Записки из чемодана Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его - Серов Иван Александрович. Страница 51

Этим характерен Кобулов и его приспешники Цанава, Мешик, Абакумов и др. Ни один из них не был на фронте, а всё в тылах или в бегах. А сейчас посмотришь на них и удивляешься. Набираются наглости рассказывать о фронте, об ужасах, о своем героическом поведении, когда попадал в Москве под бомбежку, бесстрашии и т. д.

На следующий день после прилета в Москву, когда я зашёл к Меркулову, он довольно мрачным тоном сказал, что в 19 часов <Сталин> вызывает нас с тобой и Абакумова на «ближнюю». Ближняя дача находилась в 4-х км от Поклонной горы при въезде в Москву по Минскому шоссе. Дача расположена в лесу, особенно примечательного не представляет ни снаружи, ни внутри.

Я спросил Меркулова, а почему вызывает. Он сказал, что позавчера солдат Московского округа Николаев залег около памятника Минину и Пожарскому с «СВ» (скорострельной винтовкой) и, дождавшись выезда из Кремля кого-либо из членов правительства, начал стрелять [144].

В машине был А. И. Микоян. Две пули, попавшие в машину, только поцарапали и все. (Паккарды, на которых ездили члены Политбюро, были бронированные). Я почувствовал что будет неприятное, потому что такого случая не было с 1934 года (с убийства С. М. Кирова*).

Поехали все трое на одной машине. Когда вошли и разделись, Сталин ходил в с головой и курил.

Кстати сказать, несмотря на то, что все мы имели звания и к тому же большие — Меркулов 4 звезды, мы с Абакумовым по 3 звезды, т. е. генерал-полковники (по линии органов), но Меркулов и Абакумов, видимо, подражая Сталину, форму не носили. Я всегда был в форме, кроме случаев, когда нужно быть в гражданском платье по оперативным соображениям [145].

Когда вошли, Сталин поздоровался; вернее, мы, а он ответил и начал сразу, обращаясь к Меркулову: «Вам известно о случае стрельбы по Микояну?»

Меркулов: «Да, т. Сталин, мы вместе ведём следствие с т. Абакумовым».

Сталин: «Что следствие, следствие, на черта мне нужно ваше следствие. Позор, не знаете, что у вас под носом делается».

В ходе первых фраз как-то получилось, что мы встали в ряд, я с краю. Сталин продолжал, обращаясь к Меркулову: «А вы в армии служили?» Меркулов: «В 1916 году по окончании Петроградского университета был вольноопределяющим».

Сталин скривился и начал: «Ну вот, что с него взять, в армии не служил», потом посмотрел на меня и добавил с иронией: «Вольноопределяющий». А потом, обращаясь сурово к Абакумову: «А вы?» Абакумов: «Нет, не служил».

Ну, это его уже окончательно взбесило. «Ну вот, что с них взять. Военного дела не знают», а затем, обращаясь ко мне: «И это называется начальник особого отдела Красной Армии».

(Абакумов к тому времени был начальником Главного управления особых отделов СМЕРШ.). [146]

И далее Сталин продолжал: «Так дальше не пойдёт, надо нач<альни>ком особого отдела военного. Война идёт, мало ли что может быть, а тут гражданские люди».

И далее, посмотрев в мою сторону сказал: «Товарищ Серов вам надо взять и руководить особыми отделами фронтов, вы человек военный и с этим делом успешно будете справляться». Я промолчал. А сам подумал, что если еще раз об этом скажет, то я буду отказываться.

Я знал, что на особых отделах фронтов были Абакумовым назначены малограмотные особисты, как в общеобразовательном плане (3–4 класса образование, но большой стаж в органах), так и в военном ничего не знают. Потому трудно будет переделывать таких особистов в короткий срок.

И дальше Сталин, решив, что назначение уже состоялось, обращаясь к Меркулову, продолжал: «Соберите всех начальников особых отделов фронтов и все вместе проведите совещание, на котором укажите на серьёзные недостатки в работе особых отделов и поставьте задачу в кратчайший срок устранить их, вы потом, т. Серов, мне доложите».

Я снова промолчал. Затем Сталин сказал: «Вы с этим не затягивайте. Идите и проводите».

Мы вышли, сели в одну машину, Абакумов посмотрел на меня и говорит: «Ну вот, принимай дела», я ответил, глядя на него: «Ничего я принимать не буду». Меркулов молчал. Когда приехали в Наркомат, я ушёл к себе.

Вечером позвонил Меркулов и спросил, что будем делать. Я опять уклонился от ответа. Тогда он сказал, что уже подписал шифровку о созыве совещания через сутки.

Совещание открыл Меркулов, он довольно подробно пересказал разговор с т. Сталиным. Абакумов сидел как оплёванный, а я тоже мрачный. После совещания некоторые начальники особых отделов — генералы — стали подходить уже ко мне с вопросами по фронтовым делам, но я не стал слушать, сказав, что когда будет приказ, то и дам необходимые указания.

Когда разошлись, я сел у себя и долго думал, как браться за работу, где кадры мало того, что слабо подготовленные, а главное — испорченные. Раз они не могут организовать как следует работу по выявлению шпионов и диверсантов в частях и в тылу войск, то все это должны чем-то восполнить, чтобы «показать» видимость и работы и «свои успехи».

Тогда они встали на наиболее успешный и легкий путь это следить, какой генерал или офицер имеет п.п.ж. (полевую походную жену), кто что взял себе при взятии города и отправил семье, причём мелочи: радиоприемник, безделушки, зачастую продукты и т. д. При этом с вещами посылали нарочного. На таких офицеров и генералов заводились «дела» с подробным добавлением отсебятины и направлялись донесения Абакумову.

Я это все знал, так как многие особисты работали у меня на Украине или здесь в Москве и охотно заходили ко мне, когда я был в Москве или на фронтах. Вот поэтому мне ужасно не хотелось идти в управление СМЕРШ, хотя начальник управления был заместителем Наркома обороны (т. Сталина).

Я решил сидеть и не приступать к работе, в расчёте на счастливый какой-нибудь случай…

Утром, разбирая почту, я увидел шифровку Уполномоченного ГКО по ленд-лизу Папанина И. Д., в которой он докладывал, что караван судов, шедший из США в Архангельск, в Белом море (указывал параллели) подвергся налету немецкой авиации, и 12 кораблей с сотнями танков, самолетов, автомашин и военным снаряжением были потоплены, только один пришел в Молотовск [147]. На телеграмме резолюция Сталина: послать на место Серова. Тщательно расследовать и доложить [148].

Я Меркулову показал телеграмму и сказал, что завтра утром вылетаю. Меркулов пожал плечами и ничего не сказал. Я родился в рубашке — не хочу принимать особые отделы и удаляюсь от них в Архангельск.

«Бегство» в Архангельск

В Архангельск прилетели нормально. На аэродроме встречал Папанин, который тут же, волнуясь, спросил, какой у меня план. Я сказал, что буду расследовать, как это поручил т. Сталин, а потом с результатами ознакомлю.

Он предложил мне остановиться у него, но я сказал, что неудобно его беспокоить. Буду в УНКВД, а жить в гостинице.

В первый же день познакомившись с городом, я к вечеру вызвал командующего ВВС Архангельской зоны и тщательно разобрался, смогли бы истребители вылететь на помощь американским кораблям. Когда промеряли расстояние от аэродрома до места происшествия в море, то оказалось, что самолетам не хватило бы горючего возвратиться на аэродром. Значит, авиация не могла спасти положение.

На следующий день вызвал моряков, с которыми так же по карте разобрался, смогли ли <бы> они направить быстроходные катера для того, чтобы вызволить из беды корабли. Оказалось, что по их скорости они пришли бы к шапочному разбору.

Далее осталось выяснить, почему же американцы, 12 экипажей кораблей, не могли побить немецкие самолёты. Переоделся в гражданский костюм, взял с собой работника УНКВД, местного переводчика и поехали в Молотовск, чтобы встретиться с американским капитаном корабля.