От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Кайзергрубер Фернан. Страница 20

Чтобы как-то скоротать время, перекусил; день тянулся медленно, и больше никаких проблем не возникло. Ждал отдыха в тылу, который позволил бы мне выкурить сигарету; здесь, на позиции, курить было запрещено и крайне опасно, тем более что не было ни малейшего ветерка, способного развеять дым, который из-за жаркого воздуха застаивается на месте. Не стоило облегчать задачу русским. Мне хотелось бы послать в их сторону несколько точных выстрелов, но для этого не предоставлялся случай, а устраивать беспорядочную пальбу было просто глупо. Я решил избегать стрельбы этой ночью, поскольку вспышка от выстрела позволила бы им точно засечь мою позицию, а это слишком рискованно. В этот вечер на позиции я чувствовал себя увереннее, чем вчера, потому что знал местность и природу теней вокруг себя. Вчера все это было мне незнакомо. С другой стороны, я знал, что русские действительно рядом и расслабляться, пожалуй, более опасно, чем казалось вчера. Поэтому я говорил себе «Жди и наблюдай», по-немецки, конечно! Как только совсем стемнело, я услышал шум, который очень быстро приближался. Несомненно, это была смена, но я оставался настороже. Действительно, я увидел, что это один из наших. Через несколько минут товарищ сменил меня в ячейке, и, хлопнув его по плечу, я спустился со склона и свернул вправо, чтобы присоединиться к командиру наряда и пулеметному расчету. Несколько минут спустя мы были уже на тыловых позициях, где нас накормили горячей пищей. К нашему возвращению все оказалось приготовлено. Это хорошо, ведь у меня зверский аппетит. Затем, усевшись рядом с палаткой, выкурил сигарету. Полчаса спустя лег и заснул.

19 июня. Побудка была, когда солнце уже взошло, однако совсем неплохо было выпить горячий кофе к завтраку, который я съел в нескольких шагах от палатки. Мы делились впечатлениями, говорили о позициях противника и сравнивали, какие из них каждый из нас смог вычислить. Мои товарищи тоже видели в реке трупы среди ветвей деревьев и больше не пили воду, взятую ниже по течению. Кое-кто из них видел еще трупы, которые несла река. Лично я ничего такого не заметил. Вечером мы возвратились на передовые позиции, снова на сутки. В эту ночь русские дали несколько залпов в нашу сторону. Наверняка нервничали, и я отвел душу, когда, используя наблюдения предыдущей ночи, выпустил в их сторону пару обойм; я был доволен, и у меня поднялось настроение. В эту ночь, на дне своей ячейки, тщательно скрывая огонь, я раскурил трубку и потихоньку наслаждался ею. Так время бежало быстрее. Как и позавчера, часть ночи я находился на часах, а ее остаток – в полудреме.

20 июня – день начался, и трупы все еще на месте; похоже, с того дня ничего не изменилось. Все по-прежнему, только казалось, будто расстояние до противника чуть-чуть уменьшилось. Сегодня, левее нас, я услышал отдаленную артиллерийскую и ружейную стрельбу. Не помню, чтобы вчера ее было слышно. Мы остались на часах. Все было так же, как и прошлой ночью. Это уже рутина. Смена и возвращение в тыл. В эту ночь случилось необычное происшествие, плохо закончившееся для одного из наших товарищей. Двух «бургундцев», доставлявших рационы питания из тыла по дну «балки» – неглубокого оврага, врасплох застали русские, которые то ли пробрались в наш тыл, то ли отбились от своих [30]. Нагруженные рационами, ребята, как обычно, шли по оврагу. Мы полагаем, что русские затаились на краю балки и, когда те проходили мимо, спрыгнули прямо на них. Один из товарищей, Ламот, незадолго до этого коротко постригся, что спасло ему жизнь. Русские, набросившиеся на них, попытались схватить ребят за волосы, и в руках у того, кто напал на Ламота, осталась только его фуражка, а сам русский пролетел над его головой и приземлился прямо перед ним. У маленького Ламота, ошеломленного, растерянного и не знающего, сколько всего нападавших, сработал один-единственный рефлекс – бежать что есть духу и без оглядки. После беспорядочных блужданий он добрался до окопов, потеряв лишь фуражку, наши рационы и набравшись страху. Может, нападавшие просто оголодали? Отправленный сразу же на то место патруль не обнаружил никаких следов пропавшего товарища. Он больше не вернулся. Это предупреждение всем нам и еще одна причина не ослаблять бдительность.

21 июня, вместе с двумя товарищами, я ненадолго навестил могилы двух «бургундцев», погибших ранее на Северском Донце: Матиаса Бросселя и Г. Совье. Два деревянных креста, увенчанные их касками. Просто и трогательно. Для них все закончилось, для нас только начиналось! Здесь я ощутил, что та затаенная неприязнь, которую питали к нам некоторые «старики», исчезла. Нас признали. Тем вечером, около 23:00, мы оставили позиции и, южнее Изюма, переправились на понтонах через Северский Донец. Не встречая сопротивления, по топям и пескам мы двинулись к расположенному в 22 километрах Купянску [31]. Той ночью, в 2:50, Изюм должен был быть обойден с фланга и атакован. Миновав Купянск на реке Оскол, мы выдвигаемся к Капитоловке, до которой добираемся после выматывающего – девятнадцать с половиной часов! – марш-броска [32]. Наконец разбиваем палатки в каком-то лесу в предместьях Изюма, но, поскольку город уже пал, в нашем участии более нет необходимости. Смертельно уставшие и вымотанные, мы спали сколько хотели. У некоторых даже не было сил поесть, и они мгновенно заснули.

26 июня мы выдвинулись из нашего лагеря к Браховке, до которой добрались после нового 35-километрового марша. Мы оставили эту деревню девять дней назад, и я узнал ее, но теперь меня поселили в другой избе. Постой длится недолго, и 28 июня мы уже направляемся к Шуркам (Щурово. – Ред.) в 15 километрах северо-восточнее Славянска. В это время между Северским Донцом и Доном не стихали бои, и мы находились в резерве 97-й легкопехотной (егерской) дивизии. Деревня эта раскинулась вдоль холмов, и она меньше Браховки. Подразделения в очередной раз переформировывают, и мы усиленно тренируемся. Сегодня, 30 июня, обучение атаке под огнем тяжелых пулеметов. Они прочно закреплены на своих станках – по крайней мере, я надеюсь на это, – пристреляны до миллиметра, проверены и опробованы инструкторами. Наконец, когда все готово, идем в атаку под огнем пулеметов, пригнувшись, стараясь не распрямляться из-за риска быть срезанными очередью. Никто не знает, что линия огня установлена точно на высоте метр семьдесят. Лучше не подниматься выше полутора метров. Эта разница в высоте не так уж велика. Она необходима, чтобы солдаты привыкли и закалились, но я из тех, кто уже прошел крещение огнем. В последующие дни снова занятия. Индивидуальные броски en slalom – зигзагом, к мишеням в виде фанерных солдат, которые валятся от удара штыком. Военное руководство даже позаботилось доставить эти пособия сюда, где до фронта всего с десяток километров! Выбранная для тренировок местность изрыта неглубокими балками и канавами и заросла кустарником. За каждым поворотом мишень. Нужно как можно быстрее пройти дистанцию, стреляя в одни мишени и поражая штыком другие. Также мы стреляем по неподвижным мишеням лежа, с колена и стоя.

Наш немецкий инструктор демонстрирует нам свое sangfroid – хладнокровие. Он становится на холмике и велит нам укрыться в соседних балках и канавах. Затем берет гранату и перед тем, как выдернуть зажигательный шнур, откручивает колпачок на рукояти. Помещает гранату, которая уже на боевом взводе, на свой шлем и стоит неподвижно, считая до шести. Инструктор предупреждает, чтобы мы укрылись до того, как он досчитает до пяти, потому что на счет шесть граната взорвется. И действительно, на счет шесть слышим взрыв. Мы тут же поднимаем головы, чтобы посмотреть, что получилось. Инструктор на месте, над нами, в целости и сохранности, только верхняя часть шлема почернела от пороховой гари. Впечатляющая демонстрация самообладания! Совершенно очевидно, что не должно быть ни ветра, ни малейшего движения, граната должна устойчиво покоиться на шлеме. С круглыми гранатами подобные опыты производить не стоит!