Первый субботник (сборник) - Сорокин Владимир. Страница 2
– Я, Сергей Андреевич… я…
Она набрала побольше воздуха и твердо произнесла:
– Я решила пойти на ткацкую фабрику.
Ребята молча посмотрели на нее.
Раскапывающий угли Елисеев удивленно хмыкнул:
– Ну, ты даешь! Отличница – и к станку. Шпульки мотать…
– А это не твое дело! – перебила его Лебедева. – Да, я иду на фабрику простой ткачихой. Чтобы по-настоящему почувствовать производство. А цену своим пятеркам я знаю.
Елисеев пожал плечами:
– Но тогда можно было пойти на заочный или на вечерний, а самой работать…
– А мне кажется, что лучше просто отработать год, а потом поступить на дневной. Тогда мне и учиться легче будет, и жизнь побольше узнаю. У нас в семье все женщины – потомственные ткачихи. И бабушка, и мама, и сестра.
– Правильно, Лен, – кивнул головой Зайцев. – Мне мой дядя рассказывал про молодых инженеров. Пять лет отучатся, а предприятия не знают…
Сергей Андреевич понимающе посмотрел Лебедевой в глаза:
– Молодец. В институте ты будешь учиться еще лучше. А год на фабрике – это очень полезно. Я тоже в свое время прежде, чем в МГУ поступать, год проработал простым лаборантом в обсерватории. Зато потом на практических занятиях ориентировался лучше других.
Елисеев почесал затылок:
– Так, может, и мне сначала лаборантом в аэродинамической лаборатории поработать?
Сидящий рядом Зайцев хлопнул его по плечу:
– Точно, Витек. Ты в трубе вместо самолета стоять будешь.
Ребята засмеялись.
– Вот тогда из него всю дурь магнитофонную повыдует! – громче всех засмеялась Лебедева, вызвав новый взрыв хохота.
Елисеев замахал руками:
– Ну хватит надрываться! Что вы как ненормальные… давайте кладите картошку, а то угли остынут…
Ребята стали доставать картошку из рюкзаков и бросать в угли.
Елисеев закапывал ее, ловко орудуя палкой.
Савченко склонился над пустым ведром:
– А что, чай кончился уже?
– Так его и было немного – полведра всего. Все же выкипело…
– Ребят, сходите кто-нибудь за водой! – громко попросила Лебедева. – Мы сейчас новый чаек поставим.
Сергей Андреевич взял ведро:
– Я схожу.
Стоящий рядом Соколов протянул руку:
– Сергей Андреевич, лучше я.
– Нет, нет, – учитель успокаивающе поднял ладонь. – Ноги затекли. Насиделся.
– Тогда можно мне с вами? Все-таки далеко нести…
Учитель улыбнулся:
– Ну пошли.
Они двинулись к лесу.
Невысокая июньская трава мягко шелестела под ногами, ведро в руках Сергея Андреевича тихо позвякивало.
Большие, освещенные луной кусты обступали со всех сторон, заставляя петлять между ними, отводить от лица их влажные ветки.
Сергей Андреевич неторопливо шел впереди, насвистывая что-то тихое и мелодичное.
Когда вошли в лес, стало прохладно, ведро зазвенело громче.
Сергей Андреевич остановился, кивнул головой наверх:
– Смотри, Миша.
Соколов поднял голову.
Вверху сквозь слабо шевелящуюся листву мутно-белыми полосами пробивался лунный свет, а сама луна посверкивала в макушке высокой ели. Полосы молочного света косо лежали на стволах, серебрили кору и листья.
– Прелесть какая, – прошептал учитель, поправляя очки, в толстых линзах которых призрачно играла луна. – Давно такого не видел. А ты?
– Я тоже, – торопливо пробормотал Соколов и добавил: – Луна какая яркая…
– Да. Недавно полнолуние было. Сейчас ее в рефрактор как на ладони видно…
Сергей Андреевич молча любовался лесом.
Через некоторое время Соколов спросил:
– Сергей Андреевич, а наш класс будет каждый год собираться?
– Конечно. А что, уже соскучился?
– Да нет… – замялся Соколов. – Просто… я вот…
– Что? – Учитель повернулся к нему.
– Ну я…
Он помолчал и вдруг быстро заговорил, теребя ветку орешника:
– Просто… Вы для меня столько сделали, Сергей Андреевич… и вот кружок, и астрономию я полюбил поэтому… А сейчас – выпуск, и все. Нет, я понимаю, конечно, мы должны быть самостоятельными, но все-таки… я…
Он замер и быстро проговорил начавшим дрожать голосом:
– Спасибо вам за все, Сергей Андреевич. Я… я… никогда в жизни не забуду то, что вы для меня сделали. Никогда! И вы… вы… вы великий человек.
Он опустил голову.
Губы его дрожали, пальцы судорожно комкали влажные листья.
Сергей Андреевич нерешительно взял его за плечо:
– Ну что ты, что ты, Миша…
Минуту они простояли молча.
Потом учитель заговорил – тихо и мягко:
– Великих людей, Миша, очень мало. Я же не великий человек, а простой учитель средней школы. Если я тебе действительно в чем-то помог – я очень доволен. Спасибо тебе за теплые слова. Парень ты способный, и, мне кажется, из тебя должен получиться хороший ученый. А вот расстраиваться, по-моему, ни к чему. Впереди новая жизнь, новые люди, новые книги. Так что повода для хандры я не вижу.
Он потрепал Соколова по плечу:
– Все будет хорошо. Класс ваш дружный. Каждый год встречаться будем. А ко мне ты в любое время заходи. Всегда буду рад тебе.
Соколов радостно поднял голову:
– Правда?
– Правда, правда, – засмеялся Сергей Андреевич и слегка подтолкнул его. – Ну, пошли, а то ребята чаю не дождутся.
Они двинулись через призрачно освещенный лес.
Ведро снова стало поскрипывать, сучья захрустели под ногами.
Сергей Андреевич шел первым, осторожно придерживая и отводя гибкие ветки кустов.
Лес расступился, кончился резким обрывом с неровными краями, поросшими мелким кустарником.
Внизу блестела узкая полоска реки, сдавленная зарослями буйно разросшегося камыша.
За рекой долго тянулось мелколесье, и лишь вдалеке поднимался темный массив соснового бора.
Сергей Андреевич постоял на краю обрыва, молча разглядывая открывшийся вид, потом шагнул вниз и молодцевато сбежал к реке по крутому песчаному спуску.
Соколов спустился следом.
Возле реки песок был плотным и мокрым.
Сергей Андреевич ступил на лежащий в воде пень, зачерпнул ведром:
– Вот так…
Слева из густых камышей вылетел бекас и, посвистывая, полетел прочь.
– Красота какая, – проговорил учитель, опуская ведро на песок. – Вот что значит – природа, Миша…
Он помолчал, потом, сунув руки в карманы куртки, продолжал:
– Как все гармонично здесь. Продуманно. Непроизвольно. Вот у кого надо учиться – у природы. Я, признаться, если раз в месяц сюда не съезжу – работать не могу…
Он посмотрел вдаль.
Сосновый бор тянулся до самого горизонта, растворяясь в розоватой дымке, подсвечивающей на востоке ночное небо.
Соколов тихо проговорил:
– А мне, Сергей Андреевич, это место тоже очень нравится. Я сюда обязательно приеду.
– Приезжай, – кивнул учитель. – Здесь как бы силу набираешь. Чистоту душевную. Как будто из заповедного колодца живую воду пьешь. И после воды этой, Миша, душа чище становится. Вся мелочь, дрянь, суета – в этот песок уходит…
Он поднял ведро и пошел вверх по осыпающемуся песку.
Наверху Соколов протянул руку к ведру:
– Сергей Андреевич, можно я понесу?
– Неси, – улыбнулся учитель, передал ему ведро и добавил: – Иди, я попозже подойду. Воздухом лесным подышать хочется…
Соколов подхватил тяжелое ведро и двинулся через лес.
Сергей Андреевич стоял над обрывом, скрестив руки на груди и глядя перед собой.
Пройдя десятка два шагов, Соколов оглянулся.
Неподвижная фигура учителя четко вырисовывалась между стволами.
Соколов шагнул в сторону и встал за молоденькую елку, поставил ведро рядом с собой.
Учитель постоял минут пять, потом вошел в лес, забирая немного вбок.
Пройдя меж двух близко растущих берез, он остановился, расстегнул ремень, спустил брюки и присел на корточки.
Широкая полоса лунного света падала на него, освещая спину, голову, скрещенные на коленях руки.
Послышался слабый, прерывистый звук выпускаемых газов, Сергей Андреевич склонил голову, тихо постанывая, и снова до слуха Соколова долетел такой же звук, – более громкий, но менее продолжительный.