Личный досмотр - Адамов Аркадий Григорьевич. Страница 32

— Слушай, дело прошлое. Скажи теперь, как есть. Везли вы контрабанду или нет?

В ответ Муся неожиданно звонко рассмеялась, так неожиданно, что Семен даже вздрогнул.

— Конечно, везли, — с улыбкой сказала она и, прижавшись к Семену, шепнула ему в самое ухо: — Спасибо тебе.

— Ты что говоришь? — испуганно переспросил Семен. — Соображаешь?

Муся отстранилась и уже другим, насмешливым и резким тоном сказала:

— Я-то соображаю. А вот ты, милый, кажется, не очень.

И уже в последний момент, когда Семен приоткрыл дверь вагона, собираясь выскользнуть на темный перрон, Муся шепнула ему вдогонку:

— Смотри. Не болтай лишнего. А то… Последних слов он не расслышал. «Вот это влип в историю», — проклиная себя, думал Буланый.

…В ту ночь долго не гас свет в квартире Нади Огородниковой.

В первой из комнат, вокруг накрытого стола, нетерпеливо прогуливался Засохо, шлепая домашними туфлями и засунув руки в карманы теплой куртки. За стеклами очков видны были его большие, как у совы, настороженные глаза.

Надя сидела на кушетке в ярком и не по сезону открытом платье. На обнаженные плечи она накинула прозрачную косынку. В руках Надя держала гитару и задумчиво перебирала пальцами струны.

— Пора бы уже ему быть, — проворчал Засохо. — Стареет, черт бы его побрал. А ты тут за него…

— Придет. Что ему станет, — враждебно отозвалась с кушетки Надя. Почему-то в последнее время она совсем перестала бояться Артура Филипповича. И уважать перестала: такое же дерьмо, как и все. А уж трус!.. Как он в прошлый раз испугался, когда Андрей намекнул на какие-то доллары! Неужели Засохо вез тогда валюту? А ей он сказал, что у него конфисковали мануфактуру. И Евгению Ивановичу в Москве он тоже это сказал. Значит, он обманывает их? Такое не прощается. Вот только бы узнать, только бы узнать…

— Э-эх, — сердито посмотрел на нее Засохо. — Баба, она и есть всегда и во всем баба.

Он снова нетерпеливо зашагал вокруг стола, чуть сгорбившись и с силой оттягивая карманы своей нарядной куртки засунутыми туда кулаками.

Засохо сейчас даже представить себе не мог, что он скажет, вернувшись в Москву, Евгению Ивановичу, как объяснит потерю целой партии этих проклятых чулок. Со Шмелевым получилось тоже более чем неудачно. Слава богу, хоть жив остался. Товар же вернуть все равно не удалось, А Засохо еще собрался крупно надуть шефа на этой комбинации. Да, еще один такой скандал, и этот проклятый Евгений Иванович может, пожалуй, вообще выставить его, Засохо, из «дела». О, этот церемониться не будет!

Засохо почувствовал, как его стало даже познабливать от волнения. Он с тревогой схватился за пульс. В отношении своего здоровья Артур Филиппович был мнителен до чрезвычайности.

— Артур Филиппович, — вдруг задумчиво спросила Надя, — а как вы думаете, будет война?

Засохо, не переставая кружить вокруг стола, раздраженно ответил:

— Пусть у других об этом голова болит.

— Об этом у всех голова болит, — вздохнула Надя. — Сколько война нам горя принести может. Засохо снисходительно усмехнулся.

— Кому это «нам»? Тебе? Мне? Да если у нас с тобой будут деньги, нам всюду и всегда будет хорошо.

— Я вас чего-то не пойму, — с тревогой посмотрела на него Надя.

Ей на секунду вдруг стало страшно. И не от злых глаз Засохо, даже не от его слов. Надя внезапно ощутила какую-то страшную пустоту вокруг себя. Привычное слово «мы», под которым она всегда — и в детстве, во время войны, и потом, когда речь заходила о международных делах, — как-то естественно понимала весь народ, всю Родину, вдруг сейчас это слово «мы» сузилось до крошечного «я и он». Неужели, если вдруг всем вокруг будет плохо, ей, Наде, и вот ему, Артуру Филипповичу, будет хорошо? Неужели? А маме, например? А брату Косте, который живет с семьей в Новосибирске? А другим? Неужели деньги отгородили ее от всех этих людей? Неужели, если всем им будет плохо, ей, Наде, будет хорошо?

От этих мыслей Наде стало вдруг на секунду так жутко, что она впервые, кажется, с ненавистью взглянула на самодовольное, хитрое лицо Засохо и глухо сказала:

— Надо говорить, да не заговариваться.

В это время в передней зазвонил звонок. Он зазвонил так неожиданно и резко, что Надя в первый момент не могла сообразить, что случилось.

Первым устремился к двери Засохо,

— Слава богу, наконец-то! — услышала Надя его голос из передней. — Уж не знали, что и думать. Ну как?

В ответ прозвучал знакомый, глуховатый голос Юзека:

— Порядок. Таможенник попался — клад.

— Кто такой? — заинтересовался сразу Засохо.

— Фамилия — Буланый, — усмехнулся Юзек. — Уж я его за нос поводил. А потом… потом Муська за него принялась. Куда ставить?

Надя вышла в переднюю. Она увидела Юзека в длинном темном пальто и мятой фетровой шляпе с двумя чемоданами в руках.

— Я его знаю, этого Буланого. Его Семеном зовут, — сказала Надя.

— Вот и заметь себе, — строго произнес Засохо. — Это все? — спросил он у Юзека, указывая на чемоданы.

— Еще два в машине. Полине отвезу.

— Правильно, — одобрил Засохо и, окончательно придя в хорошее расположение духа, потрепал Юзека по плечу. — Давай вези. И не задерживайся. Дело обсудить одно надо. Да и выпить успеть.

Юзек кивнул головой и, не прощаясь, исчез за дверью.

Пыхтя, Засохо оттащил чемоданы на кухню. Там он приподнял с пола кусок линолеума, отсчитал от стены нужную доску и потянул ее вверх. Доска легко приподнялась, обнаруживая черную пустоту под собой. Туда Засохо и спустил чемоданы.

В столовую он вернулся в приподнятом настроении.

Надя по-прежнему сидела на кушетке, задумчиво перебирая струны гитары.

Настроение у нее изменилось. Стало вдруг грустно и жалко себя. «Ой, как годы мои уходят, — думала Надя, — и ничегошеньки нету у меня и любимого нету. Так и не встретила, не сыскала…» Она сама не заметила, как поразила ее в тот вечер разница между Андреем и пьяным Артуром Филипповичем. Кажется, с того вечера и стала задумываться Надя над своей жизнью. И сейчас ее, наверное, тоже впервые не волновала судьба товаров, привезенных Юзеком.

— Ну, чего строишь из себя мировую скорбь? — бодро спросил Засохо. — Можно пока по первой пропустить. За его доброе здоровье и благополучие, — он кивнул на дверь, за которой скрылся Юзек.

Надя равнодушно махнула рукой.

— Пейте себе.

— Как знаешь. Могу и один. Он со смаком выпил, закусил. Потом снова обернулся к Наде и с неодобрением спросил:

— Ну-с, а как Андрей? Срослась голова-то?

— Не знаю. Думала, он ответ мне напишет, а он не написал. Сестра говорит, слабый еще.

— Ответ? — настороженно переспросил Засохо. — А ты что ему написала?

— Ну, написала, что жалко мне его, что видеть хочу, когда выпишется…

— Та-ак. И еще написала, конечно, — с еле сдерживаемой яростью сказал Засохо, — откуда ты знаешь, что он в больнице. Что, мол, есть у тебя такой приятель, Засохо Артур Филиппович, вот он-то тебе и…

— Да что вы! — Надя сердито посмотрела на Засохо. — Что вы, в самом деле!

Но Засохо, обдумывая что-то, молча шагал вокруг стола. Потом, приняв какое-то решение, он подошел к Наде и, покачиваясь с каблуков на носки, холодно и чеканно произнес:

— Так вот. Юзека я, конечно, дождусь. Но больше я у тебя не останусь, дура ты эдакая. Все. И не ищи. За ночлег я лучше деньгами платить буду, чем свободой.

Надя небрежно пожала плечами.

Прошел час, потом второй. Юзека все не было, Засохо выпил еще одну рюмку, потом еще. И все кружил, кружил по комнате.

— Да что же это?.. Куда он делся? — взволнованно бормотал он. — Неужели случилось что-нибудь?..

А Юзек так и не пришел в ту ночь.

Все эти дни Геннадий Ржавин энергично занимался «делом» о голубой «Волге» и о «разбойном нападении на гражданина Шмелева».

Разыскав в конце концов того самого Никифора, который ночью вместе с Андреем толкал злополучную машину, Ржавин сумел выяснить, что за рулем, тогда сидел небезызвестный ему шофер Пашка.