Солдат на войне. Фронтовые хроники обер-лейтенанта вермахта. 1939 – 1945 - Прюллер Вильгельм. Страница 8

Нас заставили двигаться за ними направо, в болото. Поляков было примерно около роты. Пятерых солдат назначили стеречь нас. Потом с направления, где располагается город, по полякам открыли огонь наши пулеметы. Шум стоял просто оглушительный, мимо нас и над нашими головами засвистели пули. Мы по грудь погрузились в болото, и на то, чтобы пройти несколько сот метров, нам пришлось затратить довольно много времени. И все это время в нас стреляли с нашей же стороны.

Нас провели куда-то через высокие камыши. На другой стороне – невысокая стена, за которой мы нашли укрытие. Поляки зашли за стену и там попали под ураганный огонь. А в это время наши, в свою очередь, стреляли в нас с нашей стороны. Затем вступили в дело немецкие минометы. Выпущенные из них мины падали повсюду вокруг нас, некоторые всего лишь в десяти метрах. Ужасное ощущение – понимать, что тебя могут разнести на куски собственные товарищи.

Командовавший нашими охранниками молодой парень полез на стену. С другой стороны к нам подбирались солдаты. Их бесчисленное множество. Не было видно, поляки это или немцы. Как бы то ни было, они в нас стреляли. Поляк, который первым забрался на стену, получил целую пулеметную очередь. Одна пуля попала в пах, еще две – в ноги. Он истекал кровью, как зарезанная свинья, бился в страшной агонии. Мы перевязали его. Другие поляки надеялись, что на нас наступают наши солдаты. Они хотели попасть в плен. Но оказалось, что перед нами появилась польская кавалерия.

По мере приближения конники попали под фронтальный огонь с наших позиций в городе: минометов, артиллерии, пулеметов. Мы беспомощно лежали под этим натиском с двух сторон. Это длилось часами. Наконец польские кавалеристы оказались совсем рядом с нами. Мы потащили раненого поляка назад. Он испытывал ужасные страдания, и думаю, что с ним все было кончено. Он рассказывал о своей невесте, жительнице Вены. Мы обещали, что как только вернемся, расскажем ей о том, что с ним случилось. А может быть, он выживет. Мы понесли его обратно через болото, снова по грудь в воде. По дороге у нас появился еще один раненый: грудь, живот, голова… Пожалуй, я избавлю тебя от подробностей. Тот, кто не видел этого, не сможет даже представить себе, насколько ужасными бывают такие раны.

Потом нас отвели к польскому командиру. Странно, но не всех из нас обыскали. У нас забрали все, что поляки сумели у нас найти. [27]

В том числе деньги. Офицер заставил нас построиться. Множество польских солдат промаршировали в нашу сторону и встали напротив нас. Нас заставили развернуться. Я подумал, что мне конец, потом… я мысленно попрощался с тобой и с Лоре… в душе я уже попрощался с жизнью… и это продолжалось примерно две минуты, а казалось, что прошло двадцать лет. Потом… новый поворот кругом. Нам объяснили, что мы являемся военнопленными. Если попытаемся бежать, нас расстреляют. Ясно и доходчиво.

Затем нас посадили в грузовик и отвезли туда, где уже находилась другая группа наших. Теперь нас было пятнадцать человек. Нам дали немного кофе с молоком, а потом отправили спать на соломе. Это был худший из дней в моей жизни. Я мог бы рассказать тебе о нем более подробно, когда мы увидимся. Фактически я был мертв и только по случайности все еще жив. Как живы и вы с Лоре! Все мы!

22 сентября 1939 г

Утром нас снова куда-то отправили. Должен сказать, что многие польские офицеры, с которыми нам приходилось контактировать, вели себя в высшей степени корректно. Нам обещали, что с нашей головы не упадет даже волосок, а если кто-то будет плохо с нами обращаться, мы должны были пожаловаться любому польскому офицеру.

Многие из них и вправду являются людьми!

Сейчас нам дали немного еды. Проблема в том, что никто не знал, что с нами делать. Мы бредем то с юга на север, то с востока на запад. На дорогах к нам то и дело приставали польские солдаты. Но с кем бы мы ни говорили, все они надеялись, что война скоро закончится. Вечером нам ничего не дали поесть. Сегодня я все еще жив, как и вы с Лоре. Все мы!

23 сентября 1939 г

Нам приходилось продолжать путь без еды. Мы прошли примерно 6 км. Шли на север. Пришлось сделать поворот. Потом – на восток. Потом – на запад. Все больше и больше нами овладевало чувство, что поляки не знали, что с нами делать.

Поведение поляков, как и прежде, было безукоризненным. Как думаешь, чем это объясняется? Целый день нам не давали ничего из еды. Ближе к вечеру мы прибыли на большую ферму, где тоже стояли польские солдаты. Нас принял капитан, который вел себя чрезвычайно дружелюбно. Но что с едой? Оказывается, у них самих ничего нет. Ни муки. Ни соли. Ни хлеба. Ни сала. Ничего. Они довольно давно оказались отрезанными от своих частей. Для нас приготовили суп из пшена и картофеля. На вкус он был отвратителен. Но зато горячий. Затем нам отвели отдельное помещение на двадцать два пленника. (Я забыл рассказать тебе, что на днях нас стало больше еще на семь человек.) Нам выдали сено, чтобы мы постелили его себе в нашем помещении. И наконец, там была крыша над головой.

Вечером пришел и присел рядом с нами тот польский капитан. Он был с нами откровенен. Польский офицер перед двадцатью двумя немецкими военнопленными! Он рассказал нам свою историю. Этот человек родился в Граце, у него есть жена и ребенок. Во время мировой войны он воевал за Австрию (Австро-Венгрию), был ранен. Теперь он живет в Лемберге (Львове). Его зовут Альфред Тойер. Разговор перешел на тему нынешней войны. Которую Польша, как признал Тойер, проиграла. О разгромленной и рассеченной армии. О вине Англии. О чувствах офицеров. Он хорошо знал сложившуюся обстановку. Он был в курсе всех событий. Он считал, что если для Польши война закончилась, то для Германии она будет продолжаться. И он прав.

Война будет продолжаться, пока не сокрушат господство Англии. Потом этот офицер обещал дать нам сопровождение и отправить назад, к нашим позициям. Он даже предложил нам освободить нас прямо этим же вечером, но, поблагодарив его, мы отказались, так как решили, что это будет слишком опасно. Он не мог выдать нам документа, который мы просили, где говорилось бы, что мы свободны и можем возвращаться назад к своим. Но мы поверили этому человеку хотя бы потому, что нам уже говорил то же самое другой офицер в чине майора. И мы уже предвкушали перспективу снова быть с нашими товарищами. Сегодня я все еще жив, как и вы с Лоре. Все мы!

24 сентября 1939 г

Утром, когда мы проснулись, обнаружили, что остались одни. Капитан и его солдаты исчезли. То есть «марша назад к своим» для нас не будет! Однако вскоре сюда подошли другие польские солдаты. Все те, с кем нам довелось говорить и чей кругозор не был слишком ограничен, понимали, что война для них проиграна. И это несмотря на то, что вокруг ходили разные слухи: различна лишь интерпретация. Все они устали и по горло сыты войной, все ждали только того, когда настанет конец Польши. И немцев тоже. Нам сказали, что сегодня были разгромлены три польские дивизии.

К нам подошли несколько гражданских. Мы купили хлеб, попросили сварить картофельный суп, а еще купили гуся, которого для нас обещали приготовить: в конце концов, сегодня воскресенье.

Ах да, забыл рассказать, что один из наших унтеров, когда его брали в плен, лишился 180 злотых. Капитан Тойер вчера вернул ему эти деньги – я уверен, что из своего кармана. Все мы были поражены. До последнего дня нам было нечего курить. Мы купили и нарезали табачные листья.

С пригорка кто-то из польских солдат заметил шесть немецких танков. Если бы только сюда подошли наши солдаты! Наш передний край находится в 7 км отсюда. Мы болтаем с польскими солдатами, многие из которых, в основном евреи, говорят по-немецки. Вечером польский лейтенант сообщил нам, что мы должны будем двигаться вместе с его подразделением.

В 5.30 мы построились, а в 7.00 выдвинулись в путь. Через сто метров все остановились и оставались на месте в течение полутора часов. Под пронизывающим холодным ветром. Затем нас отправили обратно в наше помещение. Но едва мы успели разжечь там огонь, как нам снова приказали выходить. И на этот раз тревога была ложной. Мы вернулись, а потом еще через добрых полтора часа отправились в путь.