Философы с большой дороги - Фишер Тибор. Страница 72

ему кончить».

Шабаш мошенника

Лет сто назад объектом шантажа рисковал оказаться какой-нибудь лишенный

отца бедняга, рожденный вне брака, но с тех пор многое переменилось. Сегодня

в зону риска попадают те, (x) чей законный папаша – видный член парламента,

принадлежащий, увы, к партии, вовсе не пользующейся в академических кругах

любовью, (y) сфера деловых интересов этого папаши вызывает в вышеупомянутых

кругах еще меньшее одобрение а (z), а нежно любимый сын обретается в

компании, весьма тесно связанной с некой другой, еще более не любимой

интеллектуалами партией, члены которой до странности любят избивать

низкорослых, хилых, одиноких эмигрантов, на что приемная мамочка

предпочитает закрывать глаза, будто ей это неведомо. Обо этом не пишут в

газетах, черным по белому. Ничего такого совсем уж предосудительного в этом,

конечно, нет, из-за этого никто не будет кончать самоубийством, но для Бев

было бы куда лучше, если бы оная информация и дальше оставалась в тени -

учитывая вовлеченность моей подруги юности в политические движения, которые

считаются на кампусах весьма и весьма прогрессивными.

– Я должен поблагодарить тебя за этот шанс: я понял, каково это -

шантажировать ближнего своего, – признался я.

– И каково же?

– На редкость противно.

Я видел, как она взвешивает последствия. Потом рука ее потянулась к

телефону.

– Я звоню в турагентство, Эдди. Прощай. Если все это еще раз вылезет на

свет, мне будет проще просто убить тебя.

Я вышел от Бев с чувством, что, судя по всему, мне удалось-таки решить

проблему; Фелерстоуну в приватной беседе я сообщил, что Клерик стремительно

приближается к отчислению.

Но тут мне пришло в голову: а не слишком ли я доверился эмоциям? С

Клериком пока еще не покончено. А вдруг ему таки повезет на экзамене? Я не

мог заснуть, хотя пытался представить на сон грядущий музей восковых фигур,

под крышей которого были бы собраны такие выдающиеся личности, как Зайлер,

Зайглер и Замбо. Решение пришло случайно – и как-то само собой: надо

позаботиться о гарантиях.

Двойной хук в челюсть

Двойной в челюсть – девиз, любимый, по словам Уилбура, агентами МИ-6.

Как-то раз Уилбур, будучи в Вене, угостил таким ударом американского

оперативника, висевшего у него на хвосте. Тот принял шефа за советского

шпиона – ну и остался пускать пузыри в каком-то фонтане. «Американцы,

в силу ряда причин, не очень-то доверяли тогда выпускникам Кембриджа. Мы же

все списывали на Россию. Холодные войны имеют свои преимущества».

Я решил нанести Клерику еще один удар. Повис у него на хвосте, надеясь

нарыть нечто, позволяющее на этот раз турнуть парня из колледжа. Слежка – и

так-то мучительно тоскливая штука, а мне еще приходилось заботиться о том,

чтобы мое кружение по полудюжине улиц, обитатели которых знали меня как

довольно известного философа, ни у кого не вызывало подозрений.

В конце концов я бросил эту волынку и просто капнул полиции, что в

комнате Клерика они найдут кое-какие предметы, хранение которых сопряжено с

грубейшим нарушением закона. Что ж, я пал жертвой порочной привычки судить

всех по себе: в моей комнате всегда валялась какая-нибудь херовина, тянущая

на приличный срок за решеткой, откуда ж мне знать, что у Клерика в его

берлоге ничего подобного не сыщется! Полиция ушла от него в весьма дурном

расположении духа.

Я должен был это предвидеть! Прежде чем капать полиции, следует

увериться самому, что капаешь по делу. Посему я взял «Анатомию

растений» Грю (1682), которая уже несколько месяцев числилась среди

книг, пропавших из нашей библиотеки, – все это время я использовал ее в

качестве стопора, мешающего закрываться двери, подумывая при том, что

неплохо бы толкнуть ее какому-нибудь букинисту, – и направился в сторону

Клерикова жилища с пакетом, где, помимо прочего, находилось и некое

количество порошка.

Пришлось два часа простоять на страже, прежде чем я наблюл Клерика,

выбравшегося из своей норы. Я подхватил свои кулонки и поспешно проник в эту

обитель зла, открыв дверь преподавательским ключом. Окинув взглядом комнату,

я пришел к выводу, что лучше всего спрятать пакет в ванной.

– Рад тебя видеть, Эдди, – раздалось вдруг за моей спиной. Клерик,

лениво развалившись, лежал на постели.

У меня даже дыхание перехватило. Хоть в кино показывай: человек в

состоянии шока. Я знаю, что часто допускаю какие-то промашки, что

невнимателен, – но я видел Клерика своими глазами. Он уходил из дому.

Я перевел взгляд на открытое окно. Должно быть, он засек меня и

поторопился вернуться, чтобы обрушиться на меня во всей мощи своей. При этом

вся его поза выражала полнейшую безмятежность – просто удивительно!

– Я тут принес тебе... – пробормотал я. – Помнится, ты интересовался

ботаниками семнадцатого века... Или я с кем-то тебя перепутал?

– Может быть, не важно. Мне не в тягость сдать ее в библиотеку вместо

тебя. Она уже и так давно просрочена. А пакетик наверху – это кокаин? Хм...

Довольно чистый...

– Ну... да. Я хотел немного позаботиться о тебе. Это ведь я зачислял

тебя в колледж. Я как-то чувствую, что несу за тебя ответственность... Я

знаю, это не очень-то принято. Но тебе нужно слегка развеяться...

В общем, я ретировался. Клерик же, зная, что от меня можно ждать

подвоха, был теперь постоянно настороже. Он позабыл про голод, усталость,

жажду удовольствий – он бдел. При мысли о том, что теперь все может

сорваться, у меня начинала подергиваться челюсть.

В день экзамена я не без удовольствия отметил, что, покидая аудиторию,

Клерик выглядел слегка озадаченным. Я видел его сидящим в кафе, где он

приказал столь некстати оказавшимся там актерам своей труппы улечься на пол,

однако по всему было видно, что настроение у него не ахти. Я следовал за ним

в автомобиле с затемненными стеклами, каковой одолжил по такому случаю у

Зака. Несколько велосипедистов едва не кончили жизнь под моими колесами, и

все же мне удалось ни разу не упустить из виду Клерика, раздраженно

шагающего по дороге к Грочестеру.

Спускались сумерки. Я не мог взять в толк, чего ради Клерика понесло за

город, но нутром чуял: здесь что-то нечисто. Кто из нас хоть раз в жизни да

не писал в раковину на кухне (хотя иным это дается и нелегко). Он исчез в

какой-то рощице. Выбравшись из машины, я последовал за ним.

Я спасаю мир

Я был уверен, что упустил его, и тут я на него наткнулся – наткнулся,

едва не растянувшись на земле, ибо мой башмак зацепился за распростертого

там Клерика. Вернее, о четыре голых ноги, каковые при ближайшем рассмотрении

оказались принадлежащими Клерику – все четыре. Я застал его в неглиже и за

весьма увлекательным занятием: он как раз перепихивался... с Клериком. Или,

если вам угодно, Клерик имел Клерика. Он раздвоился. Захлестнувшая меня

паника превосходила разве что накатившее на меня удивление. Или наоборот:

удивление – панику.

Это был он, застывших два, в тандеме слившихся едва, или, пользуясь

политкорректной метафорой a'la Хайдеггер, – он в момент «воплощенного

бытия в другом себе». Две пары этих ужасных глаз уставились на меня.

Моей сердечно-сосудистой системе пришлось туго.

– Я же говорил, чем это обернется. – Я же говорил, чем это обернется.

Они произносили слова одновременно – одно и то же, одним и тем же

голосом.

– Ты? – Ты?

– Это ты предложил на свежем воздухе. – Это ты предложил на свежем