Архон - Фишер Кэтрин. Страница 37

Гласительница стояла посреди круга, высокая и царственная. Аргелин поднялся по лестнице и встал напротив нее. Толпа замолкла.

Остальные Девятеро тоже встали, зашелестев белизной и перьями своих нарядов. Звякнули подвески из лазурита на головных уборах, безмятежно улыбающиеся маски обратились к толпе. Высоко над головами, в жарком синем небе, кружили три птицы.

Аргелин церемонно поклонился Гласительнице, потом обернулся к толпе.

— Сограждане! На нас напали. Великая Империя угрожает войной нашей земле. Они сильнее нас, у них больше кораблей и больше оружия. Наша торговля перекрыта, Порт находится в осаде, и всё из-за того, что Жемчужному Принцу захотелось присвоить себе величайшее сокровище нашей страны. Уста самого Бога.

Акустика была идеальная, ему почти не приходилось повышать голос. Ответом ему было молчание, только по верхним рядам прокатился шепот, повторяющий его собственные слова.

Ветерок тихо затеребил плащи и мантии.

— Они хотят, чтобы мы сдались. Хотят править нами, собирать налоги, продать вас всех в рабство. Хотят получить власть и говорить миру, чего желает Бог. Но я обещаю вам: они никогда не получат этой власти. Оракул научит нас, как выиграть битву. Бог спасет свой народ!

Раздались аплодисменты. Сначала робкие, неуверенные, но потом солдаты взревели, и амфитеатр наполнился криками. Аргелин спокойно следил за происходящим. Его гладкое лицо было безмятежно, узкая бородка аккуратно подстрижена. Хороший актер, подумала Мирани. Великий актер, который знает, что публика перед ним трепещет. Он простер вперед руку, и шум стих.

— Враги хотят, чтобы вы отдали меня на их милость. Если вы тоже хотите этого, я готов. Скажите только слово.

Наступила полнейшая тишина. Ее нарушило только презрительное фырканье Ретии. Никто не шелохнулся; публика в ужасе застыла, как будто малейшее движение могло оказаться смертельным. Глаза Аргелина пробегали по рядам, солдаты бесстрастно взирали на разворачивающееся действо.

Они даже дышать боятся, подумала Мирани.

«Не забывай, у тебя есть маска, и ты можешь за ней спрятаться».

Она чуть не вскрикнула от удивления. Сквозь прорезь в маске сверкнули глаза Криссы.

«Это ты? Неужели ты хочешь говорить со мной? Здесь, на глазах у всех? Не надо!»

«Ты многое можешь. Можешь, например, крикнуть: „Сдавайся!“ Может быть, люди подхватят твой крик, затопают ногами, захлопают в ладоши. Самые смелые. Ты могла бы запугать его, Мирани».

Молчание было страшным. Оно душило ее. Голос Бога был холоден и тяжел. «Молчишь? Не презирай их, Мирани, ты сама не лучше них».

Аргелин поклонился и опять поднял глаза:

— Вашим доверием, друзья мои, вы делаете мне честь, — в его голосе мелькнула еле заметная тень презрения, но Мирани уловила ее, и Ретия тоже. Виночерпица сделала крохотный шажок вперед.

Остальные Девятеро застыли в безмолвии.

Гермия торопливо обернулась, воздела руки, швырнула на жаровню горсть ладана, он вспыхнул, затрещал, взвился облаком ароматного дыма.

Гласительница, широко раскинув руки, вдыхала этот дым. Аргелин отошел.

— Расскажи нам, Гласительница Бога. Что советует Оракул? Ибо где ты, там и Оракул. Бог находится здесь, надо только услышать его.

Мирани обернулась. Ретия застыла, но в любой момент была готова сделать решительный шаг.

«Не позволяй ей этого!» — взмолилась Мирани.

«Я не могу ее остановить. Но думаю, она не пойдет на риск. Она считает, что Аргелин всё равно проиграет войну».

«Они вправду проиграет?»

«Тише, Мирани, я не слышу своих собственных слов».

Гермия раскачивалась, из-под маски с прорезью вместо рта слышались тихие всхлипы. Крисса и Иксака встали рядом, чтобы подхватить ее, если она упадет. Аргелин заговорил:

— О Ярчайший, Властелин Солнца, Мышиный Бог, Царь Скорпионов! Дай нам совет!

Из прорези донеслись слова. Они эхом прокатились по всему театру, и весь народ слышал их.

— Жертва. Принесите мне в жертву то, чем вы дорожите сильнее всего.

— Они кого-то подстрелили?

В полумраке Сетис опустился на колени и осмотрел вмятины в песке.

— Может быть. Тут кровь. И смотри, перья.

— Из чего? — проворчал Орфет. — У Лиса не было лука. — Толстяк обхватил себя руками. Он обливался потом.

— Может, птица опустилась на землю. Или они нашли ее уже мертвой.

Алексос подобрал перья и внимательно разглядел. Его темные глаза зачарованно изучали тонкие волоконца с бородками, которые то сплетались, то расплетались. Он провел по ним длинными пальцами, разгладил, чтобы не оставалось просвета.

— Эти перья не от одной птицы, Сетис. От нескольких, разных.

Сетис встал. Вместе с ним встала его тень и протянулась через барханы из мягкого песка, расстилавшиеся вокруг с самого полудня. Уже наступила ночь. Она, как всегда, опустилась внезапно. Низко над горами нависала яркая луна.

Юноша коснулся их. Мелкие желтые перья. Одно длинное, белое, другое черное, сломанное. Пригоршня серого пуха. Розовые перышки фламинго.

— А вот, посмотри, — Алексос выдернул что-то из песка. — Это перья чайки.

— Да какие чайки в этой мерзкой пустыне?

— Нет, Орфет. Я знаю. И глянь-ка сюда.

Клочок материи. Мальчик потянул за него, и внезапно, так резко, что Архон чуть не упал, из песка вылез обрывок темно-красной полосатой тряпицы, кричаще яркой. Все в молчании уставились на него, на громадные рваные дыры во всю длину, на кровавые пятна. Первым очнулся Орфет:

— Это Лис носил. На голове.

Сетис перевернул находку. Вся в крови.

— Какая птица способна на такое? — проговорил он.

Вдруг Алексос поднял голову. Далеко на западе, почти за горным хребтом, взмыло в воздух что-то черное.

— Какая — не знаю, — прошептал он, — но она возвращается.

Ее нарядили в белую мантию, украшенную перьями.

Сквозь прорези для глаз Мирани видела, как ее ведут по ступеням. Солдаты открыли корзины, и навстречу ей белым вихрем вспорхнула стая голубей. Девочка без страха прошла через трепещущее крылатое облако.

Телия.

Кто-то в толпе завыл, как тоскующий пес. Наверное, отец Сетиса. Только бы солдатам удалось его удержать!

Маленькая девочка тихо встала и обернулась к толпе. Ее лицо было спокойно, исполнено глубочайшей сосредоточенности, какую Мирани иногда в ней замечала. Она без страха обвела взглядом людское море.

Аргелин положил руку ей на плечо, она подняла на него серьезные глаза. Он подвел ее к каменному алтарю, подсадил на него; босые ноги девочки свесились сбоку.

Потом он обернулся к Гермии.

— О Ярчайший! Архона здесь нет. Он не может отдать жизнь за свой народ. Поэтому вместо него мы приносим в жертву другого человека.

Птица была исполинская. Крылья ее в размахе могли закрыть небо от края до края. Она неподвижно парила на восходящих потоках воздуха, лениво кувыркаясь в волнах палящего жара, поднимающихся от земли. Потом стала снижаться.

Опускалась она медленно, зигзагами, ни на миг не сводя глаз с потревоженной земли, с рассыпанных перьев, с окровавленной тряпки. Поверхность песка была усеяна буграми и рытвинами, как будто там происходила жестокая битва; глубокие отпечатки ног вели туда и обрывались.

Птица глядела немигающе, свирепо. Когтистые лапы вытянулись вперед, готовые схватить жертву. Во всей ночной пустыне ничто не шевелилось — ни одна мышь, ни одна букашка. На многие мили вокруг не было ничего, совсем ничего.

— Что мы можем сделать? — испуганно ахнула Мирани.

«Мы?»

— Надо же что-то предпринять! Он просил меня присмотреть за ней! Разве не понимаешь, это я виновата! — Она чуть не расплакалась, подавила желание вскочить и закричать. Мысль о Сетисе причиняла мучительную боль.