Сталин и НКВД - Наумов Леонид Анатольевич. Страница 18

2 группа. Средние цифры по «большой чистке». Таково оно было на Украине, в Армении и Казахстане, Свердловской, Ленинградской, Горьковской и Ивановской областях, а также в Крыму – 0,02 %.

3 группа. Во всех остальных регионах процент арестованных был меньше средних значений. Так было в Белоруссии, Средней Азии, Татарстане, в Москве и Московской области, Западной, Омской, Куйбышевской и Ярославской области.

В ходе изучения «расстрельных списков» были выявлены также существенные различия в динамике «чистки». Есть регионы, в которых она началась весной 1937 года (после февральско-мартовского пленума), но в большинстве регионов она была развернута летом 1937. Практически всюду кульминация «чистки» – осень 1937 года. Окончание «чистки» в ряде регионов приходится на декабрь 1937 г., а в других областях – на весну 1938 года.

В изученных регионах половина имен в расстрельных списках – члены ВКП(б), в списках «Москва-Центр» коммунистов еще больше – две трети. Если предположить, что эта цифра верна и для других регионов, то общая цифра коммунистов, репрессированных через решения ВКВС, колеблется в районе 20–21 тысяча человек.

Как говорилось выше, центральный аппарат закончил аресты в июле-августе 1938 года. В регионах же «чистка» завершилась даже раньше, в октябре – ноябре 1937 г., хотя в некоторых из них наблюдаются всплески арестов также и весной 1938 года.

Когда современники вспоминают «большую чистку» 1937 года, их мысль все время возвращается к июньским дням, когда было объявлено о раскрытии военного заговора. Именно в этом внезапном аресте и расстреле тех, кем еще вчера гордились – красными маршалами – ищут начало чистки. Приведу только один пример из воспоминаний: «Стала разматываться вся эта штука. Сначала потянули военных, а когда начали таскать секретарей и членов ЦК, тогда просто жутко стало: что же такое получается, как же это так проросли все эти чужие корни? Они опутали весь организм партии, всю страну. Это что-то такое ракообразное, страшное».

Выше говорилось, что резкое увеличение числа арестов в рамках «большой чистки» произошло в мае 1937 года. Тогда же удельный вес номенклатурных работников среди арестованных увеличился с 43 % до 61 %. Среди арестованных было много военных (маршал Тухачевский, командармы 1-го ранга Уборевич и Якир, командующие Белорусским и Киевским и военными округами. Командарм 2-го ранга А.И. Корк, комкор Б.М. Фельдман (начальник главного управления РККА о начсоставу), председатель Центрального Совета Осоавиахима Р.Э. Эйдеман и другие).

Вслед за этим произошло изменение в социологических характеристиках арестованных членов ЦК. Если в первой половине 1937 года преобладают т. н. «старые большевики», то с середины 1937 года среди арестованных преобладают те, кто выдвинулся при Сталине. Вряд ли эти два обстоятельства не связаны между собой. Скорее то, что среди арестованных номенклатурных работников преобладают военные, и одновременно среди арестованных членов ЦК доминируют люди «старые большевики» – разные стороны одного явления.

Вполне возможно, что обдумывая в 1936 г. «левый поворот», вождь еще не планировал «зачистки» ЦК, выбранного на XVII съезде. Однако, после майских событий его планы изменились. 22 мая 1937 года был арестован Тухачевский. Если заговор Тухачевского был сфабрикован, то это произошло либо по приказу Сталина, либо в результате провокации НКВД.

На мой взгляд, в конце мая – начале июня 1937 года Сталин искренне верил в то, что Тухачевский – предатель. В пользу этой версии, как мне кажется, во-первых, говорит то, что до самого конца 1936 года Сталин поддерживал маршала и сделал его первым заместителем Ворошилова. В литературе нередко говорится о ненависти и зависти вождя к Тухачевскому, но до начала 1937 года она не очень мешала карьере этого человека. Скорее, наоборот: Сталин спас Тухачевского от чекистов в 1930. А то, что он не очень любил этого человека, так кого Сталин любил и кому верил?

Во-вторых, суд над группой Тухачевского, Якира, Уборевича отличался от других московских процессов: над Зиновьевым и Каменевым в 1936 году, Пятаковым и Радеком в 1937 году и процессом над Бухариным 1938 года. Все остальные московские процессы были пропагандистским акциями, рассчитанными как на внутреннюю, так и на внешнюю аудиторию. Заключенные месяцами находились под следствием, их показания часто долго репетировались. Военных же арестовали и почти сразу расстреляли. Причем их судили закрытым судом. Иными словами, это была не пропагандистская, а политическая акция.

В-третьих, после ареста в апреле 1936 года группы Ягоды, Тухачевский неизбежно попадал под подозрение. Ведь следить за лояльностью руководства РККА должны были чекисты. Но если и Ягода, и Гай, и Молчанов, и другие оказались «правыми заговорщиками», то разве могли они разоблачить заговор военных? Так или примерно так должен был думать Сталин, ведь в его системе координат и Тухачевский, и Ягода – «правые». Именно поэтому в январе 1937 г. Тухачевского отправляют в длительный отпуск.

Спустя десятилетия В. Молотов поддерживал Сталина и давал Тухачевскому, в сущности, ту же оценку: «ненадежный». «Тухачевский – человек, который неизвестно куда поведет. Мне кажется, он повел бы вправо… Куда бы повернул Тухачевский, никому не известно… То, что он был не совсем надежным, – это безусловно». Хрущев также не сомневался в реальности заговора: «О Ворошилове тогда военные были очень невысокого мнения. Они его формально принимали, но все считали себя выше него. Так оно, видимо, и было… Арест Тухачевского я очень переживал. Но лучше всех из осужденных я знал Якира… С Тухачевским я не был близко знаком, но относился к нему всегда с уважением…Потом, когда сообщили о судебном процессе, я… ругал себя: «Как хорошо я к нему относился! Какое же я г., ничего не видел, а вот Сталин увидел». Что такое увидел Сталин, что не увидел Хрущев?

Как говорил Фриновский, «все правительство висело на волоске». Руководитель УНКВД Ивановской области В. Стырне, рассказывая Шрейдеру о заговоре, утверждал: «Не сомневайтесь, Михаил Павлович… дело чистое». Кстати, и сам Шрейдер, хотя и утверждает, что в душе сомневается в виновности Тухачевского, вслух говорит Стырне другое: «высказал свое негодование по поводу того, как могло случиться, что мы доверяли командование Красной Армии предателям, и если Тухачевский действительно шпион, то всех нас надо расстрелять, так как мы проглядели его» (выделено мной… – В. Н.). Можно, конечно, сделать акцент на других словах Шрейдера: «…если Тухачевский действительно шпион…». Но это не позволяет сделать другой его рассказ: «Вскоре вслед за арестом командующего Киевским особым военным округом Ионы Якира, застрелился начальник Главного политуправления Красной Армии Ян Гамарник… В это время в Иванове проходила партконференция, и я, как член секретариата, был в президиуме. После перерыва Носов, возвратившись в президиум и, видимо, только что узнав о самоубийстве Гамарника, со злобой сказал: Вот сволочь Гамарник, отпетый шпион и троцкист. Побоялся ответственности и застрелился. Не был бы виноват, не застрелился бы. Многим из нас, в том числе и мне, это, увы, казалось правдоподобным (выделено мной… —В. Н.)».

Начальник охраны Сталина Н.С. Власик в своих воспоминаниях тоже пишет о том, что доверял следствию по делу Тухачевского. Заместитель начальника ИНО НКВД Шпигельгляс летом-осенью в 1937 году вслух никаких сомнений в деле Тухачевского не высказывал, и даже наоборот, с горячностью утверждал обратное. В начале июля в Париже у Кривицкого был разговор с Шпигельглясом о деле Тухачевского. После спора об эффективности официальной пропаганды, советские разведчики перешли к существу дела, и Шпигельгляс провозгласил возбужденным тоном: «Они у нас все в руках, мы всех их вырвали с корнем…».

В реальность заговора верили и за рубежом. Нет смысла объяснять, почему руководство других коммунистических партий поддержало Москву. Но «Сталина поняли» не только коммунисты.