На свободное место - Адамов Аркадий Григорьевич. Страница 62

— Больше на глаза не попадался, — пожимает плечами Окаемов и закуривает, щелкая какой-то мудреной зажигалкой, потом снисходительно поясняет: — Нагрузился и ушел на дно. Нервы лечить. Элементарно.

— Как же он нагрузиться сумел, если, по вашим словам, мелочами занимался?

— Уметь надо, — туманно замечает Окаемов.

Больше ему сказать нечего. Ни о каких других делах Семанского он, видимо, сведений не имеет. А дела-то были, иначе чего бы это ему в Москву шастать.

— Выходит, у вас с горизонта исчез, а у нас вынырнул, — усмехаюсь я. — Дал, представьте, подвод под квартиру одного покойного академика. И ее обчистили. Довольно квалифицированно. Картины, антиквариат.

— А за что же его, к примеру, ухлопали? — все тем же снисходительным тоном интересуется Окаемов. — Располагаете сведениями?

Он присаживается на уголок стола, за которым сидит Давуд, и, изящно отставив в сторону мизинец, покуривает свою длинную сигарету.

— Скорей всего, чего-то не поделили, — отвечаю я.

Окаемов усмехается.

— С грубиянами работать начал. Элементарно.

— Бывали у вас в практике такие случаи? — интересуюсь я.

— Пожалуй, что нет.

— А вот у меня бывали, — вздыхаю я. — С вашим, кстати, контингентом.

И вспоминаю одну свою малоприятную командировку в Одессу. Потом спрашиваю:

— А семья у Семанского была?

— С сестрой жил. Большой дом у них здесь. Летом отдыхающих пускают. Никаким заработком не брезговал.

— Да, — киваю я. — Знакомые из Москвы жили. Сестра одного художника.

— Во-во. Он их мазней интересовался, — подтверждает Окаемов.

— Ну хорошо, — говорю я. — Теперь перейдем к Ермаковым. Кто из трех у вас на особой заметке?

— Да у всех у них рыльце в пушку, только копни. Это же элементарно, чтоб вы знали, — насмешливо отвечает Окаемов, болтая ногой.

— Но нам требуется только один.

Я рассказываю, при каких обстоятельствах мы вышли на эту фамилию. Давуду все это знакомо, но он и второй раз слушает внимательно, хмуря густые брови, и его бронзовое, костистое лицо становится сосредоточенным и суровым. Окаемов же всем своим видом демонстрирует насмешливую снисходительность. Он как бы говорит: «Ну, что ваши пустяшные дела стоят по сравнению с моими, наиважнейшими делами…» Паршивая и неумная это манера.

Когда я кончаю рассказывать, Окаемов, усмехаясь, замечает:

— Чтоб вы знали, у серьезного дельца ваша клиентура может состоять только на побегушках, на подхвате. Это, знаете, элементарно. Мы такие мелкие связи иной раз даже не фиксируем.

— Вы имеете в виду и этих Ермаковых, всех троих? — уточняю я, стараясь игнорировать его неприятный тон.

— В том числе и их.

— Выходит, кого из них имел в виду Чума, установить сейчас невозможно?

— Вот именно, — подтверждает Окаемов.

— А характеристику этой троицы вы дать можете?

— Кое-что могу сообщить, пожалуйста.

Окаемов, щелкнув замочком, раскрывает свою красивую папку, пристроив ее на одном колене, и достает скрепленные между собой листки. Затем он кладет папку рядом с собой на стол, по-прежнему сидя боком на уголке, проглядывает бумаги и говорит:

— Так вот. Ермаков первый. Зовут Гелий Станиславович. Директор магазина готового платья. У магазина три филиала — на рынке, у вокзала и на набережной. На рынке — второй Ермаков торгует, Василий Прокофьевич. Они будут, следовательно, двоюродные братья. Это элементарно. Так?

— Возможно.

— Что возможно? — не поняв, переспрашивает Окаемов.

— Что это элементарно, — поясняю я.

Он не чувствует в моих словах иронии.

— Ну, а третий Ермаков, — продолжает Окаемов, заглядывая в бумаги, — это будет Иван Спиридонович, директор плодоовощной базы. Между нами говоря, тоже жулик. Ох, у него возможностей, чтоб вы знали.

— А почему «между нами говоря»?

— Еще не доказано. Но сигналы солидные. Вот такая картина Айвазовского получается. Кругом вода.

Окаемов поворачивается к своей папке, аккуратно вкладывает бумаги и победно щелкает металлическим замочком.

— А на братьев Ермаковых у вас тоже сигналы есть? — спрашиваю я.

— Прямых, конечно, нет, — уклончиво отвечает Окаемов, из чего можно заключить, что вообще никаких сигналов на этих людей у него не имеется.

На этом наше первое совещание заканчивается, я благодарю Окаемова, и он уходит с таким видом, словно одарил нас богатством на всю жизнь, но благодарности не требует. Скромная гордость написана на его круглом лице. Эх, легко живется самонадеянным людям. Быть всегда довольным и гордым собой — экое счастье, наверное. Порой такие люди своей убежденностью в собственных талантах заставляют верить в это и окружающих и делают карьеру. Вы не замечали? Не дай бог, например, пойдет вверх такой вот Окаемов.

После обеда мы с Давудом отправляемся в город.

— Покажи мне топографию, — говорю я ему. — И, по возможности, всех действующих лиц. Включая Хромого, конечно.

Погода стоит теплая, гнилая какая-то. Снег за ночь весь стаял, под ногами жидкая грязь, она веером разлетается из-под колес машин, заставляя шарахаться редких прохожих. Серое, тяжелое небо висит, кажется, прямо над головой, прижимая невысокие дома к земле. Со стороны невидимого отсюда моря дует холодный, пронизывающий ветер. Курортный город в такое время ничего привлекательного не представляет. Люди торопливо и деловито снуют мимо, это все местные, отдыхающих не видно, нет их сейчас. Тяжело переваливаясь, плывут набитые пассажирами троллейбусы и автобусы. В такое время года их, наверное, меньше на линии, чем летом. В продуктовых магазинах, мимо которых мы идем, то пусто, то густые очереди. Словом, вокруг обычный город, трудовой, озабоченный, деловой.

Сейчас мы идем по одной из центральных улиц. Светлые дома кажутся нахохлившимися и недовольными. Здесь много магазинов, кафе, палаток, закусочных, ателье, пожалуй, больше, чем в обычном городе. Хотя многие кафе и закусочные сейчас закрыты.

Давуд указывает на противоположную сторону улицы, и я вижу длинную красивую вывеску: «Готовое платье». Под вывеской тянутся зеркальные витрины. Оформлены они красиво, со вкусом, по крайней мере на мой взгляд. Небось специалист оформлял. Виден покрой вещи на манекенах, причем каждый раз в каком-то своем, изящном повороте. И ассортимент в магазине тоже, кажется, неплохой. Да, приятно смотреть на такой магазин.

— Зайдем? — улыбается Давуд.

Мы переходим улицу.

Магазин просторен и почти пуст. Редкие покупатели просто теряются среди бесконечных прилавков. Симпатичные и приветливые девушки-продавщицы в изящных темно-серых платьях с красными отворотами и поясками вовсе не заняты собственными делами и болтовней, а улыбаются именно нам с Давудом и, кажется, прямо-таки мечтают нас обслужить. Удивительно непривычное и, надо сказать, приятное ощущение. Да, магазин поставлен, видимо, как надо, ничего не скажешь, прямо-таки образцовый магазин.

Мы рассматриваем выставленные мужские костюмы. На каждом из них табличка с указанием, какие размеры есть в продаже. Деловито обсудив некоторые модели, мы переходим в отделы верхних рубашек, белья и всяких «сопутствующих товаров».

— Как ты думаешь, — тихо спрашиваю я Давуда, — мы узнаем директора, если он вдруг появится в торговом зале?

Давуд в ответ с сомнением пожимает плечами.

Как раз в это время за одним из прилавков появляется полный седовласый человек с красным лицом и пушистыми усами, фигура осанистая и представительная. Он что-то строго говорит одной из продавщиц. А я, улыбаясь, говорю той, которая стоит возле нас:

— Какой у вас сердитый директор.

Она в ответ тоже улыбается и качает головой.

— Это не директор, это заместитель. Директор у нас молодой и очень вежливый.

— Ну, этого для директора мало — быть вежливым.

— Ой, что вы! Он у нас еще очень инициативный и знающий. Он институт в Москве кончил. И магазин наш на первом месте в городе.

Больше чем все перечисляемые достоинства говорит в пользу директора это коротенькое «он у нас».