Чекисты [Сборник] - Коллектив авторов. Страница 10

— Нельзя ли мне зайти к Владимиру Ильичу и все ему объяснить?

— Подождите, товарищ Щевьев, сейчас узнаю, — сказала Надежда Константиновна и вошла в салон, где за столом работал Ленин. Через несколько минут она вышла и принялась меня успокаивать:

— Не беспокойтесь, пожалуйста, Владимир Ильич и не думал на вас сердиться. Он понимает, что вы рабочий человек, на железной дороге недавно и, видимо, еще не поняли, какое значение имеет точность движения поездов. Владимир Ильич просил передать, чтобы не обижались, но принять вас не может, к утру ему нужно подготовить срочный документ.

На этом и разрешился неожиданный инцидент с опозданием поезда. Всю ночь я, разумеется, бодрствовал, выходил на остановках, где паровоз набирал воду, следил за порядком. И всю ночь горел свет в окне салон-вагона, всю ночь Ленин работал.

В Москву мы прибыли по расписанию. Прощаясь, Владимир Ильич подошел ко мне, взял мою руку обеими руками и, улыбаясь, сказал:

— Большое спасибо, товарищ Щевьев! Доехали мы с вами вполне благополучно и даже… вчерашнее опоздание, кажется, наверстали… Спасибо вам и до свидания!

Василий Васильев. ПОМОЩНИКИ ДЗЕРЖИНСКОГО

В Петроградскую ЧК меня направили летом 1918 года, сразу после выздоровления.

Делалось это по тем временам просто. Поправился товарищ, подзалечил фронтовые раны на лазаретной койке и вызывают его в партийный комитет: так, мол, и так, уважаемый Василий Александрович, есть мнение направить вас в Чрезвычайную Комиссию на должность начальника отдела и члена президиума.

Знаешь ли ты особенности и тонкости чекистской деятельности, имеешь ли соответствующие практические навыки— никого особенно не интересует. Обязан научиться, коли не знаешь, на то и большевик. Обязан в кратчайший срок стать умелым сотрудником ЧК, этого требуют от тебя интересы революции.

Партийный мой стаж был уже порядочный — с весны 1907 года. За плечами было подполье, имелся кое-какой опыт конспирации. Стало быть, рассуждали товарищи в партийном комитете, все остальное приложится.

Должен сказать, что в ЧК мне пришлось тяжеловато. В особенности на первых порах, пока не освоился и не присмотрелся, поучившись у более знающих работников.

Уж очень напряженное и сложное было время! На севере страны, в Архангельске и Мурманске, господствовали английские оккупанты, целясь на Красный Петроград— колыбель Октябрьской революции. Невиданно обострилась классовая борьба, находя свое выражение в контрреволюционных заговорах, террористических актах, саботаже, мятежах и восстаниях. Продовольственные трудности привели к расцвету спекуляции.

ЧК называли тогда «обнаженным мечом» пролетарской диктатуры. Но меч этот мог разить врагов лишь с помощью, причем самой повседневной, самой заинтересованной помощью, широчайших масс трудящихся. Иначе бы он оказался бесполезным и даже вредным.

Таких, как я, то есть не имеющих достаточного опыта, среди чекистов было много, а ведь бороться нам приходилось против сильных капиталистических разведок. Взять хоть Интеллидженс сервис, секретную службу английских империалистов с ее умением плести хитроумные интриги, с ее вышколенными кадрами. Разве можно было противостоять проискам Интеллидженс сервис, своевременно разгадывая ее замыслы, без поддержки рабочих, красноармейцев, матросов, крестьянской бедноты? Конечно- нельзя! Поддержка масс, помощь масс, своевременные сигналы добровольных помощников о каждом подоврительном факте — вот что составляло нашу силу.

Многое приходит на память, когда вспоминаешь первые годы Советской власти. Запомнилось мне, к примеру, как был раскрыт и ликвидирован знаменитый «Национальный центр» — контрреволюционная организация кадетов и монархистов.

Началось, как всегда, с малого. В июне 1919 года, в дни ожесточенных бое© с Юденичем, недалеко от Луги был перехвачен вражеский курьер. Точнее, перехватить его не удалось. Окликнутый красноармейцами, курьер бросился бежать и был убит.

Среди найденных у него вещей сказался портсигар с папиросами. С виду самый обыкновенный, такие косили офицеры, да и то небогатые. И папиросы обыкновенные, дешевенькие. К счастью, никто их не раскурил. К счастью потому, что при тщательном исследовании в мундштуке одной папиросы нашли записку на тончайшей рисовой бумаге.

Записка была шпионским донесением, адресованным заместителю Юденича генералу Родзянко. Подписал ее какой-то Вик, руководитель контрреволюционной организации, действующей в Петрограде. Из записки следовало, что организация эта наладила связи с Москвой и готовится к известной генералу Родзянко акции.

О случившемся мы немедленно доложили Дзержинскому. Сразу же по указанию Феликса Эдмундовича в Петроград были командированы начальник Особого отдела ВЧК М. С. Кедров и его заместитель И. П. Павлуновский. Михаил Сергеевич Кедров отлично знал Петроград. Это был профессиональный революционер ленинской школы и замечательный человек — неподкупно честный, принципиальный, требовательный к другим и прежде всего к самому себе.

Началась кропотливая работа, потребовавшая от всех нас немалых усилий. С самого начала было ясно, что Вик — это всего лишь псевдоним и что расшифровать, кто за ним скрывается, будет весьма затруднительно. Тем более в Петрограде, где немало еще враждебных элементов.

Зато нам повезло с установлением личности курьера. Удалось точно доказать, что курьером к белогвардейцам направлялся некий Александр Васильевич Никитенко, бывший поручик и сослуживец Булак-Балаховича. Под Лугой его родители имели до революции поместье, там-то он и отсиживался, перед тем как перейти линию фронта. Но дальше дело, к сожалению, не двинулось. Обыски у родственников убитого курьера не прибавили ничего существенного к тому, что мы уже знали.

И вот однажды приглашает меня к себе Николай Павлович Комаров, начальник Особого отдела Петроградской ЧК. Знал я его еще со времен подполья и по привычке называл не Николаем Павловичем, а Федей — такова была его партийная кличка.

— Почитай, пожалуйста, — говорит Федя, — любопытный, по-моему, документик…

Читаю и не могу взять в толк, какое это имеет отношение к интересующему всех нас вопросу. Из документа видно, что в квартире некоей мадам Губченко в Кирпич-; ном переулке собираются по вечерам довольно подозрительные субъекты. По профессии мадам Губченко числится массажисткой и ходят к ней якобы на лечебные процедуры, а в действительности устраивают там пьянки.

— Ну и что? — срашиваю.

— А то, — говорит Федя и едва приметно улыбается, — что нужно тебе, дорогой Василий Александрович, навестить эту дамочку. Явиться, так сказать, с частным визитом… Возможно, и массаж понадобится сделать, ничего, братишка, не попишешь…

— Да ты в своем ли уме, Федя? Это с моей-то внешностью лезть в буржуйский дом! Да она и разговаривать не захочет, сразу догадается что к чему…

— А ты не прибедняйся, — говорит Федя уже серьезно. — Внешность у тебя вполне симпатичная. Приоденешься, конечно, не в кожанке пойдешь… Ну и разговор надо вести светский, обходительный…

Короче говоря, на следующий день меня, как говорится, и родная мать не смогла бы узнать, до того стал пижонистым господином! Превосходный офицерский френч, только погон нет, сапоги с твердыми голенищами, модное галифе. Иду в Кирпичный переулок и опасаюсь, как бы патрули по ошибке не замели, испортят мне всю обедню.

Звоню. Дверь открывает горничная в белой кружевной наколке. Как положено в благородных домах, спешит доложить барыне. А вот и сама барыня, дебелая представительная дамочка лет под пятьдесят, явно из молодящихся.

— Разрешите представиться — полковник Васильчиков! — рекомендуюсь я и для верности сую визитную карточку.

— Чем могу служить?

Не очень-то любезна мадам поначалу, но я не обращаю внимания, продолжаю «светскую» болтовню, стараясь понравиться и произвести впечатление. Желал бы, дескать, принять несколько сеансов массажа, тем более врачи усиленно рекомендуют. Не согласится ли мадам помочь, а что касается гонорара, то это для меня не столь важно. Наслышан, дескать, о золотых ее пальчиках и смею надеяться на сочувственное к себе отношение…