Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Д - Броневский Владимир Богданович. Страница 19

5 февраля, приблизившись к островам, закрывающим вход в Фиуме, узнали мы, что такое ветер, называемый здесь борой, столь сильный, что можно сравнить его с ужасным ураганом. Дым, покрывающий вершины гор, есть верный признак начала боры. Ветер с стремлением, с силой необыкновенно вырываясь из-за гор, подымает на земле облака пыли, вырывает с корнем деревья и сносит крыши с домов. Море близ берега кипит, а не волнуется; ветер, срывая воду с поверхности моря, несет ее в виде прозрачного тумана, и часто брызги воды достигают в высоту на пять сажен. Бора дует всегда от северо-востока и продолжается иногда две и три недели сряду. Малые суда приносит она от Далмации к Италии, где, к несчастью, почти все порты открыты сему ветру, почему в продолжение зимнего времени, когда дует бора, много погибает судов и плавание в Адриатике в сии месяцы весьма затруднительно. Близ берега сила ветра неимоверна, у кораблей, стоящих на якоре, нередко ломает мачты, далее в море ветер смягчается, почему в осторожность здешние мореходцы удаляются от берегов; но и в море ни одного паруса нести не можно.

Невзирая на представление опытного лоцмана, который, показывая на горы, покрытые легкими колеблющимися облаками, уверял, что бора еще продолжается и что мы подвергнем себя опасности, если пойдем далее, капитан, имея повеление высадить в Фиуме или Триесте чиновников Иностранной коллегии, отправленных с важными депешами к государю императору, и положась на то, что ветер в море даже был тих и небо ясно, приказал взять у марселей рифы [26] и идти в Фиум. За островом Оссеро, в проливе против горы Кальдаро, нашел столь сильный шквал [27], что фрегат привело к ветру, положило на бок и, остановя, так сказать, придавило его к воде. Треск мачт, падение столов и мебелей в кают-компании, летящие клочки изорванных парусов, отчаянный голос лейтенанта: «Право на борт! люди наверх!», перепугал до смерти наших пассажиров, и в самом деле, пока уклонили фрегат от ветра, мы были в опасности и могли потерять мачты; но новая, гораздо очевиднейшая беда нам угрожала. Плоский подводный камень, покрытый водой только на 4 фута, лежал посреди пролива, карта была неверна, а лоцман не знал точного его положения, поверхность моря была бела, как снег, и потому боя воды вокруг камня нельзя было видеть. Охриплый, удушенный крик командующего лейтенанта, смущенный вид капитана, приведенного в недоумение, куда править фрегат, суета офицеров, глазами и в зрительные трубы тщетно ищущих подводного камня и сличающих показанное место его на карте с настоящим положением пролива, которого несходство заставляло каждого бледнеть, вопль лоцмана и пасмурные лица пассажиров, представляли, в продолжение нескольких минут, зрелище самого отчаянного положения. Между тем фрегат без парусов по ветру, неведомо куда, летел близ крутого берега; висящие скалы, казалось, грозили раздавить его, подводный камень многим казался уже под носом; но «Бог, без воли коего и влас главы нашей не падет» вывел нас благополучно в открытое море.

К ночи, для исправления повреждений, остановились мы на якоре у острова Сансего. Ветер сильно дух вверх, а внизу только временем набегал порывами, волнение доходило до нас с обоих сторон острова по отражению, что производило неправильную качку, для облегчения коей спустили на низ верхние мачты и нижние реи. Пустой необитаемый остров Сансего на южной стороне имеет ключ пресной воды; это клад для мореходцев. Множество морских птиц покрывали его берега, охотники не имели надобности тратить заряды; птицы были так смелы и садились так близко, что их можно было бить палками, а молодых ловить руками. Тут же нашли мы множество черепах. Сии земноводные чрезвычайно живучи; без пищи, только одним поливанием морской воды, они могут прожить довольно долгое время; впрочем, они едят всякую свежую траву и размоченные сухари. Яйца свои кладут в ямы, вырываемые ими в таком расстоянии от моря, чтобы волны не доходили до них. В таких ямах находили мы по пятидесяти и более черепахиных яиц, величиной немного менее куриного, они тщательно засыпаны были песком. Мясо черепах было жирно и, как известно, весьма полезно в цинготных болезнях.

6 февраля при тихом ветре снявшись с якоря, вдали, у острова Сан-Пьетро, увидели судно, тихо движущееся. Хотя ветер наполнял только верхние паруса, но фрегат шел по 7 миль в час, и скоро мы рассмотрели большую галеру, подобную древним. По причине совершенной тишины близ берега, она шла на веслах, а фрегат под парусами быстро к ней приближался; уже ядра наши начали доставать; одно попало в мачту, другое в корму, но, перешед полосу ветра и вошед в тишину, фрегат стал на месте неподвижен. Галера, отойдя тогда на расстояние, где ядра наши более ее не достигали, с пушечным выстрелом распустила парусы и подняла флаг нового королевства Итальянского. Обогнув мыс, галера вошла в залив, где по причине мелководья не могли мы атаковать ее, а по причине батарей, защищающих гавань, невозможно было взять ее шлюпками и абордажем.

6 и 7 февраля, когда в море было тихо, у горы Калдаро свирепствовала бора; посему-то пролив, ведущий к Фиуме, называют Чертов рот. Всякий раз обманывались мы и всякую ночь принуждены были возвращаться к Сансего, который, имея вокруг якорные места, доставлял от всех ветров безопасное убежище. 8 февраля, стоя на якоре по западную сторону острова на глубине 30 сажен, грунт ил, и имея стеньги и реи спущенными, в 8 часов утра увидели к югу большое трехмачтовое судно. В полчаса стеньги и реи подняты, и фрегат уже был под всеми парусами; в три часа судно, которое начало скрываться за горизонт, догнали; оно было под австрийским флагом и шло из Одессы в Триест с пшеницей. Шкипер уверил нас, что ни одно судно во время боры не осмеливается приближаться к Чертову рту; почему капитан решился высадить курьера в Триесте: но, подошед к Истрии, ужасная бора опять прогнала нас к Сансего, где к удивлению было тихо.

9 февраля шкипер турецкого судна, вышедшего из Триеста, объявил, что весь австрийский литорал от Триеста до Фиуме занят французскими войсками и что в Венеции готова эскадра, которая, по окончании боры, повезет войска в Далмацию. Таким образом узнав о намерении неприятеля, и будучи не в силах сделать ему многого вреда, капитан приказал спуститься на фордевинд и идти в Корфу. К ночи ветер так усилился, что, идучи 12 румбами от ветра, фрегат довольно наклонился. 10 февраля на рассвете принуждены были убрать верхние паруса. Ясное небо, грозное море и плывущий фрегат представлял картину, достойную кисти Вернета; но как изобразить сии золотые лучи солнца, отражавшиеся и смешивавшиеся с белизной валов, шедших вслед нам глубокими браздами? Как соединить лазурный спокойный вид небесного свода с ужасным видом моря? Какую должно избрать краску, дабы живо написать сии клубящиеся, рассекаемые и подавляемые носом фрегата волны, кои подобно разрушительному наводнению на него взливаются; и как наконец представить сей водоворот, крутящийся за его кормой?

13 февраля, при стихшем ветре, у острова Фано, встретились с кораблем «Азией» и шхуной «Экспедицион»; с первого сигналом требован был наш командующий, по возвращении коего узнали, что капитан Белли имеет тайное поручение и что наш фрегат назначен в его эскадру; но как дипломатические чиновники имели доставить адмиралу важнейшие сведения, то капитан Белли приказал нам следовать в Корфу, и поспешил соединиться с ним у Новой Рагузы. Штиль и переменный ветер не позволил нам ночью войти в северный пролив. 14 февраля, проходя оный, встретившись с фрегатом «Михаилом», который также принадлежал к эскадре Белли. Лавируя весь день, к вечеру пришли в Корфу.

Для того кажется простояли мы в Корфе 15 февраля, чтобы видеть прекраснейшее утро и ужаснейшую грозу. Густой утренний туман, сопровождаемый мелким дождем, при появлении солнца, как легкий пар исчез, и ясный день заступил место пасмурности. Но после полудня горы покрылись мраком и море при тишине пришло в необыкновенное колебание. Гора Салвадор, самая высокая, лежащая на северной стороне острова, вдруг осветилась молниями, кои одна за другой, раздирая небо, разбивались на ее вершине. Сии молнии распространялись направо и налево, и скоро весь горизонт показался в пламени. В отдалении гром подобен был треску ружейной перестрелки. Сияние беспрерывно увеличивалось, и я не без страха смотрел на сии потоки света, которые, разливаясь по мрачному небу, пестрили оное огненными змееобразными струями. Но когда тучи сомкнулись вокруг нас и гроза приблизилась, ужаснейший гром, подобный залпам сражающихся флотов, при легком землетрясении, бывшем в городе, потряс воздух, и фрегат наш дрожал и колебался. Удары беспрерывно увеличивались, вся небесная твердь обратилась в синий свод, блестящий огнем различных радужных цветов. Молнии, привлеченные франклиновым отводом, спускались в море и рассыпали по палубам нашим электрические искры; пожарные трубы не утушали их: от морской воды, имеющей множество горьких солей, горючих частиц и потому самой электрической материи, они еще более возгорались. Хотя пороховой погреб находится на самом дне и от внешнего воздуха тщательно бывает закрыт, но не менее того сии скачущие у ног искры, озабочивали каждого. Сия гроза стоила эскадре нескольких человек, убитых и оглушенных. Наконец молнии угасли, облака сгустились и день обратился в ночь. Вскоре полился такой дождь, что вода не успевала стекать за борт. Спустя час все умолкло, черные облака, подувшись восточным ветром, подобно завесе, поднялись и окрестности открылись в прелестной перспективе. Солнце явилось в полном блеске, все приняло спокойный вид и облеклось новой приятностью.