как паутина, кривой линией по гребню соседних с нами холмов, я содрогнулся, и тяжелое предчувствие сдавило мне грудь.

«Даже если мы перебьем ружейным и пулеметным огнем половину австрийцев, то все-таки их слишком много, они задавят нас своим числом», – подумал я. Но вдруг сзади меня очень близко, сотрясая воздух так, что он слегка толкал в грудь и лицо, и заставляя звенеть в ушах, отрывисто и с каким-то металлическим отзвуком оглушительно и почти мгновенно прогремели несколько выстрелов подряд: «Тян-н… тян-н… тян-н… тян-н…» Я с ужасом встал на ноги и оглянулся назад, предполагая, что где-нибудь недалеко разорвались какие-нибудь чудовищные снаряды. Но в этот момент вновь потрясли воздух четыре сухих мощных удара, и что-то опять с неимоверной быстротой свистнуло над моей головой так, что я невольно, как подрезанный, присел на землю, и понеслось с приятным, продолжительным и постепенно замирающим шелестом вдаль. Я понял, что это, наконец, заговорила наша артиллерия, ставшая на позицию, и сердце мое радостно и трепетно забилось. Дрожащими руками я поднес бинокль к глазам и устремил взор на широкий скат, где появлялись все новые и новые волны австрийцев. Четыре белых дымка наших шрапнелей показались немного левее наступавшего врага, и сотни пуль рассыпались по полю, поднимая множество маленьких облачков пыли, как будто кто-то взял в гигантскую руку горсть камешков и швырнул их на землю. Через несколько секунд издали донеслись глухие звуки разрывов.

– Эх, маленько бы поправее, в аккурат бы в «его» цепу! – с досадой воскликнул какой-то солдатик.

Все с напряженным вниманием следили за двигавшимися как тучи колоннами противника, и каждому так и хотелось крикнуть нашей батарее: «Правее, правее пустите!» Но, видно, там тоже не зевали. Не успели еще рассеяться дымки разорвавшихся шрапнелей, как снова почти одновременно загремели четыре выстрела, и с шипением понеслись незримые стальные птицы, будто торопясь загладить свою ошибку Все, затаив дыхание и забыв о рвущихся гранатах противника, взглянули вперед. Снова мелькнули в воздухе низко над землей четыре белых дымка, и густое облако пыли, поднятое шрапнельными пулями, окутало на мгновение наступавшие колонны врага. Наша артиллерия, наконец, пристрелялась… Громкий крик одобрения вырвался у тех, кто видел этот величественный момент. Какой-то дикий восторг нашел на всех. Всяк почувствовал, что с такой могучей помощницей мы не подпустим противника. С той минуты наша артиллерия открыла убийственный огонь. Батареи стреляли очередями. Казалось, земля стонала от страшного грома орудий. Над нами ежесекундно, как ураган, проносились десятки снарядов, сверля воздух и как-то жалобно воя, и через несколько секунд издали доносились частые и глухие звуки разрывов. А там!.. Что делалось там, где чернели эти массы людей?! Там был ужас, там был ад!.. Наши шрапнели рвались одна за другой, иногда по пяти, по восьми сразу, засыпая тысячами пуль хлынувшие волны врага. Гранаты яростно вскидывали вверх черные фонтаны земли. Весь скат, который только мог охватить глаз, устилали облака желтой пыли, не успевавшей рассеяться от рвущихся беспрерывно снарядов, и сквозь эти облака, как сквозь дым, темнели наступавшие колонны противника. Я смотрю в бинокль на одну… Вот она быстро спускается по скату… Вдруг несколько белых дымков шрапнелей закружились около нее, и мгновенно она потонула в облаке пыли… Когда дым и пыль немного рассеялись, я увидел только жалкую кучку людей, которые как обезумевшие еще продолжали бежать… Боже, что это была за необыкновенная, захватывающая картина! Огонь нашей артиллерии все сметал на своем пути. Одна австрийская батарея расхрабрилась и стала на открытую позицию, но она не успела сделать и одного выстрела, как уже русские гранаты посыпались на нее, взрывая землю, разбивая зарядные ящики, ломая колеса… Через несколько минут австрийская батарея была разнесена вдребезги; на ее месте лишь валялись обломки орудий и зарядных ящиков, а прислуга оказалась частью перебитой, а частью разбежалась. Видно было, как колонны противника таяли одна за другой, уничтоженные ураганным огнем нашей артиллерии.

Враг обезумел от ужаса, ярости и бессильной злобы и, не выдержав губительного артиллерийского огня, бросился в лес, который находился правее нас в лощине, ища в нем спасения. Увлеченные метким огнем артиллерии и видя, как редеют цепи и колонны противника, мы сами готовы были ринуться вперед. Австрийцы, казалось, приостановили против нас наступление. Но не так обстояло дело на левом фланге, где развернулись третий и четвертый батальоны нашего полка. Я чаще и чаще с беспокойством начал вглядываться в ту сторону.