Записки военного коменданта - Котиков Александр. Страница 13

– Мы, как и вы, пришли на Эльбу с одной целью – разгромить фашистскую армию и гитлеровское государство. И мы в районе своих боевых действий в вашей помощи не нуждаемся.

Американский подполковник понял, что «заехал» не туда. Стал просить Винокурова разрешить ему эвакуировать немецких раненых. Винокуров и тут спокойно сказал подполковнику Г. Трумену, что в этом также нет необходимости.

– Мы располагаем достаточно солидной госпитальной базой, чтобы принять на излечение немецких раненых, как это мы делали на протяжении всей войны.

Полковник не ожидал такого оборота переговоров, иначе он не пришел бы на переговоры. Ну кому, скажите, приятно вернуться назад ни с чем. Взволнованный неудачей, раздраженный, подполковник сухо раскланялся и отправился к стоявшей на берегу лодке.

– Странно ведут себя союзники, – сказал Федор Иванович, – помогают немцам бежать от советского плена. Почему? Матерятся, когда не дают им осуществить задуманное.

Начподив А.И. Фролов, ехидно прищурив глаз, говорит своему закадычному другу:

– Чудак ты. Чего же удивляться, они всю войну думали, что Советская армия не придет на Эльбу, а приползет на брюхе, и что они при первой же встрече нажмут своим коленом на спину своих союзников и будут делать все, как им захочется. А тут появился на берегу русский Стенька Разин – Винокуров, и сказал своим американским союзникам – не сметь этого делать. Мы в вашей помощи в районе действий Советской армии не нуждаемся. Вот потому-то он и возмущался поначалу. И только прикинув, что его союзник не лежит на брюхе, а спокойно говорит – не сметь проникать в расположение советских войск, он прикинул и другое. Ему представилось, что в твоих словах, Федор, сила могучая. Вот так-то.

Каким-то могучим взрывом донеслась до нас тогда желанная весть о том, что советские войска штурмом овладели Берлином. Радость была неописуемая. Сердца солдат и офицеров наполнились каким-то сильным горением и осветили даже самые суровые лица, притушили самые непереносимые страдания.

Утро 2 мая было сравнительно ясное на Эльбе и, как бы в ногу с победой, как-то по-особому открылись и небо, и лес, и еще не успевшие зазеленеть кусты. Так, наверное, по всем солдатским дорогам войны от Москвы до Эльбы ликует природа, ликуют люди, ликует все живое на земле. И только горечь утрат друзей, холмы их молчаливых могил, дорогих нам могил, щемила грудь. Каждый старался отыскать в своей памяти такие слова, которые вобрали бы в себя все нечеловеческие жертвы нашего народа и образы всех тех, кого нет среди нас, и выразить ту мысль, которая рвалась наружу, – все это сделали вы, мои дорогие соотечественники. Ради победы, которая теперь уже наступила, ради мира, который наступит, и который надо защитить, отстоять. Все войны кончались победой одних и поражением других, но за этим следовали новые войны. Так вот, эта война, которая принесла нам победу, должна положить начало новой эпохе, эпохе мира. Но, как видно, за мир надо бороться…

При беглом опросе пленных там же, на берегу Эльбы, гитлеровские вояки рассказали, что их командование убеждало их скорее добраться до американцев, и тогда они наверняка будут спасены для Германии, а если попадут в плен к русским, их или расстреляют, или в крайнем случае угонят в Сибирь, и они там сгниют. Вот что погнало их к переправе через Эльбу.

На берегу Эльбы, в отдалении от солдат, стояла небольшая группа женщин, одна из них была особенно возбуждена. Вот она направляется к Винокурову и требует, чтобы им разрешили перебраться на тот берег.

– Почему вы настаиваете на этом? – спросил он.

Та, которая волновалась сильнее других, заявила, что там, у американцев, немецких солдат оставят в живых, а вы уничтожите их, и что они, женщины, тоже требуют переправить их.

Винокуров еле сдерживал себя. Немка зло посмотрела на него и с раздражением прокричала:

– Я знаю, почему вы не отпускаете нас к американцам. Среди нас есть молодые, и они вам нужны для забавы.

– В таком случае, коли вы этого опасаетесь, ступайте по домам, – сказал я, – и не появляйтесь здесь среди солдат.

Пока шла перебранка с немками, собрали несколько машин, на которых отправили их и детей в Бюлов. Какой же ужас был на лицах этих немок, когда их сажали в машины. Им, видно, казалось, что они пропали. До Бюлова было не более шести километров. На углу у серенького двухэтажного дома машина остановилась. Старшина, обращаясь к немкам, еще раз повторил, чтобы они шли по домам. Через минуту около машин не было ни души. Первой убежала наиболее активная из них.

– Вот как получается, – заметил небольшого роста автоматчик, – выслушали на Эльбе упреки немок, уговаривали их пойти домой, потом подвезли на своих машинах до города, снова объяснили им, почему не надо удирать из своих домов к американцам, и только потом твердо скомандовали разойтись по домам. Что бы делали в таких случаях немцы на нашей земле? Они согнали бы всех в кучу, чтобы не тратить много патронов, и расстреляли бы всех.

– У нас разные цели в войне, – говорю я автоматчику, – они к нам войной, чтобы уничтожить славян всех до одного, а мы прогнали их со своей земли и пришли уничтожить гитлеровскую армию и освободить самих немцев от коричневой чумы. Они выбирали свои средства, чтобы решить свою задачу – уничтожить наши народы. Мы выбрали свои средства, чтобы вызволить немецкий народ из фашистской неволи. Но наши цели трудно сразу понять простой немецкой женщине или тому пленному гитлеровскому солдату, который слезно просил отпустить его в американский плен. Немецкий обыватель так нафарширован фашистской пропагандой против нас с вами, что готов броситься в омут головой, лишь бы не быть рядом с советским автоматчиком. А вот пройдет время, немного времени, все притрется, все станет на свои места, люди поймут всю бездну своего безрассудства. Мы, я так думаю, еще увидим это. Вы же сами видели, как пожилая женщина рванулась к вам, схватила вас за руку, чтобы поцеловать ее. Вы не задали себе вопрос, почему она это сделала?

– Она от перепугу это сделала.

– Нет! Она неожиданно для себя увидала в вас солдата с ружьем, не головореза и живодера, каким десятки лет рисовали в Германии русских, а человека, которому равно дорога жизнь человеческая, француз то или немец. Она в ваших глазах прочитала, что вы пришли не за ее жизнью, не за ее свободой. Конечно, она ушла от нас так же стремительно, как и все эти женщины, спеша обогнать пулю, которую, по ее разумению, вы могли бы пустить ей вслед. Но и этого не случилось. А теперь она сидит где-то в этих домах и передумывает всю свою жизнь, а главное, – думает над тем, как ее фашисты обманули.

Я помню, как в период Гражданской войны здесь, в Германии, «красных комиссаров» рисовали на антисоветских плакатах не иначе как с кинжалами в зубах. Это карикатура, конечно, но она была предназначена запугать насмерть немецкого обывателя, который не привык думать и принимает на веру все, что ему скажут. Слов нет, опасный это слой населения в любой стране. Но бороться с ним надо терпеливым перевоспитанием. Они поймут свое заблуждение, когда сравнят поступки солдат своей армии у нас в Белоруссии с тем, как ведет себя советский солдат-белорус в отношении немецкого населения здесь, в Германии. Мы должны им помочь в этом повороте к истине.

– Понимаю, – продолжал я, – как тяжело нам, пришедшим в Германию, сдержать жгучую ненависть к тем немцам, которые убивали наших детей на оккупированной ими территории. Я, например, признателен вам, что вы не пустили в ход оружие против скопившихся на берегу немецких солдат. Хотя ваша и моя ненависть давит нас своим непосильным грузом, но вы нашли в себе достаточно мудрости и мужества, чтобы обойтись без жертв. Так и должны поступать наши воины.

В другой дивизии солдаты рассказывали мне такой случай. Когда мы вышли на берег Эльбы, на нашей стороне была пришвартована сухогрузная баржа. А ночью ее «как шайтан проглотил». Пропала баржа. Часовой говорит, что он и отошел-то от нее всего на пол часа. И пропала баржа. Стали шарить биноклями по берегу. Кто-то заметил. Она стояла спокойно ниже по течению, но на стороне американцев. Часовому беда – у него из-под носа увели баржу. Тогда товарищи решили помочь часовому, взяли лодку и длинный металлический трос, а на берегу валялось много такого лома, сели в лодку, тихо подошли к барже, сняли ее с якоря и потащили ее на свою сторону. Поначалу травили трос, а баржа стояла неподвижно, потом потянули трос, и баржа сдвинулась. А когда операция «баржа» была закончена, на американском берегу завозились. Вот так-то бывает. Думали, что американцы сидят себе тихо в сосновом лесу, ан, когда нужно что-либо оттяпать у нас, они тут как тут.