Воспоминания (1915–1917). Том 3 - Джунковский Владимир Федорович. Страница 26
На другой день отъезда москвичей поднялась страшнейшая метель, продолжавшаяся двое суток. Окопы, землянки, блиндажи – все засыпало снегом. По окончании метели я поехал в окопы, снегу навалило целые горы, все ходы сообщения были совершенно занесены. Шла усиленная работа по очистке окопов от снега, вся линия была сплошь усеяна работавшими стрелками, у немцев шла такая же работа т. к. и их занесло снегом. И они, и мы работали открыто, можно было подумать, что состоялось взаимное соглашение – какое-то перемирие, стрельбы не было ни с нашей, ни с неприятельской стороны.
После метели два дня были довольно сильные морозы, а затем температура сразу поднялась до оттепели и вся эта масса снега стала быстро таять – в окопах было целое наводнение, просто беда, люди выбивались из сил, выкачивая воду из блиндажей, землянок, отводя воду из окопов и ходов сообщения. Срочно по телефону выписал я из Москвы, при любезном содействии градоначальника Климовича, для откачивания воды насосы, которые и были мне немедленно высланы с курьерским поездом с нарочным, так что я их получил вовремя. Посылая мне насосы, Климович написал мне следующее письмо:
«13 января 1916 г.
Глубокоуважаемый Владимир Федорович!
С большою охотой выполняю Ваше поручение и высылаю приобретенные Н. А. Матвеевым [205] у Листа [206] четыре насоса. Лист работает их по казенному заказу несколько тысяч штук и уступил 4 по казенной цене 198 р. за штуку.
По словам Матвеева, насосы хороши и продуктивность их работы выражается 40 ведер в минуту.
Очень благодарим Вас за Ваше письмо. Жену [207] [208] и меня искренно порадовал его бодрый тон, а я, каюсь, завидую Вам, т. к. работа здесь не вливает бодрости. Москва живет по старому и господа спекулянты неистовствуют во всю. На борьбу с ними трачу много труда и цены на муку удалось спустить с 23 руб. на 18 руб. 74 коп. за мешок.
Недавно сидели без свежего мяса, но, слава Богу, удалось заменить его мороженым, хотя и последнего немного не хватило. Рассердившись на жидков, сделал на них облаву на Ильинке у биржи и набрал около сотни аферистов, не имеющих права жительства в Москве.
Из новостей могу сообщить, что 18/1 будет открыта широкая колея на Архангельск [209] и что на 17 затертых во льдах Белого моря у Александровска пароходах есть 1250000 трехлинейных винтовок нашего образца. Организовывали их доставку гужем, но кажется подул южный ветер и есть надежда ввести их в порт. Что касается нашей «общественности» (в кавычках), то она затихла отчасти в ожидании Думы, а отчасти потому, что съездов не разрешают, да и пустая болтовня надоела и утомила всех. «Общественники» познали, что общество хотя и бранит правительство, но совсем не сорганизовано и по-видимому отчаивается в успехе организации. К тому же появились толки о злоупотреблениях в учреждениях союзов, особенно в питательных пунктах для беженцев. Дума, конечно, всколыхнет болото. На это указывает письмо Родзянки [210] Горемыкину, нагло бросающее обвинение в бездействии в таких общих фразах, которые могли бы быть обращены к каждому, не исключая и автора. Письмо заканчивается советом уйти с поста и конечно послужит программой для думских выступлений.
Жена и я шлем Вам сердечный привет и пожеланья бодрости и здоровья.
В это самое время, когда дивизии пришлось бороться со стихией, к нам приехало три генерала из 3-го Кавказского корпуса для ревизии отчетности во всех частях дивизии, а затем должен был приехать из штаба фронта генерал Кондратович [211] для осмотра позиции с боевой точки зрения в смысле ее подготовленности. Ревизии по отчетности меня нисколько не волновали, т. к. начальником дивизии Редько вся хозяйственная часть дивизии была поставлена образцово и учет всему был самый аккуратный до мелочей, что касается подготовленности позиции, с боевой точки зрения, то в этом отношении можно было найти много дефектов, но виной этому главным образом были прямо стихийные бедствия.
9-го января я обедал у начальника 64-й дивизии генерала Жданко [212]. Эта дивизия находилась в составе 26-го корпуса и стояла в то время на отдыхе. Жданко жил в роскошном замке, это от нас было в 12 верстах, он жил с женой [213] [214] и дочерью. Я был поражен роскошной обстановкой, от которой совершенно отвык. Обед был накрыт в огромной столовой, скатерть, чудная сервировка, тонкий обед, вина, точно в Петрограде у какого-нибудь посла. За обедом присутствовал весь штаб. Все держали себя непринужденно, чувствовалась самая тесная дружная связь всех чинов штаба с начальником дивизии, чувствовалось как все его почитали и любили. Я уехал от него под очень приятным впечатлением. Заехав к командующему корпусом и пробыв у него весь вечер, я только к 12 часам ночи вернулся к себе.
На другой день, 10 января в 31-м полку при штабе полка назначен был, по моей инициативе, спектакль. Мне очень понравилась игра солдат и все устройство на спектакле в этом полку на Рождество, и я тогда же сказал командиру полка, что надо было бы повторить этот спектакль, пригласив командующего корпусом и сестер. Командир полка мне ответил, что он лично на это не решается, опасаясь обстрела, т. к. штаб полка находился всего в одной версте от немецких окопов, и обстреливался он даже и ружейным огнем. Я сказал, что по вечерам немцы обыкновенно не стреляют и потому риска мало. Командир полка ответил, что если я нахожу возможным, то он очень рад повторить спектакль и просил меня пригласить от себя всех, кого я найду желательным и в какой день я найду более удобным. Я и назначил 10 января, пригласив командующего корпусом с чинами его штаба, штаба дивизии и свободный от занятий персонал трех отрядов Красного Креста.
Погода в этот день была убийственная, мокрая метель, страшнейший ветер, я обещал лично заехать за сестрами Пермского отряда, т. к. уполномоченный ехать сам не мог и согласился отпустить сестер только со мной. Спектакль был назначен в 7 часов, как вдруг в 2 часа дня началась совершенно неожиданная канонада – немцы стали громить штаб полка тяжелыми снарядами. В течении трех часов снаряды с остервенением падали и рвались в расположении штаба, один сарай был разрушен до основания, все стекла в помещениях штаба и у командира полка были выбиты, снаряды к счастью ложились в фруктовом саду, уничтожив массу деревьев и изрыв всю землю. Среди чинов штаба ранено было двое. Я уже думал отменить спектакль, но когда в 5 час. дня наступила тишина, канонада прекратилась, я решил не откладывать, т. к. находил именно безопасным ехать после канонады, вряд ли немцы в тот же день решились бы повторить обстрел. Немцы всегда делали все по известной системе, очевидно и на сей раз они положили громить три часа, кончили, и возобновления в тот же день ожидать нельзя было, если только мы бы сами не вызвали огня.
В 6 часов стали собираться гости, было уже темно, автомобили бесшумно подъезжали с потушенными огнями. В 7 часов начался спектакль в приспособленном для сего огромном сарае, к счастью не пострадавший от выстрелов. Все окна, малейшие отверстия были забиты досками и затянуты темными материями, чтобы ниоткуда не проникал свет, чтобы звуки оркестра не были слышны снаружи. Одним словом, все меры, для безопасности были приняты. Спектакль сошел отлично с большим подъемом, солдаты играли с каким-то особенным воодушевлением, все были бодры, то, что высшее начальство пренебрегло немецкой канонадой и приехало в такой опасный пункт посмотреть игру нижних чинов, придавало как-то всем еще более бодрости, сближало начальство с подчиненными в одну общую семью, одинаково относящуюся к опасности. После спектакля был ужин, угощение нижним чинам и все кончилось танцами. Разъезд состоялся только в час ночи. Если бы немцы могли только догадаться, что в версте от них происходил такой пир с высшим начальством! Все прошло очень оживленно, близость опасности поднимало настроение. Я отвез сестер Пермского отряда и сдал их в полном благополучии уполномоченному.