Армия шутит. Антология военного юмора - Шамбаров Валерий. Страница 8

Ну а Паше потом пришлось в одном ботинке и в носке обратно к трибуне скакать и отыскивать. Но не сразу. А после того, как строй отвели метров на сто, остановили и распустили. И после того, как он выслушал от начальства все, что они думают о людях, теряющих в парадном строю ботинки и марширующих в носках.

В едином строю

Был как-то случай: на 23 февраля объявили торжественное построение всех частей гарнизона. Тысячи солдат, офицеров при полном параде, ветер знамена колышет, оркестр готовит инструменты. Снежок блестит, небо голубое, словом картина – хоть в кино снимай. Выстроили всех в виде огромной буквы «П», чтобы такая масса оказалась в пределах генеральской видимости и слышимости. А там, где начальство будет стоять, постелили коврик, принесли стойки с микрофонами. Стоит, ждем это начальство – и свое, гарнизонное, и кто-то еще выше, из Москвы приехал. Но едва на горизонте показалась группа в папахах, как в блестящую обстановку воинского праздника влез вдруг без спросу бродячий пес. Большая рыжая дворняга обшарпанной наружности.

Их у нас много обитало, на помойках возле столовых кормилось. Солдаты некоторым одну и ту же кличку давали – «Дембель». Ну а в этот торжественный день гарнизон опустел. Видать, собаченции стало скучно, решила людей поискать. И так уже обрадовалась, что нашла! Да еще такую большую и веселую компанию – крики, команды. Развлекуха, лучше и не придумаешь! Конечно, псине тоже захотелось в общем празднике поучаствовать. Вылез он как раз на командирское место. Задрал лапу возле микрофонных стоек, оросив их для порядка. После чего уселся прямо на пустующий генеральский коврик и давай чесаться, блох гонять. Как нетрудно понять, торжественное настроение присутствующих сразу сменилось непринужденным оживлением. А в центре общего внимания оказалось отнюдь не приближающееся начальство.

Из штаба для наведения порядка выслали молоденького лейтенантика. Он тушуется – что делать? Перед всем строем прыгать, орать и руками махать? Цыкнул исподтишка на животное: «Кыш! Пшел вон!» Ну а пес-то что, он не возражает. Его просят подвинуться – он отошел на два метра и продолжает чухаться. Тот опять: «Кыш, кыш!» Лейтенантик хотел снежком бросить, но стоял морозец, снег не лепился. В сторону собаки только крошки полетели. А пес обрадовался пуще прежнего. Решил, что с ним играют. Еще чуть-чуть отойдет и хвостом виляет – ждет, когда лейтенант опять к нему с «кыш-кышем» побежит. Весь строй уже катается, наблюдая за эдакой корридой. Наконец, удалось штабнику оттеснить собаку куда-то за строй. Точнее, за собой ее отманить.

Это оказалось вовремя, как раз генералы подошли. Но прозвучало: «Здравствуйте, товарищи!», тысячи глоток грянули обычное «гав-гав-гав-гав!» – и псина выскочил, с энтузиазмом присоединился к общему хору. Лает и на людей оглядывается – дескать, а вы-то чего перестали? Ну а когда заиграл оркестр, и началось прохождение торжественным маршем, он вообще разошелся. Снова вылез на первый план и принялся во всю глотку оркестру подпевать на две мелодии. То лаем зальется, то протяжно подвывает. А насколько торжественным получилось прохождение, можете догадаться сами. Когда все солдаты и офицеры в парадных «коробках» со смеху киснут, тут, знаете, уже не до равнения и не до выправки…

Дембель

Ехали мы как-то в поезде «Москва – Баку». А в соседнем купе ехал дембель. Азербайджанец из стройбата. Патрули на московских вокзалах были тогда ух какими свирепыми! Дембелей сажать на губу уже не полагалось, но все равно могли зацепить, отвести в комендатуру, заставить там помаршировать или плац подметать. Поэтому наш сосед сел в вагон в более-менее уставном виде. Только каблуки у сапог были такой высоты, что впору разве что для топ-модели. Но поезд шел до Баку три дня, и по ходу движения солдатик начал преображаться.

Едва от Москвы отъехали, как мундир он на себя напялил уже другой. С отложным воротником, подкладкой из ярко-желтого бархата, а на рукавах нашиты золотые шевроны гражданского воздушного флота. А на сапогах появились здоровенные золотистые кисти, как на знаменах. Они, видимо, и были сделаны для пионерских или комсомольских знамен. По две кисти на каждом сапоге. На второй день путешествия стройбатовец познакомился с матросиком из другого вагона, выменял у него на электробритву тельняшку. Она составила незабываемое сочетание с желтым отложным воротником.

А когда мы его увидели на бакинском перроне, впечатление стало полным. К мундиру добавилась парадная офицерская фуражка ВВС синего цвета. Между мундиром и кистями на сапогах ласкали глаз офицерские бриджи цвета «морской волны». А вся грудь была покрыта плотным слоем значков. Одних только комсомольских висело в ряд штук пять, с ними штуки три «Москва – город-герой», спортивные, туристические, сувенирные и любые другие, какие можно было накупить в киосках. В целом смахивало, что в Баку прибыл какой-нибудь латиноамериканский диктатор. Но здешние патрули были настроены куда лояльнее, чем в Москве, и к подобным зрелищам привыкли. Знали, что дембеля еще и не так рядятся – если, конечно, деньги есть.

Граната

Как-то летом были мы в командировке в Закавказском пограничном округе. Ездили по заставам, встречали везде, как лучших друзей. В глуши, в горах, свежий русский человек приехал – уже праздник. А в Гадрутском отряде на одной из застав Валера Косовский среди солдат земляков встретил. Болтали с ним все свободное время, а на прощание подарок ему сделали. Просто так, от души. Ну а что там можно подарить, что вообще у солдат есть? Вручили ему учебную гранату. Без взрывателя, просто чугунная осколочная рубашка от Ф-1, ее для тренировок по метанию использовали. Уж не знаю, зачем Валере «фенька» понадобилась. Может, в качестве сувенира, на полочку поставить. Вид-то внушительный, как «настоящая». А может, обижать земляков не хотел. Сунул к себе в сумку.

Из Гадрута мы поздно ночью поездом в Баку поехали, домой возвращаться. Что такое азербайджанский поезд в те времена – особый разговор. Переполненные вагоны, духотища, вонища, шум, гам, на каждом полустанке кто-то вылезет с узлами и мешками, кто-то влезет, протискивается. Спать не пришлось. В Баку еще на море успели сходить окунуться, и в аэропорт. В ожидании самолета некоторые прямо на вещах уснули. Другие, у кого еще силы оставались, зарулили в бар. Взяли бутылку коньяка. Но только по чуть-чуть попробовали – посадку объявили. Косовский почти полную бутылку пластмассовой пробочкой закрыл и с собой взял.

На посадочном контроле тогда еще аппаратуры было мало. Ручную кладь вручную и перетряхивали. К двум сотрудницам аэропорта, шарящим по портфелям и саквояжам, выстроилась очередь. А когда одна из них, азербайджанка, открыла сумку Косовского, то сразу кинулась на коньячную бутылку: «Эта нилзя! Гаручий жидкость!» Валерка попытался бутылку отнять. Зашумел, что он лучше эту бутылку сейчас из горла оприходует. Азербайджанка не давала и возражала: «Нет! Пьяный в самалот нилзя!» Он спорил, служительница не уступала. Сзади народ в очереди напирал. Мы уже и сами на Валерку заорали, чтоб не выдрючивался. Наконец он сдался, и женщина, убирая трофей, поспешила пропихнуть его на посадку.

Как потом выяснилось, эта бутылка спасла нас всех. Спасла от очень и очень крутых неприятностей. Прилетели в Москву, решили пивка попить. Что-то начали искать, Косовский вывернул содержимое своей сумки – и нам аж плохо стало. На стол, брякнув чугунной тяжестью, выкатилась граната. Та самая, о которой и он забыл, и все забыли. Сразу представилось, что с нами было бы, если б такую штуку обнаружили при попытке пронести в самолет! Как раз незадолго до этого нашумело несколько историй с угонами советских самолетов в Турцию, еще куда-то. А тут Баку, граница рядом. Достань в воздухе гранату и диктуй условия! Азербайджанские правоохранительные органы деликатностью отнюдь не отличались. Даже если со временем разобрались бы в недоразумении, мало нам не показалось бы. Но азербайджанка, увлекшись бутылкой, дальше в сумку не полезла и гранату не заметила.