Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину - Туманов Олег Иванович. Страница 5

По дороге в пансион я остановился у газетного киоска, чтобы осмотреться. Я стал делать вид, что разглядываю журналы, не обнаруживая при этом ничего подозрительного. Если за мной на самом деле вели наблюдение, то делали это очень искусно.

Я купил берлинскую газету и бутылку виски и отправился с этими трофеями в отель. Там я немедленно отхлебнул несколько глотков прямо из горла, чтобы как-то успокоить свои нервы, но это не помогло побороть внутреннее беспокойство.

Как бывает в таких случаях, время будто стояло на месте. Я пробовал читать, включал телевизор, но ничто не снимало мое внутреннее напряжение.

В разведке контакт со связником стоит в списке самых опасных операций. Каждая такая операция связана с двойным риском, так как за каждым участником тайной явки могут следить и это осложняет дело. Мне мало было чего бояться. Американцы «просвечивали» меня очень долго, приостановив слежку три года назад. С тех пор я не замечал за собой никакого наблюдения, либо интереса к моей персоне со стороны спецслужб. Но как обстояли дела в отношении еще неизвестного мне контактного лица от КГБ? Вообще, существуют ли гарантии на все сто процентов? Вдруг за ним сейчас незаметно следят?

Ровно в семь вечера я опять присел у голого деревянного стола в кафе на Фридрихштрассе. Я заказал ужин и стал разглядывать окружающих. От изумления меня чуть не хватил удар! В дальнем углу, внимательно рассматривая меня, сидел мой друг Сережа. «Друг», пожалуй, неверное слово – он был моим ведущим офицером в КГБ. Он был последним лицом, с которым я имел дело до отъезда на Запад. Тогда он пообещал, что меня отыщут и найдут способ выйти со мой на связь. А сейчас он приехал персонально…

Видимо, я выглядел настолько скованно, что сидя в углу, Сергей не смог скрыть своего удовольствия и улыбки. Он и не сдерживал себя. Поднявшись, он прошел мимо меня в туалет. Я проследовал за ним как под гипнозом. Кроме нас, в туалете никого не было. Мы стояли рядом, и тогда Сергей сказал мне: «Иди за мной на отдалении, но не теряй меня из виду».

Мы пошли вдоль длинной, совершенно пустынной и слабо освещенной улицы. Уголками глаз я проследил, как за мной следом идет просто одетый, на вид пьяный, рабочий. Вероятно, он был напарником Сергея, который страховал нас с тыла. Мы повернули за угол в темную улицу и оказались в полной темноте под козырьком старого дома. Рабочий прошел мимо нас, тихо напевая какую-то песенку. Сергей быстро и крепко обнял меня: «Привет, Олег. Как ты? Выглядишь молодцом!».

В две минуты ему удалось инструктировать меня о нашей следующей встрече: «В январе оформляй неделю отпуска и возвращайся в этот же ресторан. За обедом или ужином увидишь меня. Пойдем вместе в Восточный Берлин». Он вновь вручил мне спичечный коробок с указанными на нем датами нашей следующей встречи и растворился в темноте зимнего вечера. По дороге обратно в пансион меня все так же сопровождал на некотором отдалении «рабочий».

…Мне не составило никакого труда оформить в январе десять дней отпуска. Вторым воскресеньем нового, 1970 года я уложил в портплед удобный костюм, пару рубашек и бритвенный прибор и утренним рейсом вылетел в аэропорт Темпельхоф. Сергей ожидал меня в полдень. Около полутора часов мы ходили на безопасном друг от друга расстоянии, ездили туда-обратно на метро и сворачивали на кладбище. Наконец, убедившись, что за нами не следят, Сергей направился со мной к метро на Фридрихштрассе, где находился тайный переход границы из Западного в Восточный Берлин. Мы спустились в метро, но Сергей не пошел к толпе людей, ожидавших переход у официальной въездной стойки. Он провел меня в сторону незаметной двери и показал офицеру пограничной службы свое удостоверение. Тот молча пропустил нас через шлюз на территорию ГДР.

Коммунистический Берлин шокировал меня своим запущенным и блеклым видом. Контраст был слишком велик. В мгновенье я поменял царство ярко светящихся витрин, жизнерадостных и открытых лиц, шикарных машин и ухоженных фасадов на хмурый мир «реального социализма». Мне казалось, что вчера здесь закончилась война и еще не сняли затемнение.

Мы сели в припаркованный недалеко от вокзала «Фольксваген», и я стал снимать свой эмоциональный накал. Сергей обнял меня за плечи и сказал, что сейчас я могу чувствовать себя, как дома.

Из уверенного поведения Сергея я сделал вывод, что он давно в Берлине. Судя по всему, в данный момент он там жил.

Мы поехали в район Карлсхорст, где располагались военный штаб, военная разведка и представительство КГБ. В трехкомнатной квартире для приемов специальных гостей, вроде меня, был накрыт богатый стол со всеми разносолами, которые может предложить русская кухня. Экономка по имени Зоя, также сотрудник КГБ, которая отвечала за содержание квартиры, сегодня потрудилась на совесть. Из кухни доносился приятный аромат крепкого украинского борща. На столе красовалась охлажденная бутылка водки, расписанная ледяной изморозью. Искрами светилась свежая черная икра. На столе – мои любимые горячие сибирские пельмени. Холодец приправлен грузинскими специями. Тут же на столе стояла малосольная селедочка и огурчики, крабы, маринованные грибочки и творожные кушанья. Такого богатого русского стола я давно не видал.

Ужинали мы вчетвером. Кроме нас двоих, за столом была Зоя и молодой человек по имени Женя из отдела личной безопасности.

Естественно, за ужином о моем истинном задании мы не говорили, хотя Зоя и Женя явно были в курсе, что я приехал «оттуда».

Перед тем, как уходить, Сергей обронил: «Я вернусь завтра в 9 утра. Начнем работать. Тебе придется вспомнить все, что с тобой происходило последние четыре года – отдельно каждый день. Нам важны малейшие детали. Потратим на это два или три дня. Сколько понадобится. А пока отдыхай».

Он ушел, но этим вечером меня овеяло необычное чувство абсолютного уюта и покоя. Это было давно забытое чувство дома, к которому я привык с детства. Внимательно осматриваясь в квартире, я обнаружил все реликты советского быта – ржавые трубы в туалете и ванной комнате, безвкусные обои и старомодную мебель, неровный линолеум на кухне и торчащие доски паркета в комнатах. Но это не тревожило меня, а наоборот вызывало чувство умиротворенности. Я осваивался с окружением и думал о Москве, о моих родителях и так быстро завершившейся юности.

Родился я счастливчиком. Так, во всяком случае, утверждали в детстве мои родственники. На свет я появился «в рубашке», что по народному поверью сулит счастливое будущее. Узнав, позднее, что это всего лишь значило, что родился я, «одетый» в родовую плеву, я даже несколько разочаровался.

Но на судьбу я на самом деле не мог жаловаться. Во-первых, это уже было наполовину счастьем – родиться почти в центре Москвы рядом с Белорусским вокзалом, провести там детство и не испытать все тяготы послевоенных лет, как большинство сверстников.

Дом, в котором я увидел свет в 1944 году, все еще стоит на Ленинградском проспекте, хотя в нем уже не живет никто из прежних жильцов. Наша квартира, как и большинство остальных, была коммунальной. На самом деле она была спланирована на одну семью, но из-за большой нехватки площади здесь расположилось несколько семей. Наша семья Тумановых (т. е. мои родители, мой старший брат Игорь, бабушка Пелагея и я) проживали в двух комнатах. Симоновы жили в других двух комнатах, поменьше. Совсем бедные Волковы жили впятером в одной комнате. Глава этой семьи, инвалид дядя Степа, был азартным игроком и проводил большую часть время на ипподроме. Его пускали домой только тогда, когда ему улыбалась удача в игре, и он возвращался домой, не «пропустив через горло» все выигранные деньги. Из-за отсутствия жилой площади мама дяди Степы, бабушка Матрена, спала на коммунальной кухне, где стоял сундук с ее вещами. Она ложилась спать после того, как с кухни уходили последние домохозяйки, и вставала засветло. Бабушка Матрена подрабатывала, занимая рано утром очередь в магазинах, где продавали дефицитные товары. Потом она за вознаграждение уступала свою очередь, естественно, не имея возможности позволить себе ничего из этого дефицита. Кроме сундука со старьем, она ничем не обладала.