Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Д - Броневский Владимир Богданович. Страница 27

Мне нечего было тут рассуждать, и я, повинуясь приказанию, пошел за ним. Князь остановил меня пред воротами, вошел в дом, скоро возвратился, взял меня за руку и ввел в избу. Представить должно мое изумление, расположение очень похоже на наши крестьянские светлицы. Меня посадили в угол под образа, возле меня матроса, который беспрестанно вставал с лавки, я насилу уверил его, что здесь он должен делать, что нам прикажут. Вошла молодая женщина (младшая в доме невестка), поставила на пол к ногам моим деревянную чашу воды, с робостью поклонилась, поцеловала у меня полу мундира, у матроса руку, он вскочил и чуть не засмеялся, потом стала на колени, сняла с меня сапоги, посмотрела их с любопытством, сняла чулки, словом, мне и матросу вымыли ноги. После сего князь предложил мне пасху, которая стояла на накрытом столе, и все его семейство христосовалось со мной, равно и с товарищем моим. Подали умыть руки, зажгли свечку пред образами, принесли вареную курицу и копченую баранину, помолились, и один хозяин сел между нами за стол, дети служили, а пришедшие смотрели на нас и говорили между собой. После ужина тотчас положили нас спать в особом чулане, на доски, покрытые ковром. Князь лег возле нас, а сын, с оружием и не раздеваясь, повалился у дверей, и сей час оба захрапели. Я долго не мог заснуть и смотрел на кровлю, сквозь которую свистел ветер. Всякое движение моих хозяев, не знаю почему, приводило меня в страх: я подвинул к себе длинную мою саблю, и хотя в воображении моем не находил причины опасаться, однако ж был готов к обороне; но утомление сомкнуло глаза и я часа три спал очень крепко.

Рано с солнцем громкий голос моего князя разбудил меня. Вопрос его «хорошо ли я отдыхал?» считал я приказанием, почему встал и пошел за ним, располагая немедленно отправиться в дальнейший путь; но я ошибся и скоро удостоверился, что не могу ничем располагать. Несколько старейшин из семейств ожидали уже меня на дворе и, лишь я показался, просили удостоить их посещением, и так я пошел за первым, который подошел ко мне, матрос пошел за другим. Насилу избавили меня от омовения ног, подали яичницу и пшеничный только что испеченный и весьма вкусный хлеб. Представьте мое удивление, я должен был обойти 20 дворов и везде непременно есть или, по крайней мере, всего отведать. При входе и выходе из дому я должен был перецеловать все семейство, а если я дарил ребенка кусочком сахара, то все целовали меня. Наконец, перецеловав по нескольку раз всю деревню, мне подвели лошака, посадили, пожелали доброго пути и начали стрелять; матрос мой написал так, что его принуждены были положить поперек на спину осла. Я позабыл сказать, что, когда переходил из дому в дом, меня сдавали с рук на руки, точно так как бы какую вещь, и напоминали хранить меня, как зеницу ока!

Дорога до Цетина шла мимо ужасных пропастей и глубоких оврагов, кое-где видны были виноградники, маленькие сады и площадки хлеба, уже с четверть вышиной, справа и слева были Коложун и Ловчин – высочайшая из гор, коих кремнистая цепь с висящими скалами на каждом шагу представляли трудные дефилеи и, так сказать непреодолимые твердыни вольности черногорцев. В монастырь Цетино, местопребывание митрополита, прибыл я в полдень и остановился в доме первого моего провожатого. Несмотря на убедительное приглашение монахов, я не прежде мог посетить их, как начали звонить к вечерне. Цетино лежит в глубоком долу, покрытом зеленью и садами. Монастырь, окруженный зубчатыми стенами с башнями, и пятиглавая церковь напомнили мне окрестности Москвы; я забыл, что нахожусь так далеко от оной. Тут показывали мне грамоты императоров наших от Петра и подарки, состоящие в богатых ризах, сосудах, образ Божьей Матери, принесенный в дар Екатериной Великой, обложен жемчугом и бриллиантами дорогой цены.

Не стану входить в подробности гостеприимства черногорцев; оно должно удивить и русского, но скажу, что наиболее сделало на меня впечатление. Я видел Спарту, видел в полном смысле слова республику, отечество равенства и истинной свободы, где обычаи заменяют закон, мужество стоит на страже вольности, несправедливость удерживается мечом мщения, удивляется возвышенности духа, горделивости и смелости того народа, которого имя наводит страх всем их соседям. Образ же их жизни, неиспорченность нравов и отчуждение всякой роскоши, истинно достойны всякой похвалы. Три дни, проведенные мною между ними, я, так сказать, перенесен был в новый мир и познакомился с предками моими IX и X столетия, видел пред собой простоту патриаршеских времен, беседовал с Ильей Муромцем, Добрыней и другими богатырями нашей древности. Дикость характера, жестокость против неприятелей побуждает их весть беспрерывную войну против всех соседей, ибо, довольствуясь своими произведениями и не имея в них надобности, находят для себя оную полезным упражнением. Сей обычай, проистекающий от необразованности, перевешивается чистотой нравов, повиновением к родителям и семейственным счастьем. Собрав подробные сведения о Черногории и Катарской области, я постараюсь с точностью изобразить свойства народа, по происхождению и вере столь к нам близкого, а по преданности, любви и усердию к России тем более достойного внимания моих соотечественников, что страна сия еще ни одним путешественником не была описана.

Вместо того чтобы ночевать в Станевичах, меня отпустили из Цетине на другой день после обеда, гораздо уже за полдень. Боясь темной ночи, остановился ночевать, не доезжая первого монастыря, в Белоши, большом селении, и уже на пятый день, проехав не более 70 верст, чрез Станевич, Будуа, возвратился в Порто Розе, а оттуда в Кастель-Ново, где стояла моя требака. Таким образом объехал я Катарскую область и в продолжение времени собрал достаточные сведения для вернейшего ее описания; за всем тем, оные были бы несовершенны и поверхностны, если бы не старался я собственные мои суждения поверить с показаниями многих знающих особ; наиболее же обязан К. В. Р…у, который доставил мне самое подробное описание одного австрийского инженера, сочинившего и карту [32]. Но как сей офицер, увлекаясь духом католицизма, представил характер народа совершенно в искаженном виде, то я заимствовал от него только статистическое и частью историческое описание.

Не могу умолчать о двух случаях, которые могут показать, до какой степени черногорцы набожны и преданы государю. В Белоши приходской священник принес святцы, дабы сказал я ему, киевской ли они печати? Я развернул и стал читать. Все бывшие в избе встали, и когда я перестал, просили, чтоб еще прочел несколько молитв. Я обратился тогда к образам, все начали молиться, сделалась тишина и слышны были вздохи, которые до того растрогали меня, что едва мог удерживать слезы. По окончании чтения умиление изображено было на лицах каждого, разговор кончился сожалением, что они так далеко живут от России и не могут видеть великолепия наших храмов и молиться в них Богу. Другой случай доставил мне удовольствие столь же великое. Первому моему провожатому подарил я портрет государя. Узнав, чье изображение держит в своих руках, затрепетал он от радости, обнял меня с восхищением, целовал руки, благодарил несвязными словами, приложил портрет к груди, потом перекрестился, поцеловал оный с благоговением, дал приложиться своим домочадцам, показывал каждому и наконец, прилепя к дощечке, поставил к образам.

Провинция сия составляла часть Венециянской Далмации и лежит вокруг залива, который в древние времена известен был под именем Sinus Rissonicus. Ныне называют его Боко ди Катаро, т. е. Вход в Катаро, или устье Катарское, отчего и жители именуются бокезцами. Залив простирается от запада к востоку на 40 верст. Устье его образуется мысом Остро от севера и мысом Яница от юга; посреди находится голый островок Яница, а ближе к южному мысу – еще меньший, называемый Мадонна ди Яница. Сии два острова составляют три входа. Корабли должны держать ближе к Остро, идти прямо на Кастель-Ново, и на 15 и 18 саженях глубины, где грунт ил, бросать якорь. Купеческие суда останавливаются у карантина на 7 и 8 саженях глубины и в Порто Розе, что против города, где прикрепляются к берегу канатом. Глубина во всем заливе достаточна и для военных кораблей. У самых стен Катаро 7 сажен, грунт везде ил. Широта Кастель-Ново 42°21’ северная.