Воспоминания (1915–1917). Том 3 - Джунковский Владимир Федорович. Страница 21

К концу распределения вещей на станцию приехал генерал Редько и я. Затем все прибывшие у нас завтракали в штабе, после чего я повез их на один из наблюдательных артиллерийских пунктов, откуда хорошо были видны немецкие позиции, чтобы показать им стрельбу по окопам неприятеля из двух батарей легкой и мортирной из гаубиц. К сожалению погода была пасмурная и потому не так ясно видны были разрывы. Тем не менее, впечатление было сильное. Как только мы прибыли на наблюдательный пункт, я приказал открыть огонь и одна граната за другой вперемежку со шрапнелями стали перелетать чрез наши головы и обрушиваться на окопы немцев.

Эти последние тотчас стали отвечать нам из тяжелых орудий, и их разрывы были уже видны совершенно ясно в расстоянии версты от нас. Это все были перелеты, не принесшие вреда. Насладившись этим зрелищем, наши гости посетили со мной четыре батареи, в двух из них пили чай у гостеприимных артиллеристов в блиндаже. Когда мы возвращались уже в темноту, немцы очень красиво освещали наш путь ракетами, мы говорили нашим гостям, что немцы очевидно беспокоились, как мы доедем в темноту и потому любезно освещали нам дорогу.

На другой день наши гости лично раздавали подарки в 32-м полку, стоявшем в резерве. К этой раздаче приехал генерал Редько и приветствовал москвичей перед выстроенным полком, в ответ на это старичок-рабочий произнес очень простую задушевную речь, которая растрогала солдат. Я оставил уполномоченных от рабочих, по просьбе солдат, у них в полку, они обедали вместе с ними, их всячески ублажали, и они вернулись поздно вечером в восторге от проведенного дня среди сибирских стрелков. Дамы же обедали у нас в штабе. Затем было еще посещение 31-го полка и чай у командира, после чего заезжали в штаб корпуса к Редько, откуда поехали в окопы 29-го полка нарочно в темноту, т. к. это был самый опасный участок, немцы были от нас на этом участке всего в 400 шагах.

Мы обошли две роты, и я был не рад, что повел их; т. к. в одном из ходов сообщения нас обстреляли, несмотря на то, что нас не могли заметить, было слишком темно – очевидно они услыхали наши разговоры; я очень испугался за своих гостей, когда явственно просвистало несколько пуль, но они не обратили на это никакого внимания, не отдавая себе отчета в этом свисте. Я был рад, когда мы выбрались из окопов. На следующий день уполномоченные рабочие были у обедни в 32-м полку, а днем я со всеми ими ездил в 30-й полк – самый безопасный участок. В окопах я велел собрать стрелков 2-й роты, и старик уполномоченный держал им речь, затем посетили еще две батареи, везде раздавали подарки.

В последний день их пребывания, это был уже четвертый день, они ездили без меня, я командировал с ними для осмотра наших военных лазаретов и отрядов Красного Креста и посещения раненых дивизионного врача. Вечером, поужинав у нас, они покинули наше расположение – я их не провожал, т. к. не мог отойти от телефона, у меня шла сильная перестрелка на одном из боевых участков, я командировал на вокзал оркестр музыки, который играл при отъезде наших гостей. Мы простились самым сердечным образом, эти 4 дня, хотя и отняли у меня много времени, но радостно бодряще отозвались в моей душе.

В этот день (20 декабря) я получил распоряжение, чтобы в ночь на 22-е произвести в назначенном пункте усиленную рекогносцировку и во чтобы то ни стало захватить находившуюся там рощу с целью захвата пленных и определения расположения противника. Это была первая боевая задача, которую мне предстояло разрешить. Естественно, что распоряжение это меня весьма взволновало, оставалось два дня, надо было немедля приступить к разработке плана.

Отдав распоряжение пригласить на утро командира полка этого участка, командиров артиллерийской бригады и всех батарей, я устроил с ними и начальником штаба совещание, на котором, по обсуждении всех вопросов, пришли к соглашению в 12 часов ночи на 22-е число пустить на разведку две партии по 150 человек в белых саванах под прикрытием артиллерии и поддержке пехоты, дабы, отвлекши внимание неприятеля в одну сторону, с другой, незаметно подкравшись, произвести неожиданное нападение, захватив возможно больше пленных.

Но командующий корпусом не согласился с моим планом и приказал разведку начать в 8 часов вечера и сразу отправить не менее 2-x батальонов. Пришлось все переделывать, я был просто в отчаянии, т. к. ясно себе представлял, что из такого плана ничего выйти не могло, в 8 часов вечера немцы бывали особенно бдительны и сразу посылать два батальона – значит производить форменное наступление, и это без предварительной разведки. Значит, идти на полную неизвестность, на «авось». Все свои опасения и соображения я изложил в депеше командующему корпусом, донося, что во исполнение его приказа, я отдал распоряжение произвести наступление двумя батальонами с целью овладения рощей, подготовив атаку ураганным огнем 4-х батарей и мортирной, начав наступление в 8 часов вечера.

Весь день я находился в сильном волнении, несмотря на все мое хладнокровие. Наступило 8 часов вечера – грянул первый выстрел, затем другой, третий и пошло. Хотя батареи стреляли от нас в трех верстах, но стекла дрожали у нас и весь горизонт освещался как заревом. Грозно гудели пушки, но мне все казалось, что огонь недостаточно интенсивен, и я все время по телефону понукал командира бригады. В это время батальоны должны были выходить из окопов и идти на рощу, до которой расстояние было 600 шагов. Все время мне докладывали по телефону: «наши идут», «немцы не отвечают», но прошло полчаса, и послышались разрывы немецких 8 дюймовых. Мы же стреляли трёх- и шестидюймовыми.

Тотчас по телефону мне передали, что снаряд попал в козырек окопа и все стоявшие и под ним стрелки убиты, эти первые потери отозвались тяжело в моей душе. Затем послышалось сообщение, что наши батальоны продвигаются, впереди ползут разведчики с ножницами, немцы усиленно освещают всю местность ракетами, лучи от их прожекторов скользят и ловят наши цепи, после чего град пуль засыпает их, но наши все продвигаются несмотря не потери, один ротный командир уже убит и с ним несколько стрелков.

Проходит некоторое время – телефон передает, что наши подошли к роще, разведчики стали резать проволоку, в первом ряду оказалось до 8 кольев, резать очень трудно, можно только в перерывы между ракетами и когда луч прожектора отходит в сторону. Кроме кольев, все деревья рощи оказались перепутанными проволокой. Я приказал перенести часть орудийного огня в тыл немецких позиций, немцы стали реже отвечать, усилили пулеметный огонь и стали бросать в разведчиков ручные гранаты, к счастью, без большого вреда.

Командир полка мне докладывает, что держаться трудно, что как только разведчики лежа подымают руки для резки проволоки, их буквально засыпают из пулеметов. Я приказываю во что бы то ни стало срезать весь первый ряд из 8 кольев, резервам быть наготове, чтобы не пропустить момент для наступления. Проходят томительные полчаса, артиллерия наша замолкла, надо беречь снаряды, а в 3 часа ночи должна взойти луна и если мы не окончим к этому времени нашу задачу, то немцы смогут свободно перестрелять всех наших.

Часы бьют час ночи, раздается телефонный звонок – первый ряд проволоки срезан, подползли ко второму, который оказался местами в 8, а затем у самых немецких окопов еще 4-х кольный ряд. Срезать все, проделать проход до 3-х ночи немыслимо. Звоню командующему корпусом, т. к. задача выполнялась непосредственно по указаниям, данным штабом корпуса. Получаю ответ: «Поступить, как я найду нужным». Приходится решить самому как быть. Ясно, что до восхода луны я не могу справиться с моей задачей, могу только зря погубить всех людей.

Посоветовавшись с начальником штаба, решил отступить, разведка выяснила в полной мере как защищена роща, больше делать нечего. Позвонив командиру полка, приказал начать отступление через ½ часа, а артиллерии – всем батареям открыть ураганный огонь по роще и окопам для прикрытия отступления, не жалея снарядов.

Через ¾ часа огонь артиллерийский умолк – наши вернулись в окопы, подобрав всех убитых и раненых. Потери оказались, к счастью, меньше чем можно было ожидать – 1 офицер и 5 стрелков убиты, раненых до 40. Сравнительно весьма благополучно. Трудность этой разведки усугублялась тем, что в батареях отсутствовали лучшие наводчики и офицеры, которые в это время были в Молодечно на царском смотру [159]. На другой день состоялись похороны убитых, было трогательно и величественно хотя и очень просто и скромно. Отпевали в местной сельской церкви в дер. Михневичи в версте от штаба и похоронили на устроенном, по моей инициативе, братском кладбище, близ церковной ограды. По поводу устройства этого кладбища у меня вышли препирательства с местным священником, который протестовал против выбранного мною места и когда солдаты пришли рыть могилу, то он не допустил их. Пришлось послать офицера, чтобы предупредить его, что если он будет препятствовать погребению павших на поле брани, то я пошлю депешу архиерею с просьбой заменить его другим священником. Он смирился, и я мог закончить начатое мною устройство кладбища. Вышло очень хорошо, а то до этого времени хоронили, где попало.