На свободное место - Адамов Аркадий Григорьевич. Страница 72

— Но, господи боже мой, кто наши, какие наши? — его снова охватывает волнение, почти паника. — С ума можно сойти! Ну говорите же, говорите! Чего вы замолчали? Ну, ради бога!

— Их имена вам ничего не скажут, — отвечаю я. — Хотя нет! Один из них как раз работал в этом магазине.

— Красиков! Этот проклятый Лешка, да? — почти обрадованно восклицает Георгий Иванович. — Верно я говорю или нет?

— Точно. Работал у вас, но не на вас, — усмехаюсь я.

— Это все, так сказать, до меня было. До меня, вы слышите? При Гвимаре еще.

— Не имеет значения. Он и на Гвимара Ивановича тоже не работал.

— А на кого же тогда? — напускает на себя наивность Шпринц.

— Подумайте сами.

— Ну на кого же, господи боже мой? — нетерпеливо восклицает Шпринц.

— А я не знаю, — загадочным тоном отвечаю я.

— Нет, знаете!

— И вы знаете, Георгий Иванович. Это сам по себе факт, — насмешливо говорю я.

— Я знаю?! — запальчиво переспрашивает он, не замечая моей иронии.

— Да, вы.

— А я только с вами согласился. Ведь это вы сказали, на кого он работает. На Льва Игнатьевича. Согласен!

— А на кого работает сам Лев Игнатьевич, как по-вашему?

— Ну, это я не знаю. Абсолютно. Уверяю вас.

— Как угодно, Георгий Иванович, — я пожимаю плечами. — Можете не говорить. Я же вас не заставляю.

Я, однако, убежден, что он знает. Я и то, кажется, начинаю кое о чем догадываться. Но я и в самом деле не собираюсь заставлять его отвечать. Оставим это на будущее и пока что не станем уважаемого Георгия Ивановича особенно прижимать неудобными вопросами. Интересно, а Кольку-Чуму он знает?

— Но Леха действовал не один, — говорю я. — Был и второй.

— Убийца? — содрогаясь, уточняет Георгий Иванович.

— Да.

— Какой ужас, какой ужас, господи боже мой. Бедный Гвимар, — снова начинает стенать Шпринц. — И кто же он такой, этот второй бандит?

— Ну, этого вы наверняка не знаете.

— Ах, откуда вы знаете, кого я знаю и кого не знаю! — раздраженно машет рукой Шпринц. — Да я полгорода знаю. Я…

— Фамилия его Совко.

— Совко? — оторопело повторяет Георгий Иванович, снова поправляя сползающие очки. — Действительно… Такой фамилии не слышал, это сам по себе факт, конечно. А зовут его как, подонка этого?

— Николай.

— М-да… Понятия не имею.

— Они оба поступили к кому-то в няньки.

— Это еще что такое? — вполне искренне удивляется Шпринц.

Но мне достаточно его удивления, и объяснять я, естественно, ничего не собираюсь.

— Сам не знаю, — отвечаю я. — Кто-то сказал.

Пожалуй, пора заканчивать этот интересный разговор и прощаться с малосимпатичным Георгием Ивановичем. Только напоследок сделаю, пожалуй, одно доброе дело.

Я наклоняюсь к столу и, понизив голос, говорю:

— Теперь вы понимаете, на что способен этот Леха?

— Еще бы не понять, господи боже мой! — восклицает Шпринц.

— Так вот, учтите. Если вдруг Лида пожалуется ему на вас, — доверительно говорю я, — то и мы, боюсь, вас не убережем. Это я считаю нужным предупредить. Ну, потом-то мы его, конечно, найдем. Обязательно.

Георгий Иванович заметно бледнеет.

— Спа… спасибо… — заикаясь, говорит он.

А мне, признаться, становится немного не по себе оттого, что я приплел сюда вдруг Леху, мертвого Леху, и заставил его хотя бы после смерти сделать что-то полезное для своих близких.

Я поднимаюсь и начинаю прощаться. Шпринц отвечает мне вяло, все еще, видимо, не в силах прийти в себя от нашей беседы.

За окном совсем уже стемнело. Сейчас около шести, и мне пора спешить. Я надеваю пальто, киваю Георгию Ивановичу и выхожу из его кабинетика.

Магазин по-прежнему пуст, и по-прежнему дремлет за прилавком продавщица в черном халате. Когда я прохожу, она поднимает голову, и я ей тоже киваю на прощанье.

На улице и в самом деле темно, хотя высоко над головой, на длинных изогнутых мачтах горят яркие лампы и вокруг них серебрится воздушный нимб.

Я иду в сторону набережной, не замечая прохожих, и чувствую, как у меня медленно разбаливается голова. Слишком уж много впечатлений за один день, слишком много важных сведений надо удержать в памяти. И сейчас мне предстоит еще одна встреча, очень важная — встреча с Хромым. Не забыть бы, ведь у него тоже какие-то счеты с Чумой, что-то между ними произошло. И случилось это давно и далеко отсюда, в Сибири, то ли в колонии, то ли потом, когда Хромой отбыл свой второй срок и вернулся в родной город. Да, скорей всего, потом, когда вернулся. Из-за этого Хромой и вынужден был в конце концов уехать из Новосибирска, убежать оттуда. Что же там произошло между ними, интересно знать? Какую роль тут сыграл Чума, какую подлую и гнусную роль? Надо в удобный момент расспросить Сергея, не забыть расспросить. Возможно, сам он этого разговора не начнет. А мне необходимо знать. Все необходимо знать, что касается Чумы. Ведь с ним еще предстоит немало повозиться. Очень опасен этот человек. Когда-нибудь он снова выйдет на свободу. Каким он выйдет, таким же опасным? Что надо сделать, чтобы таким он не вышел?

Размышляя, я сворачиваю на одну улицу, потом на другую, миную небольшую красивую площадь с умолкшим на зиму фонтаном и вскоре выхожу к набережной. Только здесь я прихожу немного в себя, стихает головная боль.

Я останавливаюсь у каменного парапета и с наслаждением вдыхаю соленый, терпкий воздух и подставляю брызгам лицо. Внизу уже привычно грохочут и бьются о камень невидимые волны, летит водяная пыль, я невольно слизываю ее с губ. И постепенно просто физически чувствую, как уходит усталость. Я совсем один на пустынной, темной набережной.

Внезапно до меня доносятся далекие голоса, они постепенно приближаются, я начинаю различать отдельные возгласы, разудалые, пьяные, похабные. Да, какая-то хулиганская компания приближается к тому месту, где я стою. Там, где идут сейчас они, набережная хоть и неярко, все же освещена редкими фонарями, но здесь она почему-то погружена в полную темноту. И потому меня не видно, а компанию эту мне постепенно удается разглядеть. Они идут в ту же сторону, куда надо и мне, идут по мостовой, занимая всю ее ширину, пьяно, азартно горланят, стараясь перекричать друг друга, кто-то приплясывает, кто-то пытается запеть. Опасная компания, встреча с ней одинокого прохожего, а особенно женщины, может кончиться трагически. Набережная длинная, и такая встреча может произойти в любой момент.

Все яснее вырисовываются фигуры идущих парней. Компания приближается. Меня им по-прежнему не видно. А я неожиданно замечаю среди них длинного, на голову выше остальных, парня. Неужели тот самый Славка? Это он восхищался Чумой, он плакал, когда уходила Лида… Конечно же это он.

И неожиданно, еще не отдавая себе отчета в том, что делаю, я решительно выхожу на середину мостовой и иду навстречу этой пьяной компания. Я только чувствую, что ее нельзя пустить дальше, нельзя, что-то может случиться ужасное, что-то непременно случится. А на моей стороне сейчас внезапность, важнейшая слагаемая успеха в любом рискованном деле такого рода. Но я все еще не могу решить, как ею воспользоваться, как себя сейчас повести. Впрочем, я по опыту уже знаю, все станет ясно, когда я увижу лица этих ребят, когда угадаю их настроение, их намерения. Именно так чаще всего и бывает в нашей непростой работе. А пока меня ведет одна интуиция и ощущение острой опасности, которую я должен предотвратить. Я еще не знаю, только чувствую, что что-то надо сделать, но как это сделать, станет ясно через минуту, нет… через полминуты… вот сейчас!

Мы сходимся на середине мостовой. Я возникаю перед ними из темноты так неожиданно, что вся компания на секунду умолкает от удивления и даже некоторого испуга. Слишком уж почему-то спокоен и уверен в себе этот одинокий, странный, возникший вдруг из темноты человек. Это не соответствует логике ситуации, когда, казалось бы, одинокий человек должен испугаться их, бежать. И тогда с гиканьем, свистом, гоготом кинется за ним в погоню вся эта бешеная стая, в упоении от своей силы, от своей жестокой власти над этим одиноким, испуганным человеком, от сладкого предвкушения дикой расправы с ним.