Философы с большой дороги - Фишер Тибор. Страница 36

«Костюм» даже не пытался скрыть своего разочарования, однако, как истинный мужчина, принял ситуацию такой, какова она есть. Одно из преимуществ здорового климата: он совершенно не предрасполагает к тому, чтобы перерабатывать. Попадись я в лапы полиции где-нибудь в Булони или другом северном городке, где то и дело льет дождь, а жизнь метеорологов – увлекательная авантюра, я был бы выпотрошен и распят на стене в качестве пугала или наглядного пособия. Местные же полицейские – они отнюдь не были глупцами, но у них было невпроворот дел, а солнце так заманчиво светило в окно...

А я – я давал правильные ответы. Это был тот случай, когда фантастическое невезение в итоге оборачивается невероятной удачей. С одной стороны – быть арестованным блюстителями порядка прямо в постели, представ перед ними в кальсонах «в зеброчку», надеть которые не пожелаешь и злейшему врагу... Я, несомненно, предпочитаю лежачее положение стоячему, поэтому я допускаю, что во мне живет некая склонность к самоуничижению – но не до такой же степени! И арест, который довелось мне пережить, – не думаю, что кто-нибудь хотел бы испытать это на себе. Однако учитывая, сколь ревностно полицейские силы двух государств ищут мою бренную физическую оболочку, можно считать, что мне редкостно повезло, если я смог выйти из этого участка на свободу.

Найдись среди полицейских хоть один человек, сносно говорящий по-немецки, и – оставь надежду... А точнее – из этой надежды можно было бы готовить жюльен с дерьмом.

Разрядка напряженности

Напрягся я лишь один раз, когда у меня сняли отпечатки пальцев. Ну да и черт с ним – что они с этого поимеют? Откуда им знать, что паспорт на имя герра Крюгера – краденый? Или – паспорт угулял из гостиничного номера, а герр Крюгер того не заметил? Может, у него были веские основания об этом умалчивать? А может, в полиции никто дальше своего носа не видит? Паспортный отдел занят паспортами, «Костюм» – Ангулемским делом, Корсиканец – ограблением банков, и обитатели соседних кабинетов принципиально не разговаривают друг с другом? Здравый смысл, судя по всему, в это утро решил отдохнуть от дел праведных и взял выходной.

Двадцать лет я только и делал, что пытался внушить коллегам: я не способен подобающим образом исполнять обязанности наставника юных душ (собственно, в большинстве случаев я вовсе не способен исполнять указанные обязанности). И что же? Они демонстративно игнорировали все мои попытки, делая вид, что так и надо. Я же страдал от неутоленного желания возопить: «Да неужели вы так и не поняли, что я за фрукт?»

Полагаю, эти господа из полиции могли бы не полениться и позвонить по телефонам, которые я им дал. Просто чтобы убедиться в существовании Роберта Крюгера. Могли бы проверить гостиницу, где Крюгер остановился, – он как раз в этот момент выходил из своего номера...

Я начинаю полагать, что реальная работа, а не симуляция таковой, – горячечный плод воображения, точно такой же, как единорог или лох-несская змеюга. Или же работа подобна миражу, чья реальность весьма убедительна издали, но тает по мере приближения. И коли мне не в чем исповедоваться, исповедуюсь-ка я хотя бы в том, что я был искренне разочарован.

На обед подали вполне сносный омлет, аранжированный двумя порциями салата: бедолага из соседней камеры от своей доли отказался. Услышав его заявление, я тут же предложил беспризорному кушанью кров в виде моего желудка.

Если бы я мог получить еще порцию, чтобы разобраться, из чего же приготовлена салатная приправа! – я даже подумывал о том, а не спросить ли мне у шефа, как он готовит этот шедевр, ибо что-то в нем дразнило мои вкусовые рецепторы, никак не поддаваясь определению. Салат был своего рода произведением кулинарного искусства, ибо очарование его крылось не в дорогостоящих продуктах или особо сложных методах приготовления, но исключительно в невозможности определить его исходные ингредиенты. Я поедал его, глядя, как паук-зебра (salticus scenicus) суетливо кружит по полу в надежде, что и ему достанется крошка-другая.

«Костюм» и его присные, придя к выводу, что ничего подсудного за мной не водится, тут же стали обходительно-вежливы. Они предложили отвезти меня обратно на машине и позвонить моей жене. Предложение я отклонил, сославшись на то, что сейчас мне бы не повредил небольшой моцион. Мы расстались – при расставании они вновь пели хвалы моему французскому и выражали надежду, что постигшие меня неприятности все же не помешают мне насладиться отпуском во Франции. Я самым вежливым образом выразил свою признательность и даже оставил им бейсбольную кепку с изображением скрещенных молотов – вдруг, паче чаяния, ее станет искать истинный хозяин.

На воле

Едва я вышел навстречу свету и воздуху, как волна противоречивейших эмоций накрыла меня с головой. «Засранцы! Тупые засранцы!» – этот вопль просто рвался из глубины моей души. Я даже забыл о загадочной приправе к салату, еще мгновение назад занимавшей все мои мысли. Сам факт моего освобождения был столь возмутителен, что, попади я в лапы французской полиции вторично, одного упоминания о нем было бы достаточно, чтобы они отпустили меня на свободу или перевели в камеру улучшенного содержания, лишь бы только замять скандал.

Но по мере того, как увеличивалось расстояние между мной и полицейским участком, в мозгу все настойчивей царапалась мысль: а что, если следователь, ведущий мое дело, предпринял дьявольски хитрый ход и выпустил меня на свободу лишь затем, чтобы я вывел его на остальных членов Банды Философов? Он и его присные вовсе не отправились обедать, а крадучись следуют за мной по пятам в надежде, что я приведу их к Юберу. Подобная перспектива внезапно заполонила все мое сознание.

Выходя из центрального полицейского участка города Марселя, вы попадаете на лестницу – своего рода шедевр архитектуры, – насчитывающую не один пролет. Спускаясь по ее ступенькам, всецело сосредоточившись на том, как бы избежать встречи с напарником, покуда на хвосте у меня висит целая гроздь шпиков, я заметил поднимавшуюся навстречу фигуру, чьи черты до удивления напоминали Юбера – по той простой причине, что это был не кто иной, как Юбер, угрюмо кутающийся в макинтош. Замечу, что наряд этот для столь жаркой погоды выглядел довольно эксцентрично. Из кармана макинтоша высовывалась мордочка Фалеса.

– Ага! – ликующе закричал Юпп. – Нет, чтоб мне раньше сообразить, что копам тебя не ущучить! Кишка тонка!

С холодным безразличием я проследовал мимо, делая вид, что жестикуляция и вопли этого человека вызывают во мне разве что недоумение.

Но Юпп не среагировал. Вместо этого он вытаращился на меня во все глаза – вернее, глаз.

– Как тебе удалось оставить их с носом, а, проф? Я шел вызволять тебя, а ты... – с чувством воскликнул мой напарник. На мой взгляд, столь недвусмысленное высказывание, озвученное всей мощью легких, звучало на ступеньках полицейского управления несколько самоуверенно – особенно в устах банковского налетчика, объявленного в международный розыск. В подтверждение своих слов Юпп распахнул полы макинтоша, являя моему взору небольшой, но внушающий уважение арсенал огнестрельного оружия.

– Нет, я все-таки должен был сообразить, что ты им не по зубам! Рядом с тобой все эти рецидивисты, с которыми я сидел, – просто сосунки!

– Уматывай! – прошипел я, склонившись в его сторону. Однако моя попытка отмазать напарника ни к чему не привела.

– Что за черт? – закричал он на всю улицу.

– Вали отсюда, пока цел! – Я старался говорить, не разжимая губ.

– Нет, вы только посмотрите! – Юбер распалялся все больше. – Нет, подумайте – вот его благодарность! Я рискую головой, чтобы его спасти, и меня же после этого отшивают ко всем чертям. Выкидывают, как старую тряпку! Что за фигня, проф?!

– Какая фигня, идиот! Я тут пытаюсь быть профессионалом, а ты... – Я задохнулся от бешенства. Пылая праведным гневом, мы уставились друг на друга, и тут краем глаза я заметил, как маленький кругленький человечек, мучительно напоминающий мне герра Крюгера, поднимается по ступенькам. Во взгляде его читалось искреннее недоумение, с которым обычно смотрят на людей, непонятно почему орущих посреди улицы.