Спецслужбы мира за 500 лет - Линдер Иосиф Борисович. Страница 47

«Основными способами выявления шпионов были: наблюдение за всеми подозрительными в отношении шпионажа людьми, как русскими, так и иностранцами; примитивная слежка за шпионами; розыск пробравшихся в страну шпионов; розыск бежавших из-под стражи шпионов, а главное – различные мероприятия, проводившиеся на основании слухов о шпионах, официальных доносов, изветов и явок. Последнее было весьма распространенным: большинство дел о шпионах возникало благодаря явкам и изветам. Можно с полным основанием сказать, что извет в XVII в. являлся основной формой осведомления о пробравшихся в страну шпионах». [135]

Русским секретным службам было что противопоставить активизации иностранных разведок. Так, служба охраны дипломатического корпуса при дворе русского царя являлась одной из оперативно-охранных служб, работавшей по линии контрразведки. Обеспечение безопасности иностранных представителей находилось в совместном ведении Посольского и Стрелецкого приказов. Разрядный приказ продолжал координировать контрразведывательную работу в порубежных районах России. Контрразведывательные мероприятия, в том числе наружное наблюдение за перемещениями дипломатов и местами их проживания, осуществлялись постоянно. Режим для иностранцев был установлен настолько жесткий, что несанкционированные встречи с москвичами либо с представителями других государств, проживающими в Москве, практически исключались.

Русские инструкции тех лет гласили:

«Беречи накрепко, чтоб к послом и к их посольским людем подозрительные иноземцы и русские люди никто не приходили и ни о чем с ними не розговаривали, и вестей никаких им не рассказывали, и письма никакого к ним не подносили». [136]

Наружное наблюдение велось не только «приставниками» и «караульщиками», которые по долгу службы охраняли и сопровождали дипломатов, но и тайными постами, окружавшими посольское подворье и неотступно следившими за перемещениями представителей иностранных миссий.

При появлении подозрительных лиц их следовало, «поотпустив от посольского двора», негласно задержать и под охраной доставить в Посольский приказ. Горе было тому ослушнику, кто без дозволения пробовал вступить в «преступную связь» с иноземцами и еретиками, – государево «слово и дело» могло настичь его в любой момент, в любом месте державы и даже за ее пределами.

В 1652 г. для иностранцев, проживающих в Москве, была выстроена слобода Кукуй (по названию ручья, впадающего в Яузу). Жители слободы подчинялись общерусским законам, хотя и пользовались некоторыми свободами (в частности, свободой вероисповедания). Однако носить русское платье им категорически воспрещалось, воспрещалось также посещать Сибирь и Поволжье. Вообще, любой выезд за пределы Москвы дозволялся только с письменного разрешения вельможных персон или самого государя. Не стоит забывать, что к тому времени на русской службе находилось большое число иностранцев, заинтересованных в финансовом и карьерном продвижении. И то, что они проживали в России не один год, не снимало слежения за ними.

Предпринимаемые меры значительно затрудняли деятельность резидентов иностранных разведок, действовавших под дипломатическим прикрытием. Информация, получаемая от «нужных людей», позволяла более адекватно строить работу как в области внешней и оборонной политики, так и в области охраны российских должностных лиц. Если кто-то из иностранцев «случайно» заезжал не в то место, то с ним доверенные царя поступали «нечестно»: исчезнуть на неспокойных русских дорогах, или погибнуть от рук «лихих людишек», или заболеть неизвестной хворью было проще простого. Вольно или невольно посвященных в государственные секреты уже никогда не отпускали на родину: арсенал специальных методов воздействия был достаточно обширен и изощрен.

За выявленными лазутчиками и внушавшими подозрение лицами устанавливалось негласное наружное наблюдение. Задерживать лазутчиков следовало, не привлекая внимания посторонних:

«Около того Исайкова двора тихо ходя надзирать, не объявятся ли у него также прибылые рубежные люди, и чтоб тайным обычаем поймать, не розсловя во многие люди». [137]

В деле разоблачения иностранных агентов большую роль играла информация, добытая русской разведкой за рубежом. Такая деятельность по современной терминологии именуется внешней контрразведкой.

«Так, тульские воеводы Федор Куракин и Борис Нащокин в челобитной царю (год не указан) [предположительно 1659–1662-й. – Авт. ] пишут: „Ведома, государь, учинилось тебе, государю, что из литовского городка из Лужи, державец Дуброва отпустил на Тулу лазутчика литовина Андрюшку, а велел ему сказаться русским человеком, потому что он по-русски говорить умеет“». [138]

Стратегическая разведка при Алексее Михайловиче осуществлялась в основном по линии Посольского приказа. Легальными резидентами (по современной терминологии) являлись русские послы, которые опирались на ряд подьячих посольства и завербованных иностранных подданных. Основное направление разведки той поры – оценка внутриполитической ситуации, военной мощи и намерений Османской империи, Речи Посполитой, Швеции, а также иных государств, потенциальных и явных противников или возможных союзников. В ряде случаев в состав русских посольств включались подьячие Приказа тайных дел или особо доверенные лица из ближайшего окружения государя. Однако посольства носили временный характер, фактически являясь дипломатическими миссиями, направляемыми государем с конкретными поручениями.

Таким образом, в секретных службах Алексея Михайловича развивались посольская, военная, пограничная разведки, военная и внешняя контрразведка. Любой «слуга государев» в случае необходимости мог стать (и по первому слову становился) секретным сотрудником, тайным порученцем, а то и резидентом – в зависимости от пожеланий патрона, своих возможностей и сложившихся обстоятельств. Принцип тотальности, использовавшийся при дворе, позволял царю эффективно проводить в жизнь свою «тихую» и тайную политику.

Расследование государственных (политических) преступлений по сообщениям с мест (доносам) обычно начиналось с формулы «Слово и дело государево» (впервые сакральная фраза упоминается в 1622 г.). Произнесший эту фразу имел право требовать, чтобы его доставили лично к местному воеводе или даже к самому царю для сообщения особо важных и секретных сведений, касавшихся царствующей особы и государства в целом. При этом он знал, что его могут подвергнуть задержанию и провести тщательное следствие, включая применение пытки. Информация с мест немедленно докладывалась в Москву в соответствующий приказ. В случае неумелого допроса или смерти человека, выкрикнувшего «слово и дело», прежде чем государь или лицо «в имени государевом» примет решение о ценности информации, ответственный воевода, боярин или иной «служивый» могли понести тяжкую кару, вплоть до публичной казни всей семьи.

В целом, отношение к произнесшему «слово и дело» было подозрительно-осторожным: с первого взгляда было трудно разгадать, «царев» ли это «ближний доверенный» или «человек лихой в кознях». Но чиновники различного уровня все же предпочитали оказывать повышенное внимание таким лицам, дабы самим не попасть «в опалы великие», а если «кликнувшийся» оказывался «вор и разбойник», то и отыграться позднее на нем можно было безо всякой опаски.

Наиболее полно законодательные и судебные меры защиты жизни и здоровья государя излагаются в Соборном уложении 1649 г., скрепленном подписями 315 выборных представителей от всех социальных слоев. Всего в Уложении было 25 глав, вмещавших 967 статей, посвященных различным вопросам государственного и уголовного права. В частности, в главах 2 и 3 дается понятие о государственном преступлении, под которым в первую очередь подразумевались действия, направленные против личности государя и царской власти. Принятие и скрепление подписями важнейшего государственного документа выборными людьми – своеобразным парламентом той поры – обеспечивало Уложению легитимность, «чтобы те все великие дела, по нынешнему его государеву указу и Соборному уложенью, впредь были ни чем нерушимы». [139]